Путь домой

Вот, стало быть, как выглядит то место, где поселились духи. Я отодвинул с дороги застывшую Звезду. И пошел вперед.

Надо спуститься вниз. Проснувшаяся память подсказывала, что там была лестница.

Лестница обнаружилась почти сразу. Перила пришли в негодность, но ступени, хоть и поросли травой, сохранились вполне сносно. Я зашагал вниз, на свет. Не знаю, что так напугало Звезду — может, поверила в сказки про духов? Меня потусторонние силы не напрягали. Ночью в джунглях свет, что бы ни было его источником, привлекал меня куда больше, чем темнота.

Моя спутница шла следом. Теперь напряжена была она. Я слышал, как Звезда оступалась едва ли не через каждые две ступеньки.

Свет приближался, становился насыщеннее, заполнял собой все пространство за деревьями. Интересно, что может так зверски светить, тем более в отсутствии электричества?

Я спустился еще на один пролет и остановился.

Передо мной раскинулась выложенная камнем площадка. Из щелей между камнями пробивалась трава. Правее, вниз по склону, убегала еще одна лестница. Прямо передо мной высилась груда массивных округлых валунов покрывшихся мохнатым мхом. На этой куче возвышался некогда бронзовый постамент, где на устеленном ковром возвышении сидел бронзовый мальчик в странной одежде: штанишках, как у Гекльберри Финна и башмаках с нелепыми не то пряжками не то цветами.

Насколько я помнил, этот мальчик на самом деле был девочкой. И этот монумент на взгорке у лесной речушки не был памятником трансвеститу. Отнюдь. Если верить байке, которую травил экскурсовод, когда-то в незапамятные времена в этом парке любила гулять жена императора. В один не самый удачный день дура-баба полезла купаться, а так как плавать она не умела, то закономерно начала тонуть. Наверное, она охрипла, пытаясь звать на помощь, захлебываясь в ледяной воде. Но вопли императорской особы были напрасны. Муж-император был далеко, а слуги, которые вероятно дружили с головой не многим больше, чем любительница искупаться в бурном потоке, стояли на берегу и спокойно взирали, как тонет жена любимого императора, ибо прикасаться к особе императорских кровей не имели права. Дальше — всё как в том фильме: «в общем, все умерли». Императрица потонула. Безутешный император велел похоронить свою безмозглую жену на берегу реки, возвел на могиле курган, а рядом отлил свою похожую на мальчика половину из бронзы. Такая хренька.

Время не пощадило памятник. Бронзовая императрица позеленела и подурнела. Но выглядела величественно, как никогда. За ее спиной, разрезая ночную тьму, перегораживая площадку и заросший склон, высилась стена золотистого света.

Свет был плотным, непроглядным и поднимался вверх, упираясь в черное ночное небо. Совсем стемнело, но здесь было светло, как днем. От этого зрелища захватывало дух.

— Khīnk! — в голосе Звездочки прозвучал такой невообразимый букет чувств, что я не рискнул бы их описывать.

Я обернулся.

— Чего говоришь?

— Сережа… — начала она и затараторила на своем мяукающем языке так часто, быстро и много, что даже если бы я говорил по-тайски, кроме своего имени, вряд ли что-нибудь понял.

Жестикуляция, привычная спутница наших разговоров, тоже дала немного. Из всех эмоциональных пассов я понял только четкое указание на стену света.

— Подожди, — сдался я наконец. — Медленнее.

Звездочка замолчала и посмотрела на меня выжидательно.

— Мне туда надо? — я кивнул на золотистую светящуюся стену. — Туда? Идти?

Моя спутница кивнула и снова пролопотала что-то на тайском.

— Это то место? Где духи?

Еще один кивок.

Ну вот, кажется, стало немного понятнее.

— Хорошо, — пробормотал я и сделал несколько шагов к золотистой стене.

Свет как будто стал ярче. Может, на меня отреагировал? А может, мне показалось. Я отступил. Яростное свечение чуть поблекло. Нет, не показалось.

Значит, это то место, куда люди входят и пропадают. Что там, за светом? Нет, теоретически я знал, что там продолжение площадки, пирамидка кургана, джунгли, а за ними, ниже, озеро с водопадом. Нам предлагали в нем искупаться. Там кишмя кишела какая-то рыба — местная фишка для туристов. А может, просто местная фишка. Но тогда, посмотрев на табун туристов, заполнивших несчастное озерцо своими телесами похлеще пресловутой рыбы, я купаться передумал. Сейчас я готов был спорить, что никаких туристов там нет. Но идти к водопаду сквозь этот невероятный, невозможный свет было стрёмно. Тем более — свет, кажется, на меня реагирует.

От этой мысли стало зябко. Почему это золотистое свечение усиливается, когда я к нему подхожу? Чего хочет? И чего делать?

Чего делать?! Я вдруг разозлился на себя. А за каким хреном я сюда приперся? Ведь шел специально, чтобы войти в то место, где, по словам безумного тайского калики, обитали духи. А теперь стою тут и очком поигрываю.

Я обернулся к трансвеститу.

Звезда стояла на том же месте и, в отличие от меня, приближаться к светящейся стене за спиной бронзовой императрицы даже не пыталась.

— Спасибо, — сказал я и почувствовал, что прозвучало излишне сухо.

Снова озлился на себя. Можно и помягче, я ведь ей обязан.

Подошел к Звездочке, заговорил медленно, сопровождая слова жестами.

— Спасибо тебе. Я очень благодарен. Очень-очень. Не ходи никуда по темноте. Переночуй здесь, а завтра возвращайся в отель.

Звезда смотрела на меня широко распахнутыми глазами. Ей богу, если б она не была трансвеститом, влюбился бы.

— Сережа…

Я не ответил. Не люблю долгие прощания. Никогда не любил. Крепко, по-братски обнял Звездочку.

— Возвращайся в отель. Но только утром. Ночью не надо.

Резко развернулся и решительно пошел к стене света, мысленно убеждая себя, что с той стороны нет ничего страшного. В лучшем случае — Бангкок. В худшем — продолжение площадки и курган с останками несчастной императрицы.

Свет, словно желая меня напугать, сделался ярче. На секунду показалось, что еще шаг и обожжет. Но температура не менялась. Воздух был все таким же теплым, душным и влажным, только свет стал совсем нестерпимым. Я не выдержал, закрыл глаза и принялся считать шаги.

Раз, два, три…

Ощущение было таким, словно мне десять лет, я лежу на берегу реки и смотрю сквозь сомкнутые веки на жгучее полуденное солнце.

Десять, одиннадцать, двенадцать…

Солнце попыталось просветить веки, выесть глаза. Мир стал ослепительно белым. Наверное, так выглядел первый день творения, когда не существовало ничего кроме уставшего от вечной темноты бога, решившего, что да будет свет.

Двадцать три, двадцать четыре…

Свет стал тускнеть.

Двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь…

Кажется, площадка уже должна кончиться. Я почувствовал, что перестало слепить, и на свой страх и риск открыл глаза.

Тридцать.

Ночь прошла. То есть, по всем законам она должна была продолжаться еще много часов, но почему-то стоял день.

Площадки не было.

Не было бронзовой императрицы.

Это был не парк.

И не Бангкок.

Судя по окружающему пейзажу, это вообще был не Таиланд.

Перед глазами поплыли темные пятна. Так бывает, когда посмотришь на солнце… А вот так, как случилось со мной, не бывает. Не может быть!

Замутило.

В спину что-то ткнулось. Я подпрыгнул, как ужаленный. Сердце подскочило и застряло где-то в горле. Я крутанулся, готовый если что ударить наотмашь, и… опустил руку.

— Твою мать!

За спиной, в десятке шагов, стеной возвышалось знакомое светящееся марево. А между мной и стеной света стояла Звездочка.

— Сережа, — заискивающе улыбнулась она и опустила глаза.

— Ты зачем это?..

— Надо-надо, — мягко промяукала Звезда и посмотрела мне прямо в глаза.

А потом навалилась тошнота…

Третье утро в господине Великом Новгороде выдалось солнечным, но холодным. Я проснулся продрогшим и до самого отправления на свою новую собирательскую работу не смог отогреться.