Подменный князь

Небесно-голубые глаза конунга Вольдемара сверкнули, и он громко захохотал.

– Что ты говоришь, лекарь! – воскликнул он презрительно. – Сильные воины не болеют никогда, они погибают в бою. А слабые болеют и умирают, и никто не может им помочь.

Я промолчал, но мне это не помогло.

– Ты сказал, что болеют все, – продолжил Вольдемар, и его голос стал совсем подозрительным и даже угрожающим. – Ты хочешь сказать, что и я могу заболеть?

Он чуть двинул коня вперед, и крупные зубы кобылы оказались совсем вплотную к моему лицу. Еще сильнее пахнуло конским потом, я попробовал отступить на шаг назад, но у меня ничего не вышло – толпящиеся и слушающие наш разговор воины стояли за моей спиной плотно.

– Послушай, – раздался голос князя, – если я заболею, то, значит, это ты навел на меня порчу. Я сварю тебя в котле живого. Ты понял меня, волхв?

– Я не умею наводить порчу, – пробормотал я, чувствуя, что втягиваюсь в сумасшедший разговор с сумасшедшим человеком. Почему он принимает меня за волхва? Что за чепуха!

Но тут ко мне пришло неожиданное спасение.

– Он не волхв, князь! – раздался визгливый голос, и из окружавшей толпы вылез человек в очень странной одежде. На нем был длинный до пят балахон, сверху какая-то кацавейка без воротника, а на голове – высокая остроконечная меховая шапка с бронзовыми бубенчиками, пришитыми по краям. Вид у этого человека был весьма глупый, но это мне так показалось: окружающие явно относились к нему совершенно серьезно.

– Он не из наших, – продолжал человек, тыча в меня пальцем. – Наверное, он – костоправ. В латинской земле встречаются костоправы. Они ничего не знают ни о прошедшем, ни о будущем, ничего не могут предсказать. Совсем ничего, князь!

Передо мной был волхв, испугавшийся, что мое появление каким-то образом помешает ему. Конкуренции боятся все…

«Ну и рожа, – невольно отметил я про себя, взглянув на физиономию волхва, – совсем еще не старого человека. Бледная нездоровая кожа, покрытая угрями, немытые слипшиеся патлы льняного цвета, падающие из-под дурацкого колпака, и абсолютно беззубый шамкающий рот!»

Ситуация могла повернуться, как угодно в ту минуту. Пожалуй, я даже испытал страх, но некогда было подумать об этом. Голубые глаза конунга, с которыми я постоянно сталкивался взглядом, явственно говорили о его невменяемости. Этот молодой человек, казалось, в каждую минуту мог принять какое-нибудь безумное решение, а затем с точно такой же стремительностью поменять его на противоположное…

И это спасло меня. Внезапно настроение Вольдемара изменилось, он что-то вспомнил, и на лице его промелькнула торжествующая и в то же время лукавая улыбка.

– Ты можешь помогать в болезнях, – сказал он, обращаясь ко мне и не слушая больше волхва, продолжавшего что-то выкрикивать. – Ведь так ты говорил, лекарь из латинской земли? Тогда помоги моему брату, исцели его. Ну же!

Он дергал поводья лошади и нетерпеливо глядел на меня.

Я все понял: мне предлагалось испытание. Что ж, это по-своему правильно. Увидев странного незнакомца, не следует доверять каждому его слову. Нужно проверить, правду ли он говорит. Логичный поступок.

– Если твой брат болен, князь, – спокойно произнес я, стараясь, чтобы голос мой не дрожал так предательски от волнения, – то я должен осмотреть его. Наверное, я смогу помочь ему, облегчить страдания.

На самом деле, как врач, я отлично понимаю, что хоть как-то помочь больному возможно далеко не всегда. А уж в моем тогдашнем положении, без инструментов и лекарств тем более. Но что мне оставалось делать в ту минуту, как не хвататься за единственную соломинку, оставшуюся утопающему?

Мальчика я увидел через пару минут – столько потребовалось на то, чтобы приближенные дружинники князя протащили меня в хвост выстраивавшейся воинской колонны. На волокуше, покрытой для мягкости плотной тканью, свернутой вчетверо, лежал раненый – почти совсем еще ребенок, лет четырнадцати на вид.

Лицо мальчика было мертвенно-бледным, а губы – синими. Сверху он был накрыт тулупом, и даже под ним было видно, что его сотрясает дрожь.

Князь подъехал сзади и, остановив лошадь, свесился вниз.

– Если спасешь Всеслава, – негромко произнес он, указывая глазами на мальчика, – ты будешь жить. А если нет, если Всеслав, мой брат, умрет, то ты помнишь, что я сделаю с тобой. Помнишь, лекарь?

– Сваришь меня в котле, – так же тихо ответил я. – А что с ним случилось?

– Ты должен сам знать, – угрожающе прищурился Вольдемар. – Если ты целитель, то сам знаешь все. Волхвы никогда ни о чем не спрашивают, они сами все знают.

– Я же не волхв, тебе уже сказали, – пробормотал я, поняв, что остался один на один со своей проблемой. – Мне нужно осмотреть твоего брата, князь. Прикажи твоим людям не толпиться вокруг и не мешать.

Через минуту княжеские дружинники оттеснили воинов в сторону, да те, казалось, уже утратили интерес к происходящему.

– Теперь тебе никто не мешает, – сказал Вольдемар. – Покажи свое искусство. Давай посмотрим, подойдут ли твои латинские заклинания моему брату.

Он снова улыбнулся, и его голубые глаза демонически сверкнули.

Я опустился на колени перед волокушей и откинул тулуп. Да, тут имелась проблема, что и говорить.

Всеслав был без сознания. Глаза полуприкрыты, зрачок неподвижен. Дыхание частое, поверхностное, пульс прерывистый, нитевидный. Подержав мальчика за запястье, я отпустил его руку, и она безвольно упала. М-да…

Дрожал он от потери крови, это я понял с самого начала. А крови было потеряно немало, хоть и не критическое количество. Живот был вспорот справа налево. Вероятно, мечом и, вероятно, одним размашистым движением.

– Он умирает, – послышался голос Любавы прямо за моим ухом, и я вспомнил о девушке, которая по-прежнему была со мной. Лицо ее было серьезно, а глаза бесстрашно устремлены на рану мальчика.

– Разрезанный живот – это смерть, – пояснила Любава. – В доме князя Рогвольда моя мать занималась ведовством и лечила людей. Она была большая искусница, но даже она ничего не могла сделать в таком вот случае.

– А ты помогала своей маме лечить людей? – поинтересовался я.

Девушка кивнула и промолчала, но по ее вспыхнувшему лицу можно было догадаться, что эта тема ее волнует. Кто знает, может быть, ее мать была действительно умелой знахаркой и дочь гордилась этим…

– Ну, тогда вот что, коллега, – сказал я, – мне нужна чистая вода, открытый огонь и нитка с иголкой. Пойди и скажи об этом князю.

Любава поднялась на ноги и метнулась к не успевшему еще отъехать далеко Вольдемару. Я видел, как она ухватилась за край попоны, которой была накрыта лошадь, и принялась что-то говорить. Сам я тем временем принялся осматривать рану. К счастью, она не была глубокой – меч лишь прошелся по низу живота, вспоров его, и сильно повредил толстый кишечник, перерубив его в нескольких местах.

Скажу сразу, что операций я до того не делал никогда – не мое это дело. Столкнувшись с подобной ситуацией на «Скорой», я ни в коем случае не стал бы делать ничего, а попросту довез бы раненого до хирургического отделения больницы.

Но в той ситуации нужно было действовать самому. Нож у меня был, и следовало поторопиться, пока мальчик не пришел в себя. Если я хочу удалить поврежденную часть толстого кишечника, затем сшить оставшееся и зашить рану, то нужно спешить – очнувшись, мальчик во время такой вот операции умрет от болевого шока. Ведь у меня не было под рукой ничего из того, что необходимо иметь при любом хирургическом вмешательстве.

Я не говорю даже о каком-либо наркозе. Нет, мне нечем было вымыть руки, успевшие загрязниться за целый день. Проводить операцию немытыми руками – за такое меня бы четвертовали прославленные хирурги, на чьих учебниках, на чьем многовековом опыте я учился. Успокаивало лишь то, что в тот момент, когда я приступил к операции, все эти выдающиеся хирурги еще не успели родиться…

Через несколько минут стало ясно, что конунг Вольдемар все же не окончательно безумный человек, потому что хоть в каком-то виде он был способен воспринимать информацию. За плечами у меня появилась Любава, а рядом с ней уже знакомый мне воин Вяргис, которые принесли все то, что мне требовалось. По крайней мере, как они это поняли.