Страница 16 из 21
Вдруг раздается резкий стук в дверь. Голубоглазый виновато вздрагивает и сердится на себя: с какой стати он так реагирует? Ведь он у себя дома, никому не мешает, никому ничем не вредит — с чего бы ему чувствовать себя виноватым?
Он откладывает фотоаппарат в сторону. В дверь снова стучат, на этот раз более настойчиво. И весьма нетерпеливо.
— Кто там? — спрашивает Голубоглазый.
Из-за двери доносится отнюдь не самый желанный, но хорошо знакомый голос:
— Открой!
— Чего тебе надо? — уточняет Голубоглазый.
— Поговорить с тобой, маленький говнюк.
Давайте назовем его мистер Темно-Синий. Он значительно крупнее Голубоглазого и злобен, точно взбесившийся пес. Сегодня он особенно свиреп, таким Голубоглазый его еще не видел. Он упорно барабанит в дверь, требуя его впустить, и, едва Голубоглазый отпирает спасительный замок, вламывается внутрь и с порога наносит нашему герою сокрушительный удар кулаком в лицо.
Не удержавшись на ногах, Голубоглазый отлетает и врезается в стол. Стоявшие на столе безделушки и цветочная ваза вдребезги разбиваются о стену, а Голубоглазый сползает на пол у нижней ступеньки лестницы. Темно-Синий настигает его, садится на него верхом, изо всех сил молотит его кулаками и орет:
— Твою мать! Держись от нее подальше, жалкий извращенец!
Наш герой даже не пытается сопротивляться, понимая, что это бесполезно. Он просто сворачивается на полу клубком, точно краб-отшельник в своей раковине, пытаясь руками прикрыть лицо и плача от страха и ненависти. А его враг наносит удар за ударом — по ребрам, по спине, по плечам…
— Ясно тебе? — негодует Темно-Синий, замолкая на минутку, чтобы перевести дыхание.
— Но я же ничего не сделал! Я и парой фраз с ней не обмолвился…
— Не притворяйся! — гневно прерывает его Темно-Синий. — Я прекрасно знаю, что ты пытался сделать. Кстати, как ты собирался поступить с этими фотографиями?
— С к-какими ф-фотографиями? — не понимает Голубоглазый.
— Даже не пытайся мне врать! — Темно-Синий вытаскивает из внутреннего кармана пачку снимков. — Вот эти фотки ты отщелкал и проявил прямо здесь, в своей мастерской…
— Откуда ты взял их? — удивляется Голубоглазый.
Темно-Синий наносит ему очередной удар кулаком.
— Совершенно неважно откуда. Но если ты еще хоть раз окажешься поблизости от нее, если заговоришь с ней или напишешь ей — да, черт возьми, если ты хотя бы на нее посмотришь! — я заставлю тебя пожалеть о том, что ты появился на свет. Учти, это последнее предупреждение…
— Пожалуйста, не надо! — хнычет наш герой, вскинув руки и пытаясь заслониться от новой атаки.
— Я слов на ветер не бросаю. Убью гада…
«Если я первым тебя не убью», — думает Голубоглазый и не успевает предпринять никаких защитных мер. Ненавистный запах гниющих фруктов комом встает в глотке, заполняя все его существо оранжерейной вонью; страшная боль копьем пронзает голову; у него такое чувство, будто он умирает.
— Пожалуйста…
— Ты, главное, не ври мне. И держись от меня подальше.
— Не буду я врать, — задыхаясь, отвечает Голубоглазый, ощущая во рту вкус крови и слез.
— Да уж, не стоит, — ворчит Темно-Синий.
Голубоглазый лежит на ковре, голова кружится; он слышит, как хлопнула входная дверь, и осторожно приоткрывает глаза. Темно-Синий исчез. Но встать Голубоглазый боится, он выжидает, пока не убеждается, что рев машины непрошеного гостя затих вдали. Лишь после этого он медленно, осторожно поднимается и бредет в ванную комнату изучить полученный ущерб.
Ничего себе! Нет, черт возьми, каково?!
Бедный Голубоглазый! Нос сломан, губа рассечена, глаза заплыли так, что их почти не видно. Спереди на рубашке кровь, из носа кровь все еще капает. Ему очень больно, но стыд куда хуже боли; а еще хуже то, что он ни в чем не виноват. В данном случае он действительно абсолютно невиновен.
«Как странно, — размышляет он, — я совершил столько грехов, но мне удавалось избежать наказания, а в этот раз, когда я ничего плохого не сделал, на меня почему-то обрушилось наказание. Это карма. Кар-ма».
Он смотрит на свое отражение в зеркале, долго смотрит. И, разглядывая себя, испытывает полнейшее спокойствие — он кажется себе актером на маленьком экране телевизора. Он прикасается к отражению и эхом чувствует боль в реальных ссадинах и ранах. Тем не менее он странно далек от человека в зеркале, словно там — лишь реконструкция давних событий, нечто, произошедшее с кем-то иным много лет назад.
«Ей-богу, Би-Би, я убью тебя…»
«Если я первым тебя не убью», — думает он.
Разве это так уж невероятно? Демоны для того и созданы, чтобы над ними одерживать победу. Но возможно, не с помощью брутальности, а благодаря уму и хитрости. И он уже чувствует, как зарождается в его душе червячок очередного плана. И снова изучает отражение в зеркале, и распрямляет плечи, и вытирает с губ кровь, и начинает наконец улыбаться.
«Если я первым тебя не убью…»
Почему бы и нет?
В конце концов, он ведь уже делал это раньше.
Chrysalisbaby:круто вау это все правда?
blueeyedboy:Такая же правда, как все, что я пишу…
Chrysalisbaby:ух ты бедный Голубоглазый я так хочу крепко-крепко тебя обнять
Jesusismycopilot:ОТМОРОЗОК ТЫ ЗАСЛУЖИВАЕШЬ СМЕРТИ
Toxic69:Да ладно, парень. Разве не все мы этого заслуживаем?
ClairDeLune:Просто фантастика. Голубоглазый! Кажется, ты наконец-то обретаешь способность обуздывать свой гнев. Нам следует обсудить это более подробно, тебе не кажется?
Captainbu
Je
Je
Je
blueeyedboy:А ты настойчива, Je
11
Время: 01.37, пятница, 1 февраля
Статус: ограниченный
Настроение: меланхоличное
Музыка: Voltaire, Born Bad
Ну нет. Это было не совсем так. Но все же довольно близко к правде. Правда — это маленький злобный зверек, который зубами и когтями прокладывает себе путь к свету, понимая, что если он хочет родиться, что-то другое или кто-то другой должны умереть.
Знаете, а ведь я начинал свою жизнь как один из братьев-близнецов. Тот, второй, — если бы он выжил, мама назвала бы его Малкольмом — умер в утробе на девятнадцатой неделе беременности.
Такова официальная версия. Когда мне было лет шесть, мать рассказывала, что я своего братца проглотил еще там, в ее животике, скорее всего, между двенадцатой и тринадцатой неделями внутриутробного развития, осуществляя борьбу за жизненное пространство. Это, кстати, случается гораздо чаще, чем вы думаете. Два тела, имея одну общую душу, плавают в одной среде и борются за право на существование…
Мать сохранила память о нем как о живом в виде украшения на каминной полке — фигурки спящей собаки с его инициалами. В детстве я разбил такую же фарфоровую собачку и солгал в попытке самозащиты, за что и был высечен куском электрического провода. А потом мне сообщили, что я плохой от рождения, что я родился убийцей, что я стал убийцей еще в эмбриональном состоянии, что жизнью я обязан им обоим, что я непременно должен стать хорошим мальчиком и как подобает распорядиться той жизнью, которую украл у своего брата…
Хотя втайне мать гордилась мной. Тот факт, что якобы я проглотил своего брата-близнеца ради выживания, заставлял ее верить в мою силу. Мама презирала слабость. Твердая, как закаленная сталь, она не смирилась бы с тем, что ее сын — законченный лузер. «Жизнь такова, какой ты ее делаешь, — повторяла она. — Если не желаешь драться, значит, заслуживаешь смерти».