Страница 18 из 51
Муж — все это время он с любопытством наблюдал за моими приготовлениями — сказал, что я выгляжу великолепно; мы с ним сели в машину и поехали в паб, где должна была состояться вечеринка.
Час спустя я готова была сквозь землю провалиться от стыда, потому что участницы девичника, после неизвестно какого по счету коктейля, придумали новое развлечение: они без всякого стеснения рассказывали друг другу, где, как и когда потеряли девственность. «Да не может быть!» — ахали женщины в притворном изумлении, а неизбежные комментарии и следующий за ними смех лишь раззадоривал рассказчиков, заставляя вспоминать все более непристойные подробности. Каждая старалась превзойти остальных в описании своей подростковой распущенности.
Раскрасневшись от выпитого, мои приятельницы не замечали, что беспорядочно размахивают руками, что их громкие голоса время от времени срываются на крик. Они заказали еще по порции коктейлей, не обращая внимания на то, что уже с трудом держались на ногах. Раскаты хриплого смеха вновь и вновь оглашали паб, когда описывался очередной неопытный паренек с потными руками. Кое-кто смущенно признавался, что об этом знаменательном событии у них сохранились довольно размытые воспоминания, потому что все произошло очень быстро, в какой-то незнакомой квартире, после того, как было выпито немалое количество спиртного. Так или иначе, о своем первом опыте все рассказывали, сентиментально вздыхая и ностальгически улыбаясь, и каждое откровение встречалось восторженными одобрительными криками.
Я судорожно сжимала в ладонях стакан бренди с колой и молилась, чтобы не начали расспрашивать меня. Однако мое нежелание предаваться воспоминаниям только подстегнуло участниц девичника.
— Марианна, а ты не хочешь нам все рассказать? — повернулась ко мне одна из девушек.
— Действительно, — заметила другая. — Ты тут сидела, слушала наши признания, а про себя — молчок. Ну как у тебя все было в первый раз? Не стесняйся, выкладывай!
Все смотрели на меня с нескрываемым любопытством — как я могла сказать им, что мой первый опыт был совсем не похож на их? Разве я могла признаться, что не было никакого неопытного краснеющего парня, которому на то, чтобы справиться с молнией на штанах, потребовалось больше времени, чем на весь процесс? И никакого малознакомого приятеля, с которым мы уединились бы на вечеринке в спальне моих родителей, после чего он ушел, упорно не желая встречаться со мной взглядом и оставив меня недоумевать: чего все так носятся с этой штукой? Не было в моих воспоминаниях и романтической первой ночи с любимым мужчиной. Нет, мне было восемь, и я не могла пошевелиться от ужаса.
…вот он раздвигает в стороны мои голые ноги, грубо тискает плоскую грудь без единого намека на какие-либо выпуклости; сердце бьется, подобно попавшей в западню бабочке…
…вот он наваливается на меня всем своим весом, что-то сдавленно мычит, стонет, заталкивает свой толстый мокрый язык в мой маленький рот…
…повсюду отвратительный запах гниющей рыбы; по ногам течет кровь и противная слизь; мне стыдно, стыдно и очень больно…
Я смотрела на подвыпивших женщин, с нетерпением ожидающих моего ответа, и вспоминала, как егоштука, до этого такая большая, красная и страшная, вдруг стала маленькой и сморщенной.
В тот день мой хрупкий мир, созданный силой детского воображения, погиб. Танцующие лягушки, веселые мышки, озорные кролики, люди из прошлого века — всё в один миг обратилось в пыль. Слабый дух детства покинул мое тело, поднялся в небо, как облачко, и навсегда исчез из виду.
— Первый раз у меня был с мужем, — тихо ответила я. — Он стал первым мужчиной, с кем я занималась любовью.
Я говорила правду. Действительно, только с мужем я поняла, что значит заниматься любовью. И окружавшим меня женщинам совсем не обязательно было знать о том человеке, который заставил меня заниматься с ним сексом.
Когда я читаю ужасные истории о детях и женщинах, подвергшихся нападению или изнасилованных, меня мучает один вопрос: в каком случае ребенок страдает больше? Когда на него нападает незнакомец и затаскивает в лес, чтобы потом вдоволь поиздеваться над беззащитной жертвой, когда насилует его в своей машине?.. А потом взрослые находят малыша в помятой, испачканной кровью одежде, напуганного, не понимающего, что произошло, и пытаются выяснить, что случилось и кто это сделал…
Сухие строки — а сколько за ними боли, сколько знакомоймне боли. Я слишком хорошо могу представить широко распахнутые детские глаза, в которых отражается страх, стыд и растерянность. Если ребенок совсем маленький и не может словами объяснить, что с ним произошло (а такие дети, к сожалению, очень часто становятся жертвами извращенцев), врачи сначала стараются вылечить его тело, а уже потом к работе приступают психологи и социальные работники. Ребенку дают куклу, которая в данном случае является средством обличения, и оставляют в комнате, где скрытая камера записывает каждое его движение. В присутствии психолога, старающегося поддержать и успокоить маленького пациента, ребенок на кукле показывает, что именно с ним сотворил злой дядя.
Годы бегут, дети превращаются в подростков, а специалисты продолжают наблюдать за ними, отслеживая малейшие признаки того, как произошедшее могло отразиться на психике пострадавших. В газетах подросшие жертвы часто наталкиваются на статьи, в которых криминальные наклонности преступников объясняются детскими травмами. И как в этом случае должны чувствовать себя эти дети?
Так вот, я задаюсь вопросом, кому хуже — этим детям или тем, кого предал верный друг или близкий родственник, кому потом пришлось долгие годы носить на своих хрупких плечах слишком тяжелую для них тайну? Тем, кому отчаянно хочется рассказать, что происходит, положить конец всему этому кошмару — но кто продолжает терпеть, потому что слишком боится того, что может случиться потом…
Наверное, я никогда не смогу ответить на этот вопрос, но одно я знаю точно: детство умирает только один раз.
День, когда умерло мое, обещал быть солнечным и теплым.
Лучи утреннего осеннего солнца пробрались в окно спальни и пощекотали мои ресницы; я проснулась, моргнула и почувствовала, как губы невольно растягиваются в улыбке. Мрачные серые тучи, несколько недель назад заполонившие небо и не пускавшие меня гулять, наконец ушли. Вместо них остались прозрачная безоблачная синева и яркое солнце.
Внезапно я поняла, что совсем не хочу спать.
Откинув одеяло в сторону, я вылезла из кровати и на цыпочках подошла к окну, стараясь ступать как можно тише, чтобы не заскрипеть половицами, — мне не хотелось будить маму, которая еще спала.
Как всегда в субботу, отец ушел на ферму, и мама решила подарить себе еще хоть немного сна, пока он не вернулся к завтраку, а дети не проснулись и не стали требовать внимания.
Солнце медленно поднималось из-за горизонта, окрашивая безоблачное небо в розовые тона. Роса преобразила траву в блестящий зеленый ковер, на котором кое-где еще виднелись ярко-желтые макушки одуванчиков, а паутина, опутавшая кусты, стала похожей на тончайшее кружево.
Дверь соседнего дома тихо скрипнула, приоткрываясь от легкого сквозняка, словно невидимые феи толкали ее тонкими ручками. Прижавшись носом к стеклу, я увидела, как из кустов вылез старый грязный кот, живущий на ферме, и стал вылизываться, щурясь на солнце.
На лугах еще лежал легкий туман; день обещал быть жарким.
«Я просто не могу сидеть дома в такую погоду!» — подумала я и начала быстро одеваться.
Младший брат, спавший в крохотной соседней комнате, очевидно, услышал, что я проснулась, и заворочался в своей кроватке, требуя, чтобы к нему подошли. В кои-то веки пропустив мимо ушей его сонное ворчание, я тихо спустилась по лестнице, открыла дверь и восхищенно оглядела залитый солнцем двор. Наслаждаясь прохладным прикосновением травы к голым ногам, я вышла в сад, а потом, переполненная неподдельным детским счастьем, раскинула руки в стороны и начала кружиться; я кружилась до тех пор, пока не почувствовала, что сейчас упаду. Тогда я неохотно остановилась и вернулась в дом — пора заниматься делами.