Гугеноты

— О каких крестьянах вы говорите, Франсуа?

— А разве вы не слышали? Герцог де Гиз уже с месяц как усмиряет взбунтовавшихся подданных на востоке Франции.

— Где именно?

— В Шампани. На границе с Лотарингией.

— Вот как… — баронесса на мгновение задумалась. — И что же… известно ли вам, как скоро он… вернется? — в ее голосе прозвучали нотки неприкрытого интереса.

Не уловив в настроении возлюбленной очевидной перемены, Лесдигьер непринужденно ответил:

— Гонец доставил моему господину сообщение, что Гиз уже собирается возвращаться. А вас его приезд волнует, Камилла? — игриво осведомился он.

— Лотарингия… Лотарингия… — машинально повторила баронесса, задумчиво теребя веер и не расслышав вопроса собеседника. Но вдруг резко вскинула голову и повернулась к нему: — А вы случайно не знаете, какой дорогой вернется герцог?

— В разговоре с графиней де Сен-Поль моя госпожа предположила, что он въедет в Париж через Сент-Антуанские ворота.

— Значит, дорога Сент-Антуанская, — медленно проговорила баронесса, поднимаясь.

Лесдигьер последовал ее примеру и теперь стоял, наблюдая за принявшейся возбужденно ходить по комнате возлюбленной ничего не понимающими глазами.

— Что вас так встревожило, Камилла? — осведомился он нерешительно.

— Известно ли вам, Франсуа, где находится Васси? — внезапно остановилась перед ним женщина.

— Примерно. Кажется, это небольшой городок в сорока лье от Парижа. Герцогиня Диана упоминала о нем в сегодняшнем разговоре с графиней Сен-Поль, — пояснил он.

— Так вот знайте: Васси расположен как раз на Сент-Антуанской дороге, ведущей из Лотарингии в Париж! — веер вдруг жалобно хрустнул и выпал из ее рук на ковер.

Подняв надломленную вещицу, Лесдигьер недоуменно спросил:

— И что с того?

Баронесса, пристально посмотрев на обескураженного протестанта, решительно потянула его за рукав, увлекая опять к дивану. Жестом предложила присесть, опустилась рядом и, по-прежнему не сводя с него глаз, торопливо заговорила:

— Франсуа, я не имею права об этом говорить, дабы не предать свою веру, но вам все же скажу…

— Да что случилось, Камилла? В чем дело?..

— Не перебивайте… Для начала предлагаю вам не строить никаких иллюзий относительно продолжения наших отношений. Несмотря на то, что вы, я знаю, любите меня, и я, признаться, питаю к вам те же чувства.

— О Камилла! — только и смог выговорить Лесдигьер, припав жадным поцелуем к ее руке.

— Я говорю вам об этом, — продолжала она, — зная, что вы снова исчезнете, чтобы исполнить свой долг перед членами вашей партии. Мы теперь опять долго не увидимся, а может быть… не увидимся никогда. Но я должна вам все рассказать, ибо не прощу себе потом своего молчания. Не простите и вы меня.

— О Бог мой, Камилла, ваши загадки меня просто пугают. Да скажите наконец, в чем дело!

— Слушайте внимательно, Франсуа. В местечке Васси, что на Сент-Антуанской дороге, по которой обратно проедет Гиз со своим войском, состоится большое открытое собрание гугенотов вместе с их вождями и пасторами. Если Гиз обнаружит их, он непременно нападет и перебьет всех до единого. Нужно помешать этому, иначе быть беде. Это избиение может стать началом войны! Вы понимаете меня?

Лесдигьер молчал. Ему вдруг со всей очевидностью стал ясен смысл трагического момента, о котором говорила баронесса. Его сердце охватило тревожное предчувствие. Он нахмурился:

— Откуда вам об этом известно?

— От одной дамы, живущей на Сен-Жан-де-Бове, тоже католички. Ей удалось подслушать разговор своего дяди, гугенота, толковавшего об этом со своими собратьями.

— Что же, по-вашему, следует предпринять?

— Воспрепятствовать этому столкновению.

— Но как? И посмеет ли Гиз нарушить собственный эдикт?

— Ах, вы плохо знаете герцога. В погоне за славой и популярностью он решится на любую авантюру, невзирая ни на какой эдикт.

— Надо признаться, вы правы, — подумав, ответил Лесдигьер. — И если Гиз столь же безрассуден, неистов и горяч, как о нем говорят, то ему ничего не стоит напасть на собрание мирных людей. А оправдаться будет легко: скажет, что они первыми напали на него. Поверят Гизу, а не протестантам, будь они хоть сотню раз невиновны. Наша религия — религия бесправных и угнетенных. Нас считают бунтовщиками против светской и духовной власти. Нас предают гонениям и сжигают на кострах только за то, что мы увидели воочию всю порочность, продажность и бесстыдство церковников. При этом, вопреки их суждениям о нас, мы никогда не замышляли против них ни заговоров, ни убийств.

— Франсуа, вы, кажется, увлеклись. Мы говорим сейчас, как помочь вашим братьям по вере.

Лесдигьер рывком поднялся на ноги:

— Камилла, я сейчас же поскачу в Васси и предупрежу их об опасности!

— Собрание назначено на двенадцать часов дня первого марта.

— Послезавтра… У меня в запасе примерно пять часов до темноты сегодня, целый день завтра и плюс утро следующего дня. За это время я доскачу до Васси…

Вдруг он хлопнул себя по лбу:

— Черт возьми, да ведь именно в это время герцог должен быть близ Васси! Герцогиня Диана говорила об этом с одной из придворных дам королевы-матери в галерее Лувра. Будто бы все подстроено нарочно! Уж не было ли среди наших братьев предателя, устроившего такую ловушку?

— Откуда мне знать? — пожала плечами баронесса.

— Я вас ни в чем не обвиняю, Камилла, я только силюсь понять, как мог на тайное собрание протестантов попасть вражеский лазутчик! Ну, ничего, я исправлю эту оплошность своих братьев.

— Что вы намерены предпринять, Франсуа?

— Я ведь сказал, что немедленно выезжаю.

— Ах, я так боюсь за вас, Франсуа, и все же не в силах удержать. А ведь может статься, вы не вернетесь оттуда…

Лесдигьер усмехнулся:

— Пустое. Что такое смерть, как не та же жизнь, и отдать ее за свои убеждения — святое дело. А теперь прощайте, я должен ехать.

— Постойте же, неугомонный! На чем же вы поедете, ведь у вас нет коня?

— Я вернусь во дворец и возьму лошадь на конюшне.

— Да ведь вы сами говорите, что дорога каждая минута. Возьмите моего рысака и скачите. Сумасшедший… — добавила она тише. — Франсуа, постойте, куда же вы?

— Вниз, за вашей лошадью.

— А как же герцогиня Ангулемская? Что она скажет, узнав о вашем внезапном отъезде?

— Я думаю, Камилла, вы выручите меня из этой беды. Изложите герцогине все детали нашего плана. Думаю, она простит мне этот дерзкий шаг, ведь моей заступницей явитесь вы. Прощайте, мадам!

— Франсуа… вы забыли…

Лесдигьер вернулся, с улыбкой обнял Камиллу, поцеловал в губы и только после этого спустился вниз.

— Ах, только не загоните мою лошадь! — крикнула Камилла, перегнувшись через перила. — Она дорога мне как память!

Через минуту по булыжной мостовой послышался торопливый цокот лошадиных копыт, удалявшийся в сторону Сент-Антуанских ворот.

Камилла не спешила нанести визит герцогине Ангулемской, давая возможность Лесдигьеру уехать как можно дальше. Когда подруги встретились, баронесса тут же рассказала о спешном отъезде молодого гугенота.

— Да он что, в самом деле, — не на шутку встревожилась Диана, — вообразил себя Геркулесом [39], вздумавшим совершить тринадцатый подвиг? А ты, Камилла, куда смотрела? Зачем ты его отпустила? Ужели и впрямь думаешь, что ему удастся уговорить гугенотов?

— Ах, Диана, он молод, как Нарцисс [40], и горяч, как Франциск де Гиз. Удержать его было просто невозможно.

— Но почему он не посоветовался со мной? Я знаю, чем грозит государству встреча двух партий, и дала бы ему в помощь людей.

— Значит, ты тоже отпустила бы его?

— Да, — признала Диана. — Правду сказать, эти гугеноты — дружный народ и горой стоят друг за друга в минуту опасности. И наш юноша — тому пример. Но я не верю, что ему удастся убедить их разойтись, пока проедет Гиз с войском. Они слишком легковерны, эти протестанты; январский эдикт для них — вещь святая. Они верят в него, но не знают, что Гиз не упустит возможности устроить избиение, чтобы снискать еще большую популярность.

39

Геркулес (рим.) или Геракл (греч.) — сын Зевса. Совершив 12 подвигов, обрел бессмертие (мифол.).

40

Нарцисс (греч.) — прекрасный юноша, сын речного бога Кефиса (мифол.).