Сталь остается

Может, и так. Те, кому посчастливилось пережить ту ночь, будут кивать и пожимать плечами. Кто ж их знает? Может, итак.

А еще не исключено — Рингилу бы это понравилось, — что причиной задержки была политика, раздор и несогласия, которые он наблюдал собственными глазами. Возможно, Ситлоу потребовалось какое-то время, чтобы убедить остальных в необходимости действовать так, а не иначе.

С другой стороны, может быть, как раз самого Ситлоу и пришлось убеждать.

И вот такое — разговоры, предположения, рассуждения, покачивание головой — потом еще долго продолжалось среди переживших нападение на Бексанару. Или Ибиксинри, если вспомнить имя, данное деревушке теми, кто ее строил и кого потом во исполнение договора, который в силу неграмотности так и остался непрочитанным теми, кого он касался в первую очередь, выгнали в чистое поле или просто зарезали на улице.

Итак, Ибиксинри снова стал тем местом, где клинки покинули ножны, где пролилась кровь и где всю ночь слышались крики. Чудно, сказал бы опять же Рингил, как же все-таки ни хрена ничего не меняется.

Двенды явились в ранний, холодный час перед рассветом.

Но перед этим…

Вскоре после полудня выглянуло солнце. Деревенские, знавшие цену таким мгновениям, тут же поспешили воспользоваться его теплом. На спешно растянутых веревках заполоскалось развешанное белье, на улицах и в садах у тех, кто их имел, появились столы. А внизу, на берегу, к немалому удивлению Ракана и его людей, раздевшиеся до исподнего мужчины смело входили в стылую реку и плескались, как дети. Всеобщий пыл не охладило даже присутствие воинственного вида черной женщины и ее солдат.

Перемена погоды не оставила равнодушными и чужаков. Восприняв появление светила как доброе предзнаменование, они тоже грелись в его лучах, хотя и без особенного энтузиазма, а всего лишь с благодарностью, поскольку прибыли из пыльной и душной столицы лишь несколько недель назад.

Нежась под солнышком и рассуждая о знамениях — а вот с моим братом, дядей, другом был однажды такой случай, — солдаты легче переносили томительное ожидание, поскольку больше делать было нечего. Приготовления к бою не отняли много времени и были почти исключительно символическими. Невозможно построить заслон на пути врага, который появляется прямо из воздуха и в любом месте, а военная тактика двенд оставалась загадкой, которую еще только предстояло решить. Кое-какие планы самого общего характера командование приняло, но сводились они главным образом к двум пунктам: с наступлением сумерек держать местных по домам и регулярно патрулировать улицы.

Аркет удалось уговорить Рингила прочитать солдатам короткую лекцию, поделиться своими знаниями о противнике. Поддавшись на уговоры, он провел беседу так ловко, с таким блеском, что она слушала выступление с открытым ртом.

Ни один командир из тех, кого знала Аркет, не сделал бы этого лучше.

— Да, вот таким он и был под Гэллоус-Гэп, — сказал Эгар, когда они устроились на ступеньках перед гарнизонной казармой, стараясь не задумываться о том, сколько еще осталось жить. — Здесь схожая ситуация. Мы все понимали: если не устоим, если пропустим ящериц через перевал, дальше их уже ничто не остановит, и тогда они уничтожат все на своем пути, убьют всех, и бегством будет не спастись. Только Гил и смог убедить, что в этом наша сила, а не слабость. Что на самом деле все проще. Остаться в живых или умереть, драться или бежать — так вопрос не стоял. Встретить смерть на равных, лицом к лицу, или услышать, как она догоняет, впивается в шею и рвет тебя на части, — вот между чем мы выбирали. — Махак ухмыльнулся в бороду. — Хорошенький выбор.

— Да уж.

Аркет подумала о людях, обо всем том, что любила по-настоящему — список оказался невелик, — и спросила себя, насколько она честна сама с собой, не говоря уже о растянувшемся рядом кочевнике. Допуская, что никогда его не увидит, она отчаянно, до боли, скучала по дому. По палящему, злому солнцу, по высушенному, жесткому небу Ихелтета, по шумным пыльным улицам, по каменным плитам во дворе, таким прохладным по утрам, по доносящимся из кухни первым манящим запахам, по Кефанину, надежному, серьезному и рассудительному, по сухому всезнайке Ангфалу с его безумными бормотаниями в замусоренном кабинете. Подлинной, величественной лестнице и прекрасным видам из окон верхних комнат. По огромной кровати под высоким балдахином, веселым солнечным зайчикам на полу и — кто знает? — соблазнительным крутым бедрам Ишгрин. Прекрати, прекрати, дуреха! Ну, тогда по теплым, налитым силой бокам Идрашана. По поездкам к Ан-Моналу и унылому, навевающему тоску пустынному ландшафту вокруг него, по негромкому, уютному ворчанию прирученного вулкана. По растущей под окном бывшего кабинета Грашгала яблоне, плодом с которой она угощала Идрашана, возвращаясь с ним домой.

Аркет вдруг пришло в голову, что она не стала возражать против предложенного Рингилом плана еще и потому, что ее верный боевой конь все еще лежит в гарнизонной конюшне и не поднимается.

— В тот день я видел людей, умиравших с улыбкой на лице. — Эгар качнул головой. — И это все Гил. Это он так нас настроил. И сам был среди нас, в самом пекле боя. Раздавал приказания, орал, ругался, сыпал шуточками. С головы до ног в крови. И знаешь, он был счастлив. Таким счастливым я не видел его ни до того, ни после.

— Прекрасно.

Наверно, он услышал что-то в ее голосе, потому что повернулся.

— Мы все правильно делаем, Аркиди. Что бы сегодня ни случилось.

Она вздохнула.

— Будем надеяться.

Из блокгауза кто-то вышел. Они оба обернулись и увидели Рингила. На гарнизонном складе тот нашел малость потертую кирасу, пару помятых наколенников и еще кое-что по мелочам. Все было разнородное, но сидело на нем очень даже неплохо. На плече висел щит. Секунду-другую Рингил стоял, молча глядя на них, и Аркет подумала, что он, может быть, слышал, о чем говорил Эгар.

— Теперь уже недолго, — угрюмо произнес Рингил. — Аркиди, у тебя, случайно, не завалялось немного кринзанза?

Она засунула руку во внутренний карман, вытащила завернутый в тряпочку кусочек и протянула ему через плечо.

— Все мои вредные привычки так со мной и остались. Я тебя не огорчила?

— Вовсе нет. Не хотелось бы, чтобы и ты изменилась вместе со всем прочим. — Он подержал кринзанз на ладони. Нахмурился. — Эти сволочи и впрямь больно шустрые. Я таким шустрым бываю после четверти унции этой вот дряни. Может, парням Ракана тоже захочется. Ты бы спросила.

Аркет фыркнула.

— С таким предложением я к ним обращаться не стану. Почитай Откровение, Гил. Это ж первостатейный грех, осквернение телесного храма и разрыв со своей духовной сутью. Парни и без того теряют ко мне остатки почтения, а если я еще попытаюсь сбыть им запрещенную дурь, то просто не смогу ими командовать.

— Если хочешь, я спрошу. Все равно идти к Ракану за шлемом, а моей репутации уже ничто не повредит.

— Поступай как знаешь. Ничего хорошего не выйдет. Ты имеешь дело с праведными, набожными людьми, живущими чистой жизнью и поклоняющимися в храме собственного тела.

— Звучит весьма эротично.

— Перестань, Гил. — Аркет огляделась, проверяя нет ли кого поблизости. — Только испортишь то впечатление, что произвел на солдат пылкой речью.

— Справедливо замечено. — Рингил посмотрел на Эгара. — А ты как?

Кочевник ухмыльнулся.

— Поздно, приятель. Мое впечатление уже не изменится. Я тебя знаю.

— Я говорю о крине.

Эгар покачал головой.

— Мне после него трудно дышать. Перебрал с этой дрянью весной сорок девятого. Вот когда худо было. Друзья Имраны притащили откуда-то. Наверное, раздобыли через знакомых при дворе, а я по неопытности дозу-то и не рассчитал. Жуть. С тех пор терпеть не могу.

— Ладно. — Рингил вновь повернулся к Аркет. — Я все-таки спрошу у Ракана. Попробую убедить. Может, спасу пару жизней.

Аркет кивнула.

— Хороший он тебе щит дал.

— Этот? Да, его запасной. — Губы Рингила тронула едва заметная улыбка. — Похоже, ему моя речь тоже понравилась. Может, не такой уж я и выродок.