Страница 30 из 40
– Кладбище само по себе здоровенное, да еще и растет постоянно. Тут каждый год какие-то новые дороги появляются. Я сама, если честно, без предков бы нипочем бабушкину могилу не нашла. Извини, что все так затянулось…
Мягкие губы как бы невзначай коснулись Юркиного уха, и юноша поплыл окончательно. Кашин уже давно смирился с тем, что, находясь рядом с этой девчонкой, полностью теряет волю к сопротивлению. Люсина ладошка украдкой принялась поглаживать его бедро, а у Юрки не было сил, чтобы даже просто попросить ее перестать. Иногда ему казалось, что он ловит в зеркале заднего вида отражение укоризненно поджатых губ Ираиды Павловны… но это было так несущественно, пока к нему льнула мягкая, горячая, пахнущая цветами Люся!
Резко хлопнувшая дверь мгновенно привела Юру в чувство. Он удивленно похлопал глазами, с удивлением осознав, что машина уже давно остановилась, а Михаил Матвеевич даже успел выбраться наружу. На улицу не спеша вылезла и мама Лехтинен, тут же принявшаяся кудахтать над радостно бесящимся Коленькой. Люська, паскудница, с невинным видом ковырялась в рюкзаке, будто бы это не она только что ласкала Юрку чуть ли не на глазах у родителей. Жеманно стрельнув глазками, девушка подтолкнула Кашина к выходу и следом за ним сама выбралась из машины.
– Люсенька, термос не забудьте! – крикнула удаляющаяся вслед за мужем Ираида Павловна.
– Да возьму я твой сраный термос, – под нос буркнула Люся, навьючивая рюкзак на своего молодого человека. – Мертвого достанет, истеричка старая… – Пошли, – бросила она уже Кашину. – Под ноги смотри, тут спуск крутой. И глаза береги, все этими долбаными елками заросло.
Сказала и тут же ловко шмыгнула между скрещенных лап двух здоровенных елей, в просветах за которыми смутно угадывалась соштопанная из лоскутов-могил открытая поляна. Кашин забросил рюкзак на плечи и, стараясь следовать обоим советам одновременно, двинулся следом. Острая хвоя приятно кольнула ладони, когда он развел ветки в стороны, выбираясь на глиняный спуск, на котором угадывалась протоптанная посетителями кладбища тропинка. Юркая Люся оказалась уже в самом низу. Привычно лавируя между деревьями, пеньками и могилами, она стремительно догоняла неторопливо бредущих родителей.
Кашин нагнал семейство уже возле самой бабушкиной могилы. Невысокий, по пояс, металлический заборчик, со стилизованными набалдашниками на угловых прутьях, отсекал квадратный участок, выложенный богатой черной плиткой. Солнечные лучи покрытие не отражало, а словно впитывало, отчего казалось, что и сама могила, и небольшой столик с лавочками парят над бездонной черной ямой. Это выглядело настолько натуралистично, что Юрка, уже перенесший ногу через символический порожек, замешкался, не решаясь опустить ее. Но папаша Лехтинен абсолютно спокойно подправлял пластиковые лилии, а Ираида Павловна буднично вытаскивала из сумки кульки и контейнеры с едой, и никто из них не проваливался в это смолянистую черноту.
– Юрочка, доставайте термос, – позвала Кашина мама Лехтинен. – Будем бабушку поминать.
Послушно выполнив указания Ираиды Павловны, юноша присел на край скамейки, впервые посмотрев на надгробие. С обрамленной металлическими завитушками фотографии на Юру подозрительно глядела пожилая женщина. Строгое, сухощавое лицо, старательно зачесанные седые волосы, узкие сморщенные губы и под стать им хищный, островатый нос.
– Знакомься, – заметив его взгляд, сказала Люся, – это Нойта Тойвовна, бабка наша.
– Не бабка, а бааа-ааабушка! – назидательно протянул Коленька, засунувший в нос указательный палец чуть ли не по третью фалангу.
– Душевная была женщина! – развязывая пакетики с печеньем и конфетами, сказала Ираида Павловна. – Вот верите – нет, Юрочка, хоть говорят, что свекровь с невесткой, как собака с кошкой, а мы с ней даже не ругались ни разу. Мишенька, скажи?
Михаил Матвеевич, занятый распечатыванием бутылки водки, ограничился коротким кивком. Наконец, терзаемая перочинным ножиком пробка поддалась, и глава семейства плеснул кристально прозрачной жидкости в два пластиковых стакана. Немного поразмыслив, налил на полпальца водки еще в два, и поставил их рядом с Люсей и Юрой.
– Давайте-ка, помянем старушку.
– Не чокаясь! – упреждая, шепнула Люся Кашину.
– Земля пухом… – пробормотала Ираида Павловна.
– Земля пухом… – поддержал ее Михаил Матвеевич, выливая свою порцию на землю рядом с надгробием.
Ираида Павловна привычно закусила водку загодя развернутой карамелькой. Воспользовавшись тем, что внимание родителей отвлечено, Люся быстро опустошила свой стакан. Закашлялась для натуральности, хотя Юрка точно знал – от таких доз Люся даже не морщится. Маленький Коленька увлеченно булькал чаем, размачивая овсяное печенье прямо в крышке от термоса. Кашин еще секунду помешкал – водку он не любил, предпочитая ей светлое пиво, – но, не желая обижать семейство, решил поддержать традицию.
– Земля пухом…
Запрокинув голову, Юрка попытался протолкнуть водку прямо в пищевод, минуя вкусовые рецепторы. Да так и замер, нелепо оттопырив локоть, прижав к губам безвкусный прозрачный пластик, почти не чувствуя, как по внутренностям разливается обжигающее тепло.
Над ними кружил ворон. Угольно-черный, ширококрылый, без видимых усилий подстраиваясь под потоки ветра, он бесшумно нарезал воздух геометрически правильными кругами, четко над могилой бабушки Лехтинен. Но вовсе не это заставило Кашина застыть в позе пионера-горниста. А то, что опускаясь все ниже и ниже, птица увеличивалась в размерах. Становилась не просто большой, а какой-то непозволительно громадной.
Тряхнув головой, Кашин наконец-то сбросил оцепенение. Недоверчиво вгляделся в смятый стаканчик в своей ладони и осторожно, как если бы тот был начинен чем-то взрывоопасным, положил его на краешек стола. В освободившуюся руку тут же улегся бутерброд с колбасой, заботливо подсунутый Ираидой Павловной.
– Закусывайте, Юрочка, закусывайте. На такой жаре, если не закусывать, развезет моментально.
Машинально сунув бутерброд в рот, Юра откусил кусок, чтобы занять себя хоть чем-нибудь. Практически не чувствуя вкуса сырокопченой колбасы, прожевал, слушая, как сверху, все ближе и ближе доносится хлопанье крыльев, громкое, как работающие лопасти вертолета. Поднятый ветер зашуршал лежащими на столе пакетиками. Кашин и сам спиной чувствовал, как давят на него плотные потоки нагретого солнцем воздуха. Воздуха, гонимого огромными сильными крыльями. Семейство Лехтинен, между тем, вело себя как ни в чем не бывало. Будто бы не трепетала от яростных порывов просторная футболка Михаила Матвеевича. Будто Люся не откидывала лезущие в лицо волосы раздраженным жестом. Ираида Павловна манерно отщипывала зубками кусочки сыра от бутерброда. Коленька с усердием размазывал остатки размоченной овсянки по кружке. Никому не было дела до гигантской птицы, опускающейся прямо к ним. Один лишь Юра стоял, вцепившись побелевшими пальцами в столешницу, стараясь не думать о том, что поднявшийся ветер уж больно сильно прижимает к земле высокую изумрудную траву, растущую вдоль кладбищенских дорожек.
– Эй, ты в порядке? – будто через вату донесся до него голос Люси.
Юра с удивлением посмотрел на девушку и наконец-то проглотил жидкую кашицу, бывшую некогда куском колбасы и хлеба. Он уже собрался заорать, что нет, все совсем не в порядке… но в этот миг, прямо у него за спиной раздалось громкое, требовательное карканье. Сверхъестественным усилием оторвав от столешницы вспотевшие ладони, Кашин обернулся. Он поворачивался медленно-медленно, целую вечность, чувствуя напряжение каждой задействованной в этом привычном процессе мышцы. Так поворачиваются роботы в фантастических фильмах – механически выверенно и правильно. И когда дуга в сто восемьдесят градусов завершилась, на ее конце Юрка обнаружил черные глаза, блестящие, точно ониксовые бусинки.
Сжав ограду мощными когтистыми лапами, ворон сидел, слегка наклонившись вперед, с любопытством разглядывая Кашина. Их глаза находились на одном уровне. Только поэтому юноша понял, насколько тот огромен. А семейство Лехтинен по-прежнему отказывалось что-либо замечать.