Сталь остается

Осторожно, замирая на мгновение после каждого пружинистого шага, ступил Рингил на территорию погоста. Затянувшие небо серые облака вдруг рассеялись, и кириатское лезвие блеснуло в пролившемся мутном свете. Глуховатый крик не повторился, но теперь Рингил слышал другие звуки — тихие, скрытные, вороватые. Звуки, указывавшие на то, что кто-то что-то роет. Ничего хорошего они не обещали.

Будешь ты героем великим…

А то как же.

Мать школьного учителя рылась в земле у основания недавно поставленного гранитного надгробия. В разрывах перепачканного похоронного савана мелькала гниющая плоть, тошнотворный запах которой ощущался за дюжину шагов даже на холоде. Отросшие посмертно ногти неприятно царапали уже частично откопанный гроб.

Рингил скривился.

При жизни эта женщина не питала к нему теплых чувств. Ее сыну, храмовому смотрителю и священнику, полагалось презирать никчемного выродка и растлителя юношества. Башке же, наставнику детворы и человеку отчасти образованному, просвещенность пошла не на пользу, а лишь во вред. Терпимое отношение к Рингилу, затягивавшиеся допоздна дискуссии и философские дебаты, переносимые полемистами в таверну, вызывали резкие замечания заезжих служителей более высокого ранга. Что еще хуже, недостаток обличительного рвения принес Башке определенную репутацию в кругу религиозных иерархов, решивших навсегда оставить его в скромной должности учителя в приграничном захолустье. Мать, вполне естественно, приписала отсутствие перспектив карьерного роста сына дурному влиянию Рингила и объявила, что, покуда она жива, ноги его не будет в их доме. В прошлом месяце срок ее пребывания среди живых внезапно прервался в результате короткого и неукротимого приступа лихорадки, насланной предположительно неким божеством, по причине занятости оставившим без внимания ее твердость в вопросах веры.

Стараясь не дышать носом, Рингил постучал палашом по ближайшему надгробию, дабы привлечь внимание покойницы. Поначалу она как будто не слышала производимых сталью звуков, потом туловище вывернулось неестественным образом, и Рингил увидел перед собой лицо с пустыми глазницами — глаза давно выели мелкие твари, для того природой и созданные. Нижняя челюсть отвисла и свободно болталась, нос почти полностью провалился, щеки зияли дырами. Удивительно, что при всем этом Башка еще смог узнать родительницу.

— А ну-ка вылезай! — сказал Рингил, беря меч на изготовку.

И он вылез.

Грудная клетка захрустела, что-то чавкнуло, и из тела покойницы выполз длинный, не меньше ярда — и это без учета щупалец-придатков, которыми он приводил в движение члены умершей, — трупный червь. Тело его напоминало формой гладкокожую личинку, сходство с которой усиливалось из-за землисто-серой окраски. Тупая морда твари заканчивалась жующими челюстями, снабженными роговыми выступами, которые могли запросто сломать кость. Рингил знал, что такие же имеются и на хвосте у чудища. Трупные черви выводят экскременты не через наружный проход, а через поры по всей поверхности тела; выделяемая субстанция, как и слюна, отличается крайней агрессивностью.

Никто не ведал, откуда взялись эти гады. Согласно широко распространенному поверью, вначале они были сгустками ведьминых соплей, собранными, оживленными и превращенными в прожорливых чудовищ их злобными хозяйками по причинам, остававшимся в большинстве сказаний не вполне ясными. Представители официальной религии отстаивали — с вариациями — ту точку зрения, что это обычные черви и слизни, одержимые душами предавшихся злу мертвецов, либо демонические пришельцы из некоего кладбищенского ада, где в могилах в полном сознании гниют нравственно порченые людишки. Чуть более здравую теорию выдвигала Аркет: черви есть мутанты, продукт проводившихся некогда кириатами опытов с низшими формами жизни, существа, созданные для избавления от мертвых более эффективным способом, чем привычные падальщики.

Никто не мог сказать наверняка, каков уровень интеллекта трупных червей, но на некоем этапе эволюции они научились — естественным или каким-то иным путем — пользоваться поедаемыми телами для иных целей. В одних случаях труп служил убежищем, укрытием или инкубатором для откладываемых яиц; в других — если находился на ранней стадии разложения — для маскировки или быстрого перемещения, а в случаях с людьми и волками — еще и в качестве копательного инструмента. Именно использование человеческих тел вызывало массовое нашествие зомби в северо-западные части страны в особенно лютые зимы.

Порой Рингил спрашивал себя, а не манипулируют ли черви телами умерших еще и для забавы. Жуткая эта мысль родилась после знакомства с отчетами путешественников, побывавших в кириатских землях и впервые увидевших там необычных созданий. Как ни посмотри, рассуждал Рингил в беседе с отцовским библиотекарем, собственные выделения червей разъедают деревянные гробы почти с такой же быстротой, с какой могут открыть крышку истлевающие руки мертвеца, а если так, то зачем напрягаться? Мнение библиотекаря — а позднее и его отца — сводилось к тому, что Рингил тяжко болен и ему полезно предаваться более здоровым развлечениям — верховой езде, охоте и постельным сражениям, — беря пример со старших братьев.

По опыту пары встреч с тварями Рингил знал, что они могут быть очень…

Раздвинув ребра, мерзкий червяк выбрался из грудной клетки и прыгнул прямо на него.

…проворными.

Рингил довольно неуклюже отмахнулся мечом, сумев отбросить врага в сторону. Гадина ударилась о могильный камень и шлепнулась на землю, вертясь и изворачиваясь, почти разрезанная ударом пополам. Рингил покончил с ней еще одним ударом, скривив от отвращения рот. Две половинки подергались, потом по ним прошла судорога, и они затихли. Справиться с подобного рода повреждениями оказались не в силах ни демоны, ни подчиненные темным силам мертвецы.

Обычно черви атаковали группами, и Рингил, зная об этом, уже поворачивался навстречу второму, когда его щеки коснулся мерзкий липучий отросток. Капли ядовитой слюны обожгли кожу, но вытираться было некогда. Зацепив краем глаза притаившуюся на надгробном камне тварь, он привычно рубанул мечом. Щупальца мгновенно свернулись, гадина зло зашипела, защелкала и сдохла. Тут же из-за могилы донеслись ответные звуки. Обойдя каменную плиту по широкой дуге, Рингил увидел выбирающихся из полусгнившего гроба двух слизней поменьше. Одного короткого удара оказалось достаточно, чтобы рассечь обоих. Из разверстых ран хлынула густая, похожая на масло жидкость. На всякий случай он угостил их вторым ударом.

Пятый прыгнул ему на спину.

Думать было некогда. Впоследствии, вспоминая эпизод, Рингил пришел к выводу, что им руководило инстинктивное отвращение. Выронив с коротким вскриком меч, он обеими руками рванул застежки жилета и сбросил его, прежде чем тварь успела сообразить, что под ней не человеческая кожа. Обхватившие плечи и пояс щупальца не успели сомкнуться, и Рингил, извернувшись на манер дискобола, вырвал из правого рукава вторую руку и отшвырнул куртку вместе с мерзким уродцем в сторону. Тварь ударилась обо что-то твердое.

В том месте, где отростки все же успели коснуться обнаженной кожи, позднее возникли рубцы, но сейчас Рингилу было не до них. Он схватил палаш, прислушался, огляделся и, не обнаружив присутствия других червей, отправился на поиски жилета. Одежка, уже изъеденная ядовитой слюной, валялась возле надгробия на краю кладбища. Неплохой бросок, если принять во внимание исходное положение. Запутавшийся в складках расползающейся кожи, слизень при приближении человека растерянно замахал щупальцами, оскалился и зашипел, как опущенный в охлаждающий лоток только что выкованный клинок.

— Давай, шипи, — пробормотал Рингил, резким ударом сверху пригвождая гадину к земле и с удовлетворением наблюдая за ее предсмертными судорогами. — Сегодня, говнюк, у тебя едва не получилось.

Задержавшись среди могил, он не только успел снова замерзнуть, но и сделал неприятное открытие: небольшое, однако отчетливо обозначившееся брюшко, грозившее испортить его безукоризненную с эстетической точки зрения фигуру. Черви больше не появились. Рингил подобрал ошметки жилета и старательно вытер отливающую синью сталь клинка. Аркет, правда, уверяла, что кириатское оружие устойчиво ко всем коррозийным субстанциям, но на ее суждения полагаться не приходилось — она ошибалась и раньше.