Сталь остается

Узкая тропинка вилась через болото в обход железной платформы к строению, напоминавшему крытый загон для скота и притулившемуся к нижнему фланцу. Был здесь и забор из того же, что и олдраинский мост, материала, только более плотного. Загон стоял на твердой почве и выглядел сухим, но сразу за забором начиналось болото с лужами серой, застойной, вонючей воды. Заканчивалась тропинка у калитки.

Вокруг загона на расстоянии примерно одного ярда от забора из воды торчали какие-то округлые предметы. Поначалу Рингил принял их за пни, но когда они с Ситлоу подошли к калитке, один из «пней» произвел странный чмокающий звук. Рингил присмотрелся и…

…и в ужасе отшатнулся.

Проклятье!

То, что казалось пнем, было человеческой головой, насаженной на деревянный обрубок. Голова принадлежала молодой женщине, и ее длинные, спутанные волосы стелились по густой серой воде. Ошарашенный, он стоял, не в силах отвести взгляда. Мышцы на шее напряглись, дрогнули, и глаза несчастной повернулись и встретились с его глазами. Перепачканные грязью губы шевельнулись, и с них сорвалось одно-единственное немое слово:

…пожалуйста…

Из памяти пробились слова Милакара: «Я не сказал, что их убили. Я сказал, что вернулись только головы. Живые, с кочерыжкой дюймов в семь вместо шеи».

В глазах женщины набухли и скатились по щекам, оставляя грязный след, две слезинки.

Рингил огляделся. Повсюду одно и то же: торчащие из болотной жижи головы на деревянных обрубках. Повернутые лицом к загону, они образовывали жуткий полукруг.

За годы войны Рингилу довелось повидать всякое — драконий огонь, обугленные детские тельца на вертеле, — и он думал, что хуже этого и быть не может и что его уже ничто не тронет.

Ошибался.

— Что за мерзость, Ситлоу?

Двенда был занят калиткой — положив руки на цепочку, негромко бормотал что-то — и в ответ лишь рассеянно повернул голову.

— Что? — Он проследил за взглядом Рингила. — А, это беглецы. Надо признать, вы, люди, упрямые создания. Мы объяснили им, куда они попали, предупредили, что путь через болота нелегкий, что бежать опасно. Объяснили, что здесь с ними будут хорошо обращаться, кормить. Они все равно не унимались. Пришлось преподать наглядный урок. Теперь попыток бегства намного меньше. Большинство предпочитают держаться подальше от забора.

Рингил скользнул взглядом по загону.

— Там у вас рабы? Те, в чьих жилах течет кровь Болотных племен?

— Да. — Ситлоу снял раскрывшуюся вдруг цепь, отворил калитку и лишь тогда заметил, что с Рингилом что-то не так. — А в чем дело?

— Ты… — Горло перехватило. — Ты сделал это в назидание остальным?

— Да. Я же сказал, наглядный урок.

— И долго они проживут?

— Ну… — Ситлоу нахмурился. — Если подавать воду к корням, бесконечно. А что?

— Вы… твари… — Его трясло. — Какие же вы мерзавцы. И ты… ты тварь. Значит, не видишь причин, почему люди и двенды не могут жить вместе? А это что такое? Это ты называешь «жить вместе»?!

Ситлоу остановился и посмотрел на него долгим пристальным взглядом.

— А разве это хуже, чем клетки у Восточных ворот в Трилейне, где нарушители ваших законов висят на пиках, выставленные для всеобщего обозрения? Здесь, по крайней мере, им не больно.

Память о боли, которой Рингил не испытал, была еще свежа.

— Значит, не больно? А для себя ты бы хотел такого?

— Нет, конечно. — Вопрос, похоже, застал двенду врасплох. — Их путь — не мой путь. Я бы никогда для себя такой не выбрал. Да и вообще, Рингил, ты слишком беспокоишься из-за мелочей.

В этот миг Рингил, наверное, отдал бы душу за свой меч или хотя бы тот кинжал из драконьего клыка. Но отдавать было не за что, и он лишь сглотнул с натугой, проглотил ненависть и злость и отвел глаза от измазанного грязью женского лица над болотной жижей.

— Зачем… зачем ты привел меня сюда? Чего ради?

Ситлоу ответил не сразу.

— Не уверен, что ты поймешь.

— А ты попробуй, — оскалился Рингил.

— Хорошо. Они все удостоятся великой чести.

— Вот как? Приятно слышать. Все лучше, чем очистительная любовь Откровения.

— Я уже сказал, ты сейчас не в том состоянии, чтобы понять. Люди, обитающие на болотах Наомской равнины, ближайшие из тех, кого мы можем назвать родственниками в этом мире. Тысячи лет назад их кланы служили двендам, которые даже смешивали с ними свою кровь. Их потомки — в какой-то степени наши наследники.

— Сказки, — фыркнул Рингил. — Вранье. Они плетут эту чушь, чтобы содрать побольше за свои дурацкие предсказания. Только не говори, что ты поддался на этот треп. Три года заниматься политикой в Трилейне, знаться с самыми отъявленными лгунами и ворами в лиге и не научиться видеть обычное уличное дерьмо?

Ситлоу улыбнулся.

— Ты ошибаешься. Этот миф, как и большинство ему подобных, основан на правде. Или, по крайней мере, на одном из пониманий правды. Мы можем это подтвердить. У разных Болотных кланов наследие олдраинов проявляется по-разному, причем отличия бывают весьма значительные. Самые крепкие узы крови обнаруживаются у ребенка женского пола, не способного к зачатию. У мальчиков это определить труднее, но к ним данное правило тоже применимо.

— Значит, вы, так сказать, снимаете в Эттеркале пенку, отбираете женщин и свозите их сюда. Ваших как бы кузин в сотом поколении. И что дальше? Какой высокой чести вы их удостаиваете? Что это значит на самом деле?

Рингил видел, как смотрит на него Ситлоу, и понимал, что это еще одно испытание, как то, у олдраинского моста, и что он снова проваливает его, но ничего не мог с собой поделать. Не мог даже стереть словно приклеившуюся к лицу дикую ухмылку.

— Думаю, ты знаешь, что это значит, — негромко ответил двенда.

Из горла вырвался звук, отдаленно напоминающий глумливый хохоток.

— Вы приносите их в жертву.

— Если тебе так больше нравится. — Ситлоу пожал плечами. — Да.

— Отлично. Я, конечно, лишь человечишка, и за спиной у меня всего три десятка лет, но даже мне известно, что нет богов, которые были бы достойны этой жертвы. Так для чего вам так нужен кровавый ритуал? Какая вам от него польза?

Двенда страдальчески вздохнул.

— Ты действительно ждешь ответа?

— А разве у нас с тобой не дружеская беседа?

Ситлоу пожал плечами.

— Что ж, слушай. Дело тут не столько в богах, сколько в некоем механизме. Если хочешь, в самом ритуале. Точно так же можно спросить, почему люди хоронят своих мертвецов, когда разумнее их съедать. Существуют силы, группы или организации, которые решают такого рода вопросы, хотя олдраины и не считают себя обязанными подчиняться их решениям. Но есть также некий этикет, требующий соблюдения определенных правил, освященных традицией, и в нем кровь всегда рассматривалась как своего рода канал, средство передачи. Что-то вроде подписи на договорах, которые твой народ заключает с другими, — только в отличие от вас мы свои соглашения чтим. Раз уж требуется кровь, пусть будет кровь. Кровь рождения, кровь смерти, кровь животных, если необходимо незначительное изменение судьбы, наша собственная кровь, если речь идет о чем-то важном, великом. У нас заведено, что избранные для столь великой чести идут на смерть добровольно, как воины, отправляющиеся на битву и знающие, какова цена их жертвы.

— Не думаю, что это относится к собранным здесь вашим далеким сестрам.

— Нет, — согласился Ситлоу. — Данное решение далеко не идеально. Но оно послужит достижению цели. В конце концов, достаточно уже того, что мы готовы пролить родную кровь. Думаю, это достойная жертва.

— Отлично. Рад, что вы так здорово все устроили.

Двенда опять вздохнул.

— Знаешь, Гил, я думал, уж ты-то сможешь нас понять. Из того, что я о тебе знаю…

— Ты ничего обо мне не знаешь, — процедил он сквозь зубы. — Ничего. Ты поимел меня, да. Ладно, милый, не ты один. И не забывай, мы, люди, — всего лишь кучка лжецов. Нам верить нельзя, даже если нас имеешь.

— Ошибаешься, Гил, я знаю тебя лучше, чем ты сам.