Страница 24 из 60
Уотсон Уатт руководил работой Уилкинса — в некотором роде, — и потому было лишь справедливо, что, когда их меморандум отправился в Лондон, в министерство военно-воздушных сил, первый с присущим его великодушием упомянул второго как своего важного помощника. Однако подписан меморандум был лишь одним именем — Уотсона Уатта.
Уилкинс не возражал, роль второго плана устраивала его еще и потому, что он знал об одном качестве Уотсона Уатта, с которым только предстояло познакомиться большим шишкам Уайтхолла. Дело в том, что Уотсон Уатт любил говорить — нет, не просто говорить, но увещевать, думать вслух, болтать, засыпать слушателя словами, топить несчастного в их потоках* По завершении слушания судом дела о патентных правах, в протоколах которого записи его импровизированных высказываний содержат около трехсот тысяч слов, Уотсон Уатт сказал: «Я оказался бы неискренен, если бы оставил кого-либо при впечатлении, будто все происходившее не доставило мне наслаждения».
Теперь же, норовя протолкнуть идею, которая освободит его от Слау, Уотсон Уатт жал на все педали сразу. Он слал в Лондон напоминания, а затем направил еще один меморандум («Я решил, что лучше послать [это] сразу, не дожидаясь…»). В итоге Уотсон Уатт встретился со спокойным, не выпускающим из зубов трубки чиновником А. П. Роу, задавшим ему уже вполне конкретные вопросы, затем последовала беседа с начальником Роу Генри Уимперисом — за завтраком в клубе «Атенеум». И очень скоро интерес к предложению Уотсона Уатта начали проявлять лица высокопоставленные — очень высокопоставленные.
Делу помогло еще и то, что у Британии имелось несколько альтернативных средств защиты от немецких воздушных налетов. Во время Первой мировой войны обладающих превосходных слухом слепых людей размещали на путях возможных подходов бомбардировщиков «гота», снабжая их стетоскопами, соединенными с большими граммофонными раструбами. В начале 1930-х на болотах близ Темзы построили огромное — 60 метров длиной и семь с половиной шириной — бетонное «ухо», направленное на Ла-Манш, из-за которого могли появиться самолеты врага. Ни одно из этих средств толком не работало. Единственная надежда на успех состояла в том, чтобы создать вибрации невидимой электрической силы, порождаемой заряженными электронами передатчика, волны, которые будут обладать энергией, достаточной для того, чтобы увлечь за собой электроны, находящиеся в металле приближающихся самолетов, и организовать направленное движение этих электронов.
Дальнейшее смахивает на научную фантастику, и тем не менее Уотсон Уатт всего за три недели сумел убедить Уимпериса, Роу и всех, кто соглашался его выслушать, в том, что настало время провести окончательные полномасштабные испытания предложенной им идеи. Никакого специального оборудования для этого не потребуется. «Вражеским» самолетом может стать обычный бомбардировщик Королевских ВВС; передатчиком — одна из мощных передающих станций «Имперского вещания Би-би-си», высокие антенны которой уже стоят в Давентри, графство Нортгемптоншир, и ведут регулярные передачи; осциллоскоп же для детектирования волн, которые наверняка начнут испускать электроны бомбардировщика, можно позаимствовать у коллеги-ученого.
К этому времени Уотсон Уатт уже сознавал, что должен убедить в своей правоте не только работающих в министерстве ученых, которые с пониманием отнесутся к любым внезапно возникшим проблемам, но и действующее начальство, и, в частности, до крайности подозрительного главного маршала авиации Хью Даудинга, прозванного близкими друзьями «Занудой». Ему уже предлагали на рассмотрение немалое число видов оружия, якобы способного волшебным образом защитить Британию, и ни одно из них полевых испытаний не выдержало. А в средствах он был ограничен и позволить себе тратить их попусту не мог.
Утром 26 февраля 1935 года бомбардировщик Королевских ВВС пролетел над наблюдателями, стоявшими на заросшем травой поле неподалеку от передатчика Би-би-си. (Для успеха демонстрации своей идеи Уотсон Уатт наклеил на самолет длинные, свисавшие с него полоски фольги.) Возвращавшийся назад бомбардировщик был обнаружен на расстоянии в тринадцать километров. Когда испытания завершились, Уотсон Уатт повернулся к чиновнику министерства и произнес, поставив личный рекорд краткости: «Британия снова стала островом».
Даудинг так и не понял, что первое испытание было отчасти подтасовано, — в теории электронов он понимал столько же, сколько в гласных средневекового сербохорватского языка, — зато понял, что этот нелепо самоуверенный толстяк из Слау сделал то, чего никому до него сделать не удавалось. Бюджет ВВС был достаточно скуден, а на долю боевого командования приходилась самая малая его часть, и тем не менее всего через несколько недель Даудингу удалось добыть для Уотсона Уатта сумму, эквивалентную миллиону с лишним долларов. Единственное полученное Уаттом задание было таким: выяснить как можно больше о преимуществах, которые даст Британии его «радар», а затем объяснить, как должна быть устроена работающая радарная станция. (На самом деле слово «радар» появилось лишь в 1941 году — это сокращение от «radio detection and ranging»(«радиообнаружение и наведение») придумали два американских морских офицера. В 1935-м использовалось — с тем чтобы не дать врагу слишком много информации — обозначение более туманное: «radio direction finding'[«определение направления с помощью радио»)].
Однако и при поддержке со стороны ВВС Уатту, как любому аутсайдеру, требовался сильный защитник в рядах правительственной бюрократии. Пока его первые меморандумы блуждали по коридорам Уайтхолла, они, по счастью, привлекли внимание великолепного администратора, добродушного Генри Тизарда. В пору Первой мировой войны Тизард проводил летные испытания истребителей Sopwith Camels, потом читал в Оксфорде лекции по термодинамике, потом возглавил Империал-Колледж, а кроме того, он был — качество, чрезвычайно полезное в бюрократических битвах, — боксером легкого веса, отличавшимся совершенно непредсказуемым поведением на ринге.
Особенно опасный для проекта момент наступил, когда парламент неожиданно дал Черчиллю — ненадолго, впрочем, — большую, нежели прежде, власть над правительством. Черчилль был всецело за укрепление обороноспособности Британии, но, когда дело доходило до науки, ему приходилось полностью полагаться на рекомендации Фредерика Линдермана — раздражительного, помешанного на своем престиже бывшего ученого, который мог, когда желал того, быть совершенно очаровательным и умел давать представителям высшего класса почувствовать, что они так же мудры, как величайшие из мыслителей. А поскольку научные познания Черчилля не дотягивали и до уровня начала девятнадцатого столетия, обнаружить, что Линдерман попросту некомпетентен, ему было весьма затруднительно.
Черчилль протолкнул Линдермана в комитет Тизарда, и Линдерман немедля объявил, что знает совершенно точно — задуманная ими новомодная радарная оборона эффективно работать не будет. Улучшению его отношения к проекту мало способствовало еще и то обстоятельство, что, когда в 1908 году Тизард и Линдерман, будучи молодыми учеными, посетили Берлин, они однажды договорились решить некий вопрос чести на боксерском ринге, Линдерман, человек куда более крупный, чем Тизард, так и не смог смириться с тем, что последний отколошматил его, и с тех пор не желал подавать Тизарду руку. Теперь, в Лондоне, Линдерман принялся тормозить строительные работы, которые Уотсон Уатт подготавливал в течение нескольких месяцев, — и тормозил их, пока Тизард посредством хитроумного бюрократического маневрирования не добился его изгнания из комитета. Тизард обзавелся опасным пожизненным врагом, но зато обеспечил для Уотсона Уатта возможность продолжать работу.