Страница 86 из 93
Одно из первых ружей станет подарком тому, кто согласился совместить два пути. Тристан желает быть рыцарем и врачом разом? Что ж, пусть будет чуточку лучшим врачом… Остальные — разойдутся по рукам людей, выслуживших шпоры слишком поздно, чтобы суметь стать хорошими лучниками. Пожалуй, со временем оно эти шпоры и заменит. Вполне статусная вещь — именное ружье с гравировкой по стальному магазину.
— Мама бух?
— Нет, родной, я уже закончила. Сейчас мама присоединит запасной баллон, потом пустой подкачает… Это скучно, но это моя работа. А у тебя есть травка. Тоже интересно! Смотри — берешь травинку. Делаешь так!
Сын что–то рассматривает — не траву, в траве. Хорошо быть сидой — была б человеком, пришлось бы подбегать чтобы увидеть — что. А так… Жук. Безвредный. Главное, чтобы в рот не потянул…
Немайн взялась за насос. Те силы, которые лучник тратит в бою — натягивая тетиву — стрелок из духового ружья закладывает в баллон заранее. За день, за неделю, за месяц… Баллон выдержит. Потому можно бы и не качать, достать из мешка еще один заряженный — но уж испытывать, так испытывать. Тактического выигрыша нет или почти нет: баллон в бою тоже понемногу «устает», правда, его можно сменить на новый и неприятно удивить врагов «вторым дыханием», да сберечь собственные силы на рукопашную. Только прищурь глаза — и увидишь двойную линию всадников, разворачивающихся навстречу врагу. Лошади передней опускаются на колени… хотя лошадники уверяют, что это у них запястья, в середине–то ноги! Всадники вскидывают ружья. Залп! Страшный, потому что прицельный. У них над головами пробегает сухим громом второй… Мало? Вот сразу третий — всей перезарядки, что резко поднять ствол и опустить.
У Немайн получилось опустошить баллон за минуту. В баллоне — десять выстрелов. Значит, два ряда дадут двадцать прицельных выстрелов в минуту на ширину конской задницы. Потом — команда. Либо — сменить баллон, либо — шашки вон! Рубить — не уставшей от многократного натягивания лука рукой.
Еще лучше — ночное нападение на чужой лагерь, бесшумные пули полудесятка стрелков, прилетающие неведомо откуда. Неуловимые и вездесущие воины в зеленом, может, еще и с веточками на шлемах. Да какое тут «может»! Приспособят. И, к гадалке не ходи, ольховые. Без приказа, и даже если запретить. Ой, что про них подумают! А если вспомнить, что сиды из легенд вовсе не лучники, вроде фэнтэзийных эльфов, а именно пращники, и стреляют пулями… Ну, что про них скажут? «Если и отличаются от сидов, так разве ушами!»
Ружье Немайн — не игрушка эпохи, когда пневматика принуждена была искать себе нишу при пороховых ружьях, оно больше напоминает шедевр Жирандони — оружие тирольских егерей времен наполеоновских войн, из которого, бывало, французских часовых отстреливали за двести метров. Да если бы не этот пример, Немайн и не взялась бы за задачку! Куда приятнее работать, пусть и не зная решения, но точно зная, что оно есть. Например, что, в отсутствие стальных крученых пружин можно сделать достаточно надежные медные…
Конечно, то, что она держит в руках — лишь грубое подобие винтовки, созданной в конце восемнадцатого столетия. В стволе — никаких нарезов, баллон не приспособлен вместо приклада, а торчит снизу. Выстрелов в баллоне и магазине меньше, зато калибр больше. В наполеоновские времена не нужно было пробивать ни щит, ни доспех. И все–таки в конструкции очень много общего, и один общий недостаток.
Цена! Ружье стоит столько же, сколько полный комплект тяжелого рыцарского вооружения. Сделать его куда трудней. Так что выигрыш от нового оружия — социальный, и духовое ружье означает создание элиты нового типа. Людей, для которых мирная профессия является основной, а военная — вторичной, хотя и жизненно важной. Людей, которые не смогут рассчитывать только на себя — потому, что даже в дружине бывшие метатели дротиков получат один насос на двоих, и одну большую зарядную машину — на город. Лук может сделать один мастер, а ружье — только многие люди, рассеянные по двум королевствам.
Это оружие — не начало индустрии, не вершина ремесленничества, хотя на стволе и гравировано гордое: «Lorne fecit». Сделано Лорном.
Это — помесь. Гибрид.
Так и люди, что будут его носить, станут не феодалами и не индустриальной элитой — чем–то средним, как и нынешние камбрийские рыцари. Исход битвы по–прежнему будет решать ополчение, пусть и вооруженное по–новому. Сталь — вот что даст решающее преимущество над варварами! Защитная — в шлемах и кирасах, разящая — в мечах, клевцах и гвизармах, сильная и меткая — в ручных баллистах, быстрая — в рессорах колесниц.
Враги могут взять трофеи — но что им толку от хороших мечей, которые после сечи нужно централизованно перековывать, потому что не точатся, слишком твердые? Баллисты и колесницы требуют понимания. Прослужат до первой поломки, в неумелых и грубых лапах — неизбежной и скорой. Разве доспехи могут послужить противнику, но что толку строю от отдельных комплектов? А шанса взять много не представится.
Преимущества в численности у них не будет, но если военная хитрость врага или собственная небрежность отберет у камбрийцев победу, обычной резни и гибели народа не случится. Отход пехоты прикроет дождь из пуль, а на ближайшей реке за спинами отступающих вырастет деревянная стена — яхты!
Насос идет уже тяжело. Сида пыхтит, а надо еще за сыном послеживать. Но много ли заботы — следить за собственным дыханием? Ребенок — ее часть, самая важная, самая дорогая… Кто еще нужен?
— А никто не нужен, — воркует Немайн. — Нам с тобой друг друга хватит! Я это ты, ты это я…
Слова Луковки! Вот и гадай — то ли сын для Немайн — божество, то ли ее богиня для Нион — дитя. Но размышлять лень! Сегодня — день без тревог и забот. Заполненный баллон, отнятый от насоса, сердито фыркает, будто кот, у которого отобрали рыбку. Его — на пояс, насос — в мешок. Все! Можно играть с сыном, грызть травинки, валяться на теплой, просушенной солнечным жаром земле. Интересно, какого цвета у сидов загар? В книге наверняка написано, но посмотреть было лень. Вот шутка будет, если — синий или фиолетовый!
Можно даже петь — негромко, так, чтобы внизу слышно не было, подбирать камбрийские слова к оперным ариям и просто хорошим песням. Мешок с припасами и трогать пока не хочется. Немайн сыта свободой от долга и власти. Можно даже помечтать — что будет, когда врагов удастся отбить от границ, а Сущности отпустят заложника — того, чья память досталась сиде? Тогда — капюшон на уши, глаза сощурить — и кто отличит ушастую–глазастую от обычной девушки?
Можно будет просто жить, и крепостью будет не башня, а обычный дом под островерхой крышей… а скорей, просто комната на чердаке, с окном, глядящим на Туи или на море, так, чтобы зелень сланцевой черепицы перетекала в зелень воды.
Внизу — зелень дубравы, под ногами — зелень травы, ветерок теплой лапкой ерошит волосы, играет широким подолом, яркими пятнами мелькают крылья бабочек, звенят голоса птиц. Хорошо–хорошо–хорошо, словно пустили на небо. Ненадолго, чтобы с зарей вышла, до зари вернулась. Майский день длинен, да вечер холоден! Вот и дан Немайн один день — между войной и войной. Вынырнуть, как из морской пучины, хватнуть воздуха жадным ртом — и снова вниз, навстречу глубинным чудовищам: у них зубы, у них клювы, щупальца…
Ради чего ныряет ловец? На дне — сокровища. Черный жемчуг — спасение друга, ярко–алый коралл — долг перед новой Родиной, пурпуровые раковины — надежда на мир и счастье для себя и маленького.
Так? Может быть, но отчего на устах — зевок, а в голове — мысли о том, чем нужно заняться, спустившись с холма? Бывают ведь и иные ныряльщики.
Им дана хищная радость вонзить нож в жабры подводного чудища! Опередить смерть на удар сердца, привязать к лодке тушу людоеда или гору мяса, так любившую мясо чужое? Налечь на весла, начать гонку — соревнование с монстрами, для которых твоя добыча — лишь наживка?