Страница 4 из 66
Дверь распахнулась, и на пороге возникла Сью. Скрестив руки на груди, она окинула их троих взглядом:
– Нужен кто-то чтобы убраться. Вчера кто-то в туалете наблевал.
– Перед тобой шеф-повара, милая, – ответил Деке, не отрываясь от чистки картошки.
Сью фыркнула, подошла ближе и постучала Майки по плечу:
– Ты вполне сгодишься для этой роли. Майки покачал головой:
– Я собрался пирог печь.
– Это паб, а не ресторан Гордона Рамзи. А ты здесь, чтобы мыть кастрюли или, если мне того захочется, чистить туалеты. Давай, через двадцать минут открываемся.
Майки надел целлофановый передник, повязав его поверх джинсов, и вслед за Сью прошагал к чулану с чистящими принадлежностями. Та вручила ему швабру, ведро, бутылку хлорки и отвела в туалет:
– И руки не забудь потом вымыть.
Майки почувствовал тяжесть на душе. Когда он хозяйничал на кухне или слонялся с Джеко, было еще ничего. Даже с девчонками она немного отступала. Но в эти последние две недели, стоило ему очутиться дома или просто наедине с собой, как давящее ощущение наваливалось разом. Вытирая стены шваброй, он думал о том, где окажется через год, два, пять лет. Высчитал, сколько кому будет лет. Через пять лет Карин исполнится двадцать, Холли – тринадцать. Его маме будет сорок два. Ему – двадцать три. Потом он сам на себя разозлился из-за этих расчетов. Такой ерундой только дети занимаются. Если так засчитаться, то и день своей смерти высчитать недолго.
Пытаясь не вдыхать вонючий воздух, он прополоскал швабру под краном, думая о том, что когда-нибудь и его работу начнут ценить по достоинству. Он переедет в Лондон и поселится, может, в Тоттенхэме, где выросла мама. Устроится шеф-поваром и заработает кучу денег. Будет ходить на футбольные матчи, покупая билеты на лучшие места и брать с собой Холли. Убирая швабру обратно в чулан и моя руки с жидким мылом из контейнера, он пытался верить, что все так и будет.
Перекур бы не помешал. Не станет же Сью его из-за этого долбить? Туалет-то вычищен до блеска. На улице дождь барабанил вовсю, обрушившись с неба внезапной завесой. Майки нравилось. Погода под стать настроению.
Он взглянул на машины, припаркованные у гавани: их стекла запотели, а сидевшие внутри клиенты ждали, пока откроется паб и их накормят ланчем.
Дверь открылась, вышел Джеко и тоже закурил. Они проводили взглядами девчонку, которая прошла мимо, сунув руки глубоко в карманы и ссутулив плечи под до -ждем. Джеко присвистнул:
– Что мне в них нравится, так это то, что все они такие разные.
Вечно он выдавал такой вот философский бред. Но Майки нравилось. Со старым другом можно говорить обо всем, что на душе.
– Сегодня слушание по освобождению под залог, – бросил Майки.
Джеко кивнул:
– Вчера видел в пабе маму твою. Говорит, на этот раз он точно выйдет.
– Это потому что копы заключили сделку с его адвокатом. И скоро он будет по улицам гулять, как будто и не сделал ничего.
– А ты как собираешься быть?
– Не знаю. Но что-то нужно делать, однозначно. Карин твердит, что никогда больше нос из дому не высунет.
Джеко долго и пристально смотрел на него.
– Серьезно?
– Я ей сказал, что его к ней близко не подпустят, но не помогло.
– Козел.
Майко кивнул. Он знал, что Джеко поймет.
– Я тут опять к нему домой ходил. Хотел врезать, но его не было.
– Один ходил?
– Разозлился я сильно. Надо было что-то сделать. – Майки выбросил бычок в лужу, послушал, как шипит горящий кончик. – А потом, ты был на работе.
– Я бы все бросил… – Джеко хлопнул Майки по спине. – Сам знаешь.
И Майки рассказал ему все – про разводной ключ, путь к тому дому, праздник в честь выхода под залог… Просто стоять и говорить об этом с кем-то было так приятно. У Майки на душе потеплело.
– У них там еда из ресторана и все такое. Виде^ его мать и сестру – подумали, что я его друг, даже пригласили на эту чертову вечеринку.
Джеко присвистнул:
– Чувак, да ты безумец просто.
– Представь, если б Карин об этом узнала. Каково бы ей было?
– Не рассказывай ей, это уж слишком. – Джеко швырнул окурок от самокрутки в лужу под ногами. Теперь два промокших бычка плавали рядом, как лодки.
Они стояли и молчали, и у Майки зародился план. План был безумный, и Майки попытался отогнать мысли о нем, но стратегия сама вырисовывалась в мозгу. Он вспомнил о своих, подумал, что надо бы погулять во дворе с Холли, чтобы та не обижалась, что он не повел ее в школу, сходить в магазин, если мать забыла. Но план все крутился и крутился в голове. Придется его родным как-то обойтись без него разок – не может же он быть с ними круглосуточно.
– Ты сегодня что делаешь?
Джеко медленно расплылся в улыбке:
– Мы идем на вечеринку?
– Я обещал Карин, что я его достану. Так почему не сделать это в вечер, когда он меньше всего этого ожидает?
– Хочешь, позову ребят?
Джеко имел в виду Вуди, Шона и Марка – друзей, с которыми они вместе учились в школе и долгие годы дрались бок о бок на детских площадках и в подростковых войнах за территорию. Они по-прежнему часто встречались, играли на бильярде, пили пиво, но у всех теперь была своя жизнь. Вуди женился, и его жена ждала ребенка. Шон с Марком устроились подручными строителей. В ночь, когда Карин вернулась из полицейского участка и Джеко позвонил им, они ни секунды не думали, что ответить. Гнев, что обуял их в ту ночь, все еще был свеж в памяти, но просить их о том же снова… это было бы неправильно. В конце концов, Карин – его сестра, и это его война.
– Если нас будет много, нас заметят.
Джеко кивнул. Майки знал, что тот сейчас обдумывает основные детали плана, тактику грамотного проникновения на вражескую территорию. В их школьных битвах Джеко всегда был лучшим стратегом. Не зря, видать, часами играл в компьютерные игры.
На пороге появилась Сью и показала на часы.
– Там будет полно народу, – пробурчал Джеко, когда они вслед за ней вернулись в бар. – Но темнота сыграет нам на руку.
Он приоткрыл дверь кухни. Деке, как обычно, слушал кантри-канал по радио: все песни там были о разводе, разбитом сердце и пасторах. Он помахал им картофелечисткой:
– Вот они, мои ребята! Джеко склонился к Майки:
– Хочешь, я сяду за руль?
– Так ты со мной?
– Конечно, с тобой, дружище. Я для тебя что хочешь сделаю.
Майки улыбнулся. Впервые за много дней хоть что-то у него складывалось.
Четыре
Элли Паркер сидела на ступеньках в патио и махала руками, как антеннами, на солнце. Было странно, потому что весь сад при этом как будто затих. Она затаила дыхание – не хотела портить такую красоту. На секунду ей показалось, будто ей подчиняется вся Вселенная. Потом женщина из ресторана протопала мимо с коробками в руках, а ее мать со своей папкой подошла и проговорила:
– Слава богу, дождь кончился.
Элли сорвала лавровый лист с дерева, разломила его пополам, понюхала и разорвала на маленькие кусочки. Ошметки листка с острыми краями рассыпались по крыльцу. Она сорвала еще и еще один, сминая и терзая зеленые листья в руках.
Мать села рядом и склонилась к ней:
– Ты не переживай, милая. С братом все в порядке, он уже в машине – едет домой.
– Что, если в полиции передумают?
– Это же судебное решение. Его принимают раз и навсегда.
– Но что, если у них вдруг появятся новые сведения? Мать покачала головой и уверенно улыбнулась:
– Папа все держит под контролем, прорвемся, говорю тебе. Увидишь.
Как Элли ни хотелось ей верить, порой она закрывала глаза и вспоминала то, что не давало ей покоя. Видела, как Тома уводят на допрос – бледного, испуганного. Фургон с надписью «СУДМЕДЭКСПЕРТИЗА», припаркованный на дорожке, и следователей в черных костюмах, выходящих из дома с ноутбуком Тома, его постельным бельем и одеялом, упакованными в целлофановые мешки. Ребят в машине, которые наблюдали за происходящим с улицы, и ясно было, что к утру новость разнесется по всему городу. Копа, навесившего замок на дверь комнаты Тома и опутавшего ее полицейской лен -той. «Не трогайте, пожалуйста, комната теперь – место преступления», – сказал он. А отец ответил: «Что, даже в собственном доме у нас теперь будут запреты?» Мать сидела на лестнице и плакала, глотая слезы.