Варфоломеевская ночь

— Нелепой? — повторила королева-мать, повысив голос и вся напружинилась, будто пантера, готовая вцепиться когтями в ненавистного врага. — Хорошо вам там рассуждать в Риме, когда опасность мятежа со стороны протестантов вашего королевства устранена и вокруг престола Пия V царят мир и спокойствие! А что прикажете делать мне с мятежными гугенотами, вот-вот готовыми вновь взяться за оружие и посягнуть не только на королевский престол, но и на саму основу католицизма в моей стране?

— Да ведь это немыслимо — устроить такой брак, — гнул свое легат, — в то время как пол-Европы охвачено огнем еретической заразы, с которой святой престол ведет неутомимую и беспощадную борьбу! Ваш ход — просто насмешка над Римско-католической церковью. Свадьба католички и гугенота! Видели бы вы лицо его святейшества, когда до него дошла весть об этом!

— Но ведь я объясняла в письме, зачем это нужно, неужели вы не поняли?

— Вы хотите собрать в одну кучу главарей и разом избавиться от них?

— Не только. Я рассчитываю, например, обратить будущего зятя в нашу веру, а это уже будет большой победой.

— Вы полагаете, вам это удастся?

— Мне, быть может, нет, но вы еще не видели мою дочь Маргариту и не знаете, на что она способна. Усыпленный ее ласками и жаркими поцелуями, он забудет о былом вероисповедании и вернется в лоно Римско-апостольской церкви. Ведь он воспитывался в этой вере с детства. Не пройдет и месяца, как он собственноручно бросит Библию в огонь.

— А ваша дочь? Что она говорит на это? Вряд ли она захочет лечь в одну постель с гугенотом, да еще любить его столь беззаветно, как вы описываете.

— О, успокойтесь, кардинал, если уж моим фрейлинам удавалось обламывать еще и не таких упрямцев, то Марго справится не хуже их, тем более, что она получит такое приказание из уст матери и брата короля.

— Но вы забываете про его собственную мать! Поверьте, ее волю, он будет выполнять гораздо усерднее, чем прислушиваться к воркующему голоску супруги, нашептывающей ему о вероотступничестве.

Королева-мать сощурила глаза, и уголки ее губ медленно поползли кверху.

— В отношении его матери вы можете не беспокоиться, — произнесла она, понизив голос, и подалась вперед, ближе к лицу посла, не сводя с него хищного взгляда. — Ему скоро некого будет слушать, я позабочусь об этом.

Посол помолчал, потом медленно проговорил, тоже понизив голос:

— Вы хотите избавиться от нее?

— Для чего же тогда я устраиваю всю эту канитель? Теперь вы понимаете мои мотивы? Я должна снять голову, а щупальца отпадут сами.

— Но ведь головы две…

— Вторая уже зажата в тиски, надо только чуть сильнее надавить — и она лопнет.

— Для этой цели вы и позвали его ко двору?

— Наконец-то вы начали понимать. Есть и другие головы, но они маленькие и не столь важны. И все же я сниму и их. Для этого и устраиваю свадьбу. Нужно только собрать всех имеете, а потом — покончить одним разом.

— Что же это за маленькие головы?

— Предводители гугенотов, весьма опасные люди: Конде, Монтгомери, Ларошфуко, Телиньи, Ла Ну, Монпезак и другие. Без них гидра умрет.

— И ради этого необходима эта свадьба?

— Да, кардинал. Вот тогда в моем королевстве воцарятся мир и спокойствие. Оно станет настоящей католической державой, о которой так мечтают Филипп II и Пий V.

И все же… — проговорил легат и сделал паузу, будто не желая говорить того, что обязан сказать, — невзирая на то, что весь христианский мир, а также сам папа празднует победу над турками при Лепанто [1], а также несмотря на то, что год назад верховному понтифику понравился этот проект, направленный на укрепление истинной веры Христовой, нынче его святейшество полон гнева и считает, что это святотатство и надругательство над святой церковью, а потому преисполнен твердой убежденности не давать согласия, хотя те доводы, которые вы привели в письме и о которых говорили сейчас, кажутся ему весьма разумными. Однако он убежден, что следует искать другие пути, ведущие к устранению непокорных голов гидры.

Королева-мать уже не могла сдерживать себя.

— Да как он не понимает, — воскликнула она, — что это наилучший способ…

В это время вошел Нансе; оба замолчали и повернули к нему головы.

— В чем дело, Нансе? — нарочито недовольным тоном спросила Екатерина.

— Ваше величество, кардинал Бурбонский просил передать, что он собирается в Тур к больной племяннице. Не будет ли каких-либо распоряжений в связи с этим?

— Ах да, я совсем забыла, — улыбнулась Екатерина и кивнула капитану. — Скажите ему, пусть едет.

Нансе поклонился и вышел, оставим королеву-мать наедине с легатом. Беседа их будет продолжаться еще около часа, и ничего интересного мы все равно не услышим, а последуем лучше за капитаном и посмотрим, сколь добросовестно выполнил он задание своей госпожи.

Быстро миновав уже знакомую галерею, Нансе без доклада ворвался к Карлу Бурбонскому и, поймав его вопрошающий взгляд, произнес:

— Ваше преосвященство, меня послала королева.

— Она просила что-нибудь передать?

— Всего два слова.

— Какие?

— В добрый путь.

И только сейчас Нансе обратил внимание на то, что кардинал одет в дорожный костюм. Значит, он ждал именно этих слов.

— Больше ничего? — спросил кардинал.

— Больше ничего.

— Благодарю вас, вы свободны, капитан.

Внизу Карла уже ждала карета, которую окружали гвардейцы в седлах. Видимо, все уже было готово к отъезду. Кардинал дал знак, и карета быстро помчалась по направлению к Туру.

Стоя у окна и глядя вниз, Нансе молча, наблюдал эту картину. Он был всего лишь машиной, бездумно исполняющей чужие приказания, и никогда не давал себе труда ни поразмыслить над ними, ни обсуждать их.

Этими двумя словами капитан личной охраны королевы Робер де Нансе вписал самую кровавую страницу в летопись истории Франции.

Глава 2

Последние предостережения

В это время экипаж королевы Наваррской Жанны Д'Альбре, сопровождаемый двумя сотнями всадников, не слишком торопясь двигался по направлению к Блуа по Ларошельскому тракту. Они были уже близ Шательро, когда на дороге, ведущей из Туара, показался конный отряд, спешивший наперерез короле не. Колонна остановилась. Гугеноты тотчас стали полукругом, оставив карету с Жанной за своими спинами, и молча, как один, обнажили шпаги, готовясь к бою. Все были уверены, что это отряд католиков, посланный с целью уничтожения гугенотов. Так вот как собиралась разделаться Екатерина Медичи со своей политической соперницей! Так подумали все, и даже Жанна. Ловко же старая лиса выманила ее из родного дома.

Откинувшись в глубь кареты, Жанна прижала к себе маленькую Катерину и, нахмурясь, не мигая смотрела вдаль, где тучами клубилась пыль, поднимаемая копытами лошадей.

Неожиданно брови ее поползли вверх. Нет, это не могла быть засада. Их там не больше ста человек, а с ней две сотни. Чего же им бояться? Но те, что скачут сюда, на что они рассчитывают, неужели они не видят, что их собственный отряд в два раза меньше!

Так же думали и гугеноты: послышались удивленные возгласы, кое-где даже раздался смех.

Все выяснилось несколько минут спустя. Лишь только расстояние между группами сократилось до ста шагов, как всадники, мчащиеся во весь опор, приветственно замахали шляпами. Еще через минуту тот, что мчался впереди, спешился и воскликнул, обращаясь к одному из гугенотов, что был во главе отряда всадников Жанны:

— Лесдигьер, я так и знал, что увижу вас! А-а, вот вы и заулыбались, наконец-то вы узнали меня!

— Черт вас возьми!.. Монтгомери! — обрадовано, вскричал Лесдигьер и, соскочив с лошади, бросился обнимать старого соратника по борьбе. — Откуда вы, уж не с неба ли свалились? Вот уж чего мы не ожидали, так это встречи с вами.

Тем временем гугеноты обоих отрядов спешились и бросились пожимать друг другу руки, а некоторые обниматься — те, кто были давно знакомы друг с другом и хлебнули не один фунт лиха в боях против общего врага.

1

Битва при Лепанто — битва объединенного христианского флота под командованием испанского принца генералиссимуса дона Хуана Австрийского против турецкой эскадры под командованием адмирала Али-паши 7 октября 1571 г. В этом сражении турки потерпели сокрушительное поражение.