Страница 37 из 46
Что же просит у Эк-Чуаха молящийся? Младший брат жреца в числе других воинов уже давно отправился в военный поход против соседнего города-государства, и священнослужитель молится о его благополучном возвращении с богатой добычей.
Оставим жреца и перейдем в следующее здание. В нем трудится старик — изготавливает какое-то таинственное снадобье. Он усердно растирает ароматические травы на маленьком продолговатом столике из камня с четырьмя низкими ножками. Обычно на таких столиках — они называются на языке майя «каа» — женщины размалывают кукурузные зерна. Работая, жрец быстро бормочет заклинания, послушаем их: «Что это с тобой? Как это случилось с тобой? Мое дуновение красное, мое дуновение белое, мое дуновение черное, мое дуновение желтое! Как недавно? Как проник ты в сердце красного дерева чулуль, дерева тункуй, дерева красного кремня, дерева черной раковины, дерева желтого щита, красного дерева иш-малау?»
Понятно! Здесь приготовляется лекарство от зубной боли! Этот старый жрец пользуется у жителей Тикаля славой замечательного врача, и недаром: многие годы он изучает и собирает лекарственные растения. И сейчас вокруг него расставлены десятки сосудов, в которых хранятся самые различные снадобья: здесь и какаовые бобы, и ваниль, и перец, и мед, и тыквенные семечки. На веревках развешаны засушенные травы и ветви деревьев и кустарников. Некоторые лекарства покажутся нам совсем непонятными или причудливыми. Вот, например, толченые осиные гнезда, свежие экскременты ящерицы-игуаны, сушеное мясо ягуара, размельченный хвост опоссума, пережженные перья красного попугая-кардинала. Последнее считается особенно сильным средством при кровавой рвоте…
Выйдем из этого дома, насквозь пропитанного резким запахом лекарственных трав, и направимся дальше. С вершины храма IV мы заметили странную постройку, окруженную толпой, и решили осмотреть ее. Путь наш поэтому пролегает через западную площадь, непривычно пустую для этого времени дня. Остановимся на минутку-другую на берегу храмового озера, от него веет прохладой, а сейчас уже становится жарко, смочим водой головную повязку. Теперь можно спокойно двинуться к намеченной цели.
Поднявшись по удобной лестнице, ведущей от берега озера на левую сторону площади, мы уже слышим оживленный шум толпы, время от времени прерывающийся тяжелыми глухими «ударами и резкими гортанными вскриками. Поспешим, чтобы узнать причину сборища.
Перед нами необычное сооружение, состоящее на трех длинных, параллельно расположенных насыпей выше человеческого роста. Вся их поверхность облицована толстым слоем плотного белого штука, по прочности не уступающего цементу. Между ними находятся две широкие полосы земли, также покрытые штуком, — игровое поле. Весь этот комплекс чем-то напоминает современные стадионы, поэтому археологи называют иногда эти сооружения именно так, С торцовых сторон сделаны лестницы, по которым можно подняться на их плоскую широкую вершину. Это места для зрителей. И сейчас они толпятся здесь, смотря вниз и издавая возгласы одобрения, восхищения или огорчения. Этот-то шум мы и слышали издали. Зрители переживают за команды игроков, совсем как наши болельщики.
Посередине каждой насыпи сооружен небольшой храм, посвященный божествам игры. Перед одним из них на табурете восседает царь Тикаля, внимательно следя за перипетиями священной игры. Позади него стоят придворные и жрецы, по бокам — два опахалоносца. На правителе набедренная повязка, один конец ее, украшенный богатой вышивкой, спускается спереди как полотнище. Обнаженный торс царя расписан символическими рисунками, на груди ожерелье из крупных нефритовых бусин, на руках и лодыжках множество таких же браслетов. Все вместе они весят более семи килограммов. Причудливый головной убор из дерева и кожи венчает пучок длинных перьев кецаля.
Сторона насыпи, обращенная к игровому полю, сделана почти вертикальной, а внизу ее идет высокая приступка со скошенной лицевой стороной. На вертикальной части достаточно высоко вмурована плоская каменная плита с изображением головы попугая. Такая же плита есть и на противоположной стене второй насыпи, только на ней высечена рельефная голова ягуара.
По полю между насыпями мечутся игроки, на них кроме набедренных повязок короткие куртки, на руках — длинные перчатки из мягко выделанной оленьей кожи, голени защищены специальными наколенниками, тоже кожаными. Тяжелый многофунтовый мяч из литого каучука летает между ними. Условия игры достаточно тяжелы: посылать мяч ни ладонями, как в волейболе, ни ногами, как в футболе, нельзя. Ударить его можно только локтем или бедром. Выигрывает та команда, которая сумела добросить мяч до метки противника (то есть до вмурованной в стену плиты с изображением). Сделать такой точный бросок — дело нелегкое, еще труднее — обезопасить свои ворота, то есть метку. Поэтому игра длится многими часами.
Не следует думать, что перед нами только чисто спортивное или развлекательное зрелище. Игра в мяч у майя (как и у других народов Древней Америки) — это важная ритуальная церемония, исход которой определяет многое. Не случайно одна метка изображает попугая, олицетворяющего солнечное божество, а другая — ягуара, владыку подземного мира, мрака и ночи. От исхода схватки, считали древние майя, зависела и погода, и будущие урожаи, и многое другое. Поэтому так упорно борются игроки, поэтому так взволнованы и возбуждены зрители. Однако внутренний, символический смысл победы могут истолковать только жрецы, и то после совещаний и рассматривания священных книг. А сейчас все захвачены самим процессом соревнования команд. Между смотрящими заключаются пари, ставки самые разные: от красивого птичьего пера и нефритовой бусины до всего имущества. Некоторые, самые азартные, предлагают собственную свободу — проигравший становится домашним рабом победителя.
Покинем на время центр города и поспешим на его окраины; после игры, в которой участвуют знатные лица, мы должны заглянуть в хижины ремесленников и простых земледельцев-общинников — рядовых жителей великой столицы.
Вот перед нами одна из таких хижин. Здесь нет ни величественных лестниц у входа, ни массивных оштукатуренных стен с лепными украшениями и росписями. Дом стоит на невысокой, изготовленной из грубого цемента площадке, чтобы избежать наводнений, которые часто происходят здесь из-за сильных тропических ливней. В простом глинобитном полу плотно укреплены четыре деревянных столба по углам жилища. Соединяющие их несколько жердей переплетены ветками деревьев и тростником. На этот переплет, как на основу, наложен слой глиняной обмазки. Высокая двускатная крыша настлана из ветвей одного вида перистой пальмы. В середине передней, фасадной, выходящей на улицу, стены прорезан дверной проем. Иногда такой же выход делается и в задней стене строения. Внутри хижина делится на две половины стеной, идущей параллельно фасаду и также имеющей дверь посередине.
Заглянем в хижину. Внутреннее ее убранство так же просто и бедно, как и внешний вид. Очаг, две-три деревянные скамьи, большой короб для хранения одежды, маленький, круглый низкий столик да различная хозяйственная утварь — вот и вся домашняя обстановка. Во второй, задней половине хижины — спальне — висят гамаки, заменяющие ночью постели членам семьи. Здесь же небольшой алтарь с глиняными фигурками божеств. Перед ними поставлены небольшая чашка с вареной фасолью и букетик свежих цветов.
У пылающего очага суетится хозяйка дома, занятая приготовлением пищи. Она берет прокипяченные и остуженные зерна кукурузы (предварительно они пролежали для размягчения около суток в известковом растворе) и мелет их на каменной зернотерке, состоящей из большого плоского камня и терки из пористого туфа. В более богатых домах в качестве зернотерки употребляется каа, которое мы видели у жреца, приготовлявшего лекарство от зубной боли. Смолотые кукурузные зерна образуют липкую тестообразную массу, из которой хозяйка сразу же делает большие тонкие лепешки, похожие по форме на наши блины. Эти лепешки (по-майяски — уах) она затем подрумянивает на глиняной сковородке, стоящей на очаге. Готовые складывает в половину высушенной тыквы-горлянки, служащую миской. Здесь же, на углях, стоит горшок с кипящей похлебкой из черных бобов. Вот и весь обед простого жителя — труженика столицы.