Страница 27 из 39
Та дура бросила трубку первой. Что, собственно, и требовалось.
Ну же, думала женщина, едва не подпрыгивая на табурете. Нетерпение сжигало её. Ну давай же, давай!
Инструкция была выполнена в точности. Два зеркала поставлены под углом в тридцать градусов, образовав бесконечный коридор отражений. Коридор, впрочем, уже превратился в живой, дышащий боками тоннель, похожий на кишку. Это значило – канал открыт. Тоннель вёл к сопернице. Заклятие было аккуратно отчитано ещё до телефонного звонка – ровно сто двадцать три раза, строго по трактату. Необходимые знаки начертаны красным фломастером по краю обоих зеркал; сейчас они светились и вроде бы даже дымились, постепенно выгорая.
Выцветшие листы светокопии, разбросанные по дивану, не требовались: слепой текст был затвержен наизусть.
Вика ждала, глядя в тоннель перед собой.
Третье зеркало небольшого размера стояло перед нею – на столике между двумя главными. В нём отражалась симпатичная девушка, свежая и аппетитная, как булочка из печки. Это была она – шестнадцатилетняя. Такой она станет через несколько минут, как только соперница совершит то, что должна совершить.
Соперница была наилучшим, идеальным донором. Психующая, страдающая, потерявшая связь с собственной душой. Единственное, что её пока защищает – как это ни банально, – брак. Спокойствие мужчины, уверенного, что его женщина при нём, накрывает эту дуру, как куполом. Но защита истончилась, превратилась в мыльную плёнку: ткни пальцем, и лопнет.
Всё правильно в трактате написано. Мужчина – это ресурс, он рождён быть расходным материалом. Он напитывает женщину, которой владеет, своей жизнью, даже если не желает того. За иллюзорное право собственности ему приходится дорого платить, такова природа вещей. Оттого живёт мужчина меньше и умирает раньше срока. Нижнее звено в энергетической цепочке. Но достаточно чуть пошатнуть его уверенность в том, что для женщины он бог и царь, – на миг, на микросекунду! – и невидимая конструкция пойдёт трещинами. Сейчас – как раз тот случай. Классика, эталон.
Идиотка-жена сама всё сломает. Пусть она и бодрится, изображая браваду на эшафоте, – она проиграла…
В свои тридцать с хвостиком Вика не имела ни семьи, ни постоянного мужчины, ни ребёнка. Папка с древним самиздатом, подаренная ей, как курьёз, дала надежду. Я всё исправлю, думала она. Я начну сначала. Я снова стану молодой.
Вот сейчас… сейчас…
Подхватить авоськи и рвануть на следующую электричку?
Откуда-то Ольга знала, что делать этого ни в коем случае нельзя, это – беда.
Но что тогда?
Звонить Сашке, немедленно ему звонить…
В зеркале ничего больше не отражалось, чернота пожрала всё, включая отвратительную старуху. (Неужели я такой буду, мельком подумала Ольга. Не хочу!) Чернота вспучивалась отвратительным нарывом, вылезала из овальной рамы, набухала гигантской каплей. Ольга дотянулась и в который раз провела рукой по зеркальной поверхности. Ровно, гладко. Никакого нарыва. Нету чёрной капли.
И при этом капля есть!
Хоть её и нет…
Вот такой сюр.
Что произойдёт, если нарыв лопнет? Лучше не задаваться такими вопросами, иначе совсем спятить можно… если, конечно, я ещё в своём уме, в чём легко усомниться…
Всё было ужасно, ужасно! Мучило ощущение, будто внутри погасла лампочка. Как с этим справиться?
Когда гаснет лампочка – наверное, это и есть старость.
Когда кончаются физические и моральные силы, и ты не можешь двинуться ни туда, ни обратно. Когда сам себя не принимаешь. Когда не можешь выбрать себе одежду…
Я пока что молода! – опомнилась Ольга. И я знаю, что в этой схватке – победа за мной. Я отбриламерзавку, отбрила качественно, где-то даже изысканно.
Как ни смешно, она испытывала гордость.
Вот только что это даёт? Заноза-то осталась.
Он – в Питере, в пустой квартире… Невозможно поверить в обман, но, рассуждая здраво, почему бы и нет? Почему Вика не могла туда приезжать? И оставаться. Там тихо, спокойно, весь дурдом из Питера и Постно съехал на дачу…
Так что же – звонить? Сначала на кафедру. Хотя бы голос его услышать, настроение понять. Иначе – аут.
Ольга закрыла глаза.
Ещё минутку, попросила она непонятно кого. Всего лишь минутку… подумать, понять… включиться, настроиться…
Она – в электричке. Стоит, сесть негде. Жарко, тесно, потно. В ногах – куча сумок, в голове – мерзость. Она пытается анализировать эту мерзость, но получается не очень. Эфемерная Вика, разговор на отчаянном мажоре, когда слова приходят быстрее мыслей, – всё отодвинуто. В центре мира – отражение в зеркале. Никак его не разбить, не растворить, не затянуть шторой.
Спроси Ольгу сейчас: что чувствуешь? Она ответит: «Чувствую себя лошадью, обтекающей по зеркалу», – хотя, что эта белиберда означает, не смогла бы объяснить…
А вот и дача. Мальчики – шесть лет плюс три. Свёкор со свекровью. Крошечный одноэтажный домик без чердака, состоящий только из комнаты и веранды; в комнате – она с детьми, бабушка с дедушкой – за стеной. Это ужас, это страшно. Выпрыгнуть некуда. Отношения с родителями мужа сложные, не зря молодая семья переехала когда-то из Питера в Постно. Дни тянутся, как каторга. Где покажут, там копай, что скажут, то и делай. Она суетится, носится по участку: с детьми, с обедом, с тарелками, с лопатой в огороде, со стиркой, а муж… Муж, о котором сказали, что он где-то с кем-то спит, далеко.
Обидно.
Даже покурить нормально нет возможности, бабушка с дедушкой этого не любят. И при детях нельзя. Она берёт таз с бельём, идёт на ручей полоскать, там и курит втихаря.
И всё это время в мозгу крутится мельница, перемалывая произошедшее. Сомнения, как опухоль, дают метастазы…
Самый важный, самый тяжёлый момент – когда в выходные приезжает муж. И сразу зовёт прогуляться! Она пугается. Не знает, чего ждать. Позвонила ему та женщина или нет? О чём будет разговор? Если вдруг он скажет: «Мы с Викой обсудили ситуацию и решили так-то и так-то», – что с этим делать? Бежать, взяв детей в охапку… но как им всё объяснять?
Это её лучшая театральная роль за всю жизнь. Что там разговор с гипотетической любовницей мужа! Ты прогуляйся потом с ним по садоводству – это да… А он весёлый, хохмит, говорит о пустяках и ни слова о главном. То ли актёр, блин, такой, то ли и вправду – ни сном, ни духом.
Вот и думай…
Она очнулась.
Не сразу сообразила, где она и что. Если верить настенным часам, прошло, дай Бог, секунд десять. А то и – секунда.
Увиденные сценки были настолько реальны, словно всё это уже случилось. Галлюцинация? Фокусы подсознания, вышедшего из-под контроля? Отмахнуться и забыть? Но что, если… что, если – так оно и будет…
Кроме того, были ведь и другие видения – после электрички и дачи, после прогулки по садоводству! Отрывочные картинки будущего вихрем пронеслись перед глазами, прежде чем Ольгино сознание окончательно вернулось в квартиру, и показывали они почему-то дни рождения, поджидающие Ольгу впереди.
Как на праздновании тридцати трёх лет она грохается в обморок, едва муж заканчивает тост…
Как на сорок два ей звонит некий Юрий Михайлович, трусливое и завистливое ничтожество, называет её старухой, и она с тоской осознаёт, что в сорок два и впрямь можно быть старухой…
Как она празднует пятидесятилетие; а для женщины, оказывается, настоящий подвиг – отмечать эту дату, – из пяти её подруг на свой полтинник одна сваливает в Таиланд, вторая – на Байкал, третья с четвёртой забиваются по квартирам и неделю не отвечают на звонки, а пятая ложится на обследование; однако Ольга, вопреки всему и всем, закатывает пир с десятками гостей, и девчонки говорят ей спасибо…
Что это всё было?
Она со скрипом встала и взялась за телефон, стараясь не смотреть на зеркало. Выросшая там гадость уже не походила ни на нарыв, ни на каплю, скорее, на распускающуюся почку, давшую побеги. Черные стебельки тянулись к Ольге.