Страница 3 из 20
— Он был хорошим человеком и стражем, — торжественно произнес Проповедник.
— Ты его не знал, как же можешь это утверждать? — удивился я.
— Ну… о мертвых обычно так говорят, — смутился он. — Гм… Лучше я произнесу молитву.
Он прочитал заупокойную, и я подумал, что в последнее время мой спутник уже не в первый раз так провожает стража.
Я посидел еще немного, не желая спешить и вспоминая, как во время Лисецкого бунта мы вылавливали в беснующемся городе тварей. Как Ганс подрался с Шуко из-за Рози, еще когда мы учились. Как мы сдавали свой последний экзамен на кладбище и как потом старейшины вручали нам наши кинжалы.
Я завернул его клинок в тряпицу, убрал на самое дно рюкзака. Когда окажусь в цивилизованных краях — сдам его на уничтожение.
Проповедник тихонько кашлянул, отвлекая меня от тяжелых мыслей.
— Пора выходить. Путь к Вилочкам не близкий. Чем раньше мы отправимся, тем быстрее сядем в дилижанс.
— Я не иду в Вилочки.
— Как это? — удивился он. — Ведь это ближайший город. Постой! О нет. Я знаю такой взгляд! Ты что задумал?!
— Мой друг умер, Проповедник. И я намереваюсь узнать, почему это произошло.
Пугало покрутило пальцем у виска, и старикан поддакнул:
— В кои-то веки я с ним согласен. Ганс умер много лет назад, и найти хоть какие-то следы невозможно. Кости не могут говорить.
— Если я отступлю, то буду думать об этом постоянно и в итоге все равно вернусь сюда. Лучше все сделать сразу.
— И куда мы пойдем?
— Мальчишка сказал, что Ганс пришел с гор.
Проповедник издал звук, словно пускал ветры:
— А мой отец говорил, что ангелы создали пиво. Но это не значит, что ему стоило верить. Особенно когда он напивался.
— Раньше ты никогда не говорил о своей семье.
— А нечего здесь говорить! Ты не думаешь, что мальчишка врет? Что твоего Ганса убили, к примеру, деревенские?
— Будь это так — они спрятали бы тело получше. И уж точно каждый ребенок не знал бы об этом и не болтал перед приезжими.
Пугало кивнуло, соглашаясь с моими словами.
— Могло бы и поддержать! — возмутился старый пеликан. Он жутко не хотел лезть в горы и желал убраться из глухомани как можно скорее. — Ты ничего там не найдешь, кроме приключений на свою шею. А! Делай что хочешь. А я иду в деревню. Мне надоело годами ходить за тобой!
И он ушел.
— Вернется, — сказал я Пугалу, которое, привстав на цыпочки, провожало взглядом сутулую спину Проповедника. — Подобное уже случалось несколько раз. Ну а ты? Остаешься или идешь со мной?
Одушевленный первым побрел по тропе, уводящей в лес, и я, подхватив рюкзак и арбалет, последовал за ним.
Хрустальные горы не такие протяженные, как те, что стоят вдоль Кантонских земель, но зато самые высокие. Зуб Холода и Монте-Роза — две вершины, подпирающие небо. О них многие слышали, но редко кто видел, поскольку пики находятся в нелюдимых местах, далеко от основных трактов. Из Бробергера в Чергий предпочитают добираться двумя низкими перевалами, по дорогам, которые приказал проложить еще император Константин. Здесь, на севере, единственный проходимый путь в Чергий — через перевал Горрграт, расположенный на западном плече Монте-Розы, на большой высоте, и преодолеть его можно только с середины лета, когда сходит снег.
Тот, кто идет туда, зависит от капризов погоды, и не каждый готов поставить на кон свою жизнь, чтобы перебраться через горы, когда в неделе пути отсюда есть куда более безопасная и торная дорога.
До основного горного хребта есть лишь одна тропа — она ведет к монастырю каликвецев, построенному среди снежных вершин. Зачем туда ходил Ганс? Шел ли он с перевала? Или не смог преодолеть его и решил поискать более легкий путь, вернувшись обратно?
У меня не было ответов.
С тех пор как я оставил деревню, прошло четыре дня. Сначала мой путь пролегал вдоль холмов, незаметно превратившихся в невысокие, поросшие ельником горы. И чем дальше я уходил на восток, тем выше они становились. Лес, взбиравшийся на них, оставлял открытыми вершины, похожие на тонзуру монаха. Могучие ели останавливались на невидимой черте, уступая место высокогорным лугам — зеленым проплешинам на телах каменных гигантов.
Широкие долины, залитые пока еще теплым осенним солнцем, незаметно сжимались под натиском надвигающихся друг на друга гор до тех пор, пока не превратились в ущелье с отвесными склонами. На дне его неслась ненасытная река, неистово скачущая по перекатам. Ее грохот не смолкал ни на секунду, и я так привык к нему, что перестал замечать. Бирюзовая ледниковая вода была обжигающе-холодной.
Небо сузилось до маленького ярко-голубого лоскута, солнце появлялось на недолгие часы, затем ущелье погружалось в густую тень, незаметно переходящую в сумерки. Я останавливался на ночевку заранее, до темноты, стараясь найти удобное место не слишком далеко от реки. Котелка у меня не было, так что воду нагреть я не мог, зато собирал достаточно хвороста, чтобы его хватало до утра. У огня ночью не так холодно.
Я клал рюкзак под голову, сняв с него свернутое в валик тонкое походное одеяло из овечьей шерсти. Это была необходимая вещь в осенних горах — спать на нем куда приятнее, чем на голой земле.
Несмотря на все предосторожности, порох, который я хранил в роге, отсырел после того, как я попал под сильный ливень, и оба моих пистолета стали бесполезны. Они стоили кучу денег, но я без всякого сожаления бросил их — оружие было тяжелым, а во время подъема это только помешает. Так что при мне остался лишь охотничий арбалет да восемь болтов к нему.
Он пригодился уже на следующий день. Когда я проходил через буковую рощу, то спугнул улара — упитанную, похожую на крупную курицу пеструю птицу, водившуюся в этих горах. Я снял его первым же болтом, радуясь своему везению: с наступлением осени улары иногда спускаются низко, а летом, чтобы встретить их, мне пришлось бы влезть на тысячу ярдов по отвесному камню.
Вечером я нанизал мясо на несколько прутиков, решив вопрос с едой на следующую пару дней. Как раз в это время вернулся Проповедник.
Он появился из мрака и сел напротив, совсем рядом с огнем, который не мог причинить ему никакого вреда.
— Долго тебя не было, — поприветствовал я его.
— Нам надо было отдохнуть друг от друга. Нашел что-нибудь интересное?
— Если не считать нескольких стоянок, оставшихся от охотников или пастухов, — ничего. Никаких следов Ганса.
— Но ты продолжаешь упорствовать.
— И надеяться.
— Надежда тщетна: не упадешь ли от одного взора Его? [1]
— Цитата не к месту.
— Очень даже к месту. Надежды — нет. Упасть здесь как нечего делать. А горы создал Господь. Пора возвращаться, Людвиг.
Плечи Пугала затряслись — ему понравилось, как старый мошенник коверкает святое писание.
— До монастыря отсюда шесть дней пути. До Горрграта семь с половиной. Если перевал открыт — я перейду в Чергий. Если нет — пройду сколько смогу, загляну к каликвецам. Быть может, Ганса кто-нибудь из них видел.
Он раздраженно всплеснул руками:
— У тебя пустая голова! Ты не думал, что если твой друг умер от ран, то вряд ли он прошел все это расстояние до деревни? С раной он нипочем бы не преодолел такой путь. Если на него кто-то и напал, то это место мы уже миновали.
— Даже с ранениями люди могут жить долго. К тому же нельзя исключать яд. Или волшебство.
— Или он просто споткнулся и сломал шею.
— И эту вероятность тоже нельзя исключать, друг Проповедник. Быть может, он подхватил простуду и умер от соплей.
— Вы, стражи, не болеете.
— Именно об этом я и говорю. Он не мог умереть без причины. И я намереваюсь ее узнать.
— В безлюдных горах? Когда на десятки лиг вокруг никаких следов человека?
— Горы велики, но дорог в них мало. Все эти дни я шел по одной тропе. Если Ганс был на ней, рано или поздно я об этом узнаю. Или, в конце концов, спрошу у кого-нибудь.
1
Иов. 41, 1.