Страница 16 из 57
Одним словом, одели и обули меня на зиму и на вырост.
Женщины и дети быстро перебрались из своих конических шатров в землянку. Нравилось людям то, что дров на её отопление требовалось в разы меньше, чем они сжигали в кострах внутри палаток.
Пищу, однако, готовили по-прежнему, на вольном воздухе – ни один горшок в топку не помещался, да и приладить его там не получалось, так что ничего в основной картине бытия не изменилось, разве что спят в тепле.
А вообще-то такого внимания к созданию запасов, как в стойбище моих родителей, тут не уделялось. Приносилась с охоты добыча, начинался пир, а уж когда всё подъедали, тогда охотники опять отправлялись на промысел. Впрочем, ловля рыбы сетями с лодки тоже практиковалась, и копчение её, и вяление – соль имелась. Но сильно залёживаться созданным запасам не давали, подъедали, особенно интенсивно в периоды отсутствия свежатины.
Привычка к кочевой жизни просматривалась и в том, что вещами это племя не обрастало. То есть могли в любой момент сняться и уйти туда, где больше дичи. Хотя, пока подобного стремления не наблюдалось. Дело в том, что сев в приобретённую на ярмарке лодку, охотники быстро преодолевали значительные расстояния, поднимались вверх по какой-нибудь из бесчисленных речушек, впадавших в озеро и оказывались в местах, где никто ещё не успел распугать зверьё. Лодка сильно расширила охотничьи угодья, ну а подаренная дядей Быгом сеть ещё и меню позволяла разнообразить. В общем, возникшее раньше подозрение, что наш старейшина пытается это племя приручить, становилось всё сильнее, по мере того, как я присматривался к происходящему.
Понимаете, ткани, что делают у нас – ликвидный товар. А что могут предложить бродячие охотники? Шкур в мире, где главное занятие – охота, много в любом месте. Так что – не иначе, расплачивался за челнок для неандертальце мой папа изделиями наших женщин.
И, что забавно, новые соседи подавали надежды на то, что задержатся в этих краях надолго – одна землянка чего стоит! Огромный шаг на пути к оседлой жизни. А ещё имели значение мои неплохие отношения со многими охотниками, их жёнами и детьми. Изучение языка, обычаев, нравов – ох, чует моё сердце, неспроста это, неспроста. Такая вот миссия дружбы и уважения получилась, пока взрослых неотложные дела не пускают в гости к соседям.
О том, насколько я ошибался, думая таким образом, поведают дальнейшие события. Преждевременно было считать, что люди, окружающие меня – таковы же, как бывшие мои современники. Всё оказалось значительно серьёзней и имело смысл, о котором я просто не догадывался.
Глава 7. Про имена.
Дядя Быг, наш старейшина, приехал после полудня, что давало понять – в дорогу сюда он отправился с первыми проблесками рассвета. Дни стали короткими, правда тихими и солнечными. У меня возникло чувство, что это бабье лето – бывают осенью такие периоды, радующие своей приветливостью.
В общем, сказал он мне, что утром мы уезжаем, и уселся разговаривать длинные разговоры со здешним старейшиной, Острым Топором. Конечно, оба участника беседы испытывали заметные трудности в общении, поскольку язык друг друга понимали слабовато, но толмачить им мне откровенно некогда. Надо собраться, пообщаться на прощание с людьми, ставшими на несколько недель моей семьёй. Знаете, я успел почувствовать себя здесь своим. Видимо и у людей и у неандертальцев отношение к детям сходное – могут простить недомыслие или отшлёпать за шалость, не разбирая, свой это или чужой. И накормят. Не скажу, что самым лучшим – лакомые кусочки достаются охотникам – но голодать не оставят.
Почему я так сконцентрировался на сборах? Так у меня теперь целых два костюма для леса – демисезонный, сделанный мамой и женами братьев папы, и зимний, изготовленный неандерталками. Опять же халато-фартучек… так что пакунок получался великоватым, отчего я решил отправляться в дорогу одевшись тепло, чтобы свёрток оказался поменьше. Опять же содержимое сумочки, в которой у меня хранится ножик, дополнилось несколькими предметами. Но о них речь пойдёт позднее. Пока же – печаль, нет подходящей дорожной сумки для вещей.
Тётя Тростинка отличная плетельщица из лозы. Её корзинки с виду неказисты, но очень крепкие. Вот из числа их я и выпросил себе самую маленькую, весьма глубокую. Для того, чтобы её заполучить, завёл разговор о том, что уезжаю, и что должен куда-то сложить подарки, полученные от добрых гырхов. Потом объяснил, что хотел бы носить её не только руками, но и на спине, для чего понадобятся два ремешка. Воплощение этого пожелания протеста не вызвало и заняло немного времени – ремней тут у каждой хозяйки имеется достаточно. Э-э, волосатых ремней, поскольку кож, освобождённых от шерсти, я что-то не припоминаю.
Одним словом, прототип ранца хорошо держался на спине и оказался вполне приемлемого веса даже после того, как я положил в него свои вещи. Они, кстати, заняли около половины объёма, так что одно из своих одеял – мягкую шкуру, разорванную пополам при первой растопке печи, я пристроил сверху, подоткнув края. Лепо получилось, хотя и не было никакой крышки у моего дорожного снаряжения, но и опасения вытряхнуть содержимое не возникало, тем более, что парой ремешков я поклажу закрепил.
Не могу сказать, что неандертальцы душевно со мною прощались. Нет, мы не произносили слов любви или дружбы. Я сообщал, что завтра уеду, а они выражали уверенность, что в недальней дороге со мной ничего не случится – видимо тут имела место некая ритуальная формулировка, вроде заклинания. Я уже хорошо понимал язык, но всех тонкостей ещё не постиг.
***
Отплыли мы в рассветных сумерках, никого не потревожив. То есть – натощак. Только один из охотников по имени, Сидящий Гусь, что дежурил до утра, помог столкнуть лодку. Да, в племени охотников обычай выставлять на ночь караульного соблюдался даже в стойбище. И хотя бы один взрослый мужчина обязательно оставался в лагере, то есть той беспечности, что в моём роду, тут не наблюдалось.
Ну да ладно, не о том речь. Утром прекрасно спится, поэтому я, едва мы отчалили, задремал.
– Вставай, Топ. Приехали, – старейшина разбудил меня незадолго до того, как нос челнока ткнулся в берег. В аккурат хватило времени приготовиться к высадке. Как обычно, я занимался привязыванием лодки, а потом влез в лямки своей поклажи, и мы пошли.
Это не знакомое место рядом с домом. За кормой лодки был отлично виден простор озера, а тропа под ногами истоптана копытами, да и вообще ничего похожего на то, куда, как я думал, мы направляемся, не встечалось. Но дядя Быг довольно энергично шагал впереди, а я еле за ним поспевал. Ремни ранца резали плечи, а сам он казался мне безумно тяжёлым и ужасно мешал. Поднявшееся солнышко ласково пригревало, отчего в зимней "шубе" сделалось жарко. И, елки палки! Куда мы так долго прёмся? Ведь не меньше километра отмахали!
– Давай, Топ, я сначала тебя спущу. Ты ведь не можешь карабкаться по верёвке, – вождь остановился на краю обрыва, невысокого, метра четыре на глаз. Внизу поляна, окружённая зарослями. Мой разум ничего не заподозрил и я спокойно позволил обвязать себя прямо поверх корзинки. Как только петля затянулась на груди, проклятые ремни прекратили врезаться в плечи. Сойти вниз, отталкиваясь от стены ногами – это просто, тем более, что канат дядька вытравливал вдумчиво, приглядывая за моими действиями.
Едва ноги ступили на твёрдое и верёвка перестала натягиваться, скользящий узел ослаб, и я легко освободился от привязи. Обернулся. Старейшина по-прежнему стоит наверху и сматывает… что?! Он не собирается следовать за мной?!
– Я приду за тобой через три дня, – это всё, что он мне сказал. Повернулся и ушёл.
Вот это выверт!