Следствие защиты

– Обвинение, представляемое помощником окружного прокурора Бобом Альтшулером, завтра продолжит свою работу, а затем придет день защиты или столько дней, сколько для этого потребуется. Главный адвокат Джонни Фей Баудро Уоррен Блакборн по-прежнему воздерживается от комментариев по вопросу о том, займет или нет подсудимая место свидетеля.

В хорошо знакомой Уоррену рамке-заставке появилось лицо Чарм. Выглядит отлично, подумал он.

– Однако в юридических кругах говорят, что Джонни Фей Баудро должна выступить с показаниями после заявления защиты, что убийство совершено в целях самообороны. Завтра в пять часов смотрите на нашем канале специальный выпуск “Независимых новостей”…

В одиннадцать часов в дверь ввалились Педро и Армандо (Уоррен отдал им запасной ключ от номера). Педро доложил, что они болтались вокруг миссии с раннего вечера. Человек, которого они знали под именем Джим, еще не появлялся.

– Что у нас есть покушать?

Уоррен сказал:

– Посмотрите в холодильнике, а нет – так закусочная за углом.

Он протянул Педро двадцатидолларовую бумажку.

– А завтра окажите мне любезность и отправляйтесь в миссию с утра. Оставайтесь там до полуночи. Даже позже, если это понадобится. Найдите того парня! Позвоните мне ближе к вечеру или оставьте информацию на автоответчике. Я хочу знать, как идут у вас дела.

– После полуночи автобусы уже не ходят, – объяснил Педро.

– Возьмите такси на обратный путь. Я заплачу.

В номере был страшный беспорядок. Пепельницы переполнены. В раковине громоздились грязные тарелки, на полу в ванной валялись скомканные полотенца, на кофейном столике были брошены две пустые упаковки от “Карта-Бланка”, и стопка видеокассет высилась на телевизоре.

– И поддерживайте чистоту в этом чертовом номере, – проворчал Уоррен.

Он уехал ночевать в дом Мари.

– Обвинение вызывает Хосе Хуртадо.

Уоррен сверился со своей копией списка свидетелей и с порядком очередности их выступлений, где напротив почтового адреса ресторана “Гасиенда” стояли три испанские фамилии. Хуртадо был метрдотелем, второй, Даниель Виллариэл, – официантом. Третий, Луис Санчес, без сомнения, – одним из музыкантов.

Хуртадо нарисовал суду общую картину: ужин при свечах, музыка мариачи, ссорящаяся парочка и “фроузн маргаритас”. Много “маргаритас”. Четыре “маргаритас” перед ужином, в баре. Еще шесть во время ужина. Свидетель предъявил счет из ресторана, и Альтшулер присоединил это к вещественным доказательствам.

– Это крепкий напиток, по вашему мнению? – спросил обвинитель.

– “Маргаритас” – очень крепкий. Никак не для детей.

– У меня нет больше вопросов.

– У меня тоже нет, – сказал Уоррен.

Луис Санчес принял присягу и устроился в деревянном кресле. Он не был одним из тех музыкантов, с которыми Уоррен беседовал во время своего визита в “Гасиенду”. Это был тощий, серьезный, рябой человек лет сорока.

А ведь я проворонил его, с досадой подумал Уоррен. Черт побери!

Санчес, как выяснилось, был барменом. Он вспомнил доктора Отта, который, по-видимому, был уже под хмельком, когда вошел в ресторан и выпил “три-по-четверти-маргаритас”, поданные ему Санчесом. Доктор и леди, которая была с ним, ссорились. Она ругалась на доктора.

– А вы не помните, какими именно словами она ругалась? – спросил Альтшулер.

– Я не могу повторить их здесь.

– Можете, мистер Санчес. Это разрешается. Все мы здесь взрослые. Это зал суда, и мы хотим знать правду.

– “Коксакер”, – сказал бармен. – И “глупый сукин сын”.

– Это все? – вежливо поинтересовался Альтшулер.

– Она еще постоянно повторяла: “Ты лгал мне”. Она была очень сердита.

– Лгал что именно? Она не сказала?

– Я не слышал.

“И вы тоже оскорбляли его?” – спросил когда-то Уоррен у Джонни Фей. – “Нет. Я сидела с закрытым ртом и слушала”.

Пришла очередь Уоррена. Он совершенно не был готов к опросу, но путь и без того был ясен.

– Мистер Санчес, – сказал Уоррен, – вы были единственным служащим в баре в тот вечер, когда там появились доктор Отт и миз Баудро?

– Да.

– Вы опытный бармен?

– Да.

Впервые за все это время Санчес улыбнулся.

– Вы знаете, как готовятся все эти напитки? Все эти фантастические “фроузн маргаритас”, “виски-саурз”, “пина-коладас” и тому подобное?

– Естественно, сэр. – Санчес немного задрал подбородок.

– Сколько посетителей было в вашем баре, скажем, между девятью и половиной десятого, когда там находились доктор Отт и миз Баудро?

– Много. Десять, двенадцать. Точнее я не могу сказать.

– Вы готовили разнообразные напитки и одновременно обслуживали всех этих десять или двенадцать посетителей?

– Конечно.

– Вы действительно способны делать это?

– Разумеется.

– И вам приходилось бегать взад-вперед между клиентами, чтобы принимать новые заказы, успевая при этом разносить старые, не так ли?

– Да.

– Словом, вы не все время смотрели на доктора Отта и миз Баудро, верно?

– Нет, конечно.

– Вы слушаете все частные разговоры, которые ведут между собой ваши клиенты?

– Конечно, нет.

– Вы очень заняты, не правда ли?

– Это правда.

– И, конечно, вы не могли слышать доктора Отта и миз Баудро все время, пока они разговаривали, так ведь?

– Да. Это так.

– И, тем не менее, вы слышали спор, происходивший между ними?

– Да.

– Но вы не станете утверждать, что слышали все до единого слова в этом споре, не так ли?

– Такого я не могу сказать. В баре всегда шумно.

– Следовательно, если доктор Отт обругал миз Баудро или как-то оскорбил ее, перед тем, как она его выругала, вы могли этого и не слышать, – разве это не факт?

– Это вполне возможно, – сказал Санчес.

– Скажите, много ли споров довелось вам услышать в баре за время вашей работы в качестве бармена?

– Много.

– А слышали вы когда-нибудь, чтобы какой-то человек ругался сам с собой?

– Я не понимаю.

– Снимаю вопрос. Сколько людей необходимо для того, чтобы спор состоялся?

– Два человека, – ответил Санчес.

– У меня больше нет вопросов.

Место свидетеля занял Даниель Виллариэл, официант. Он сказал Альтшулеру, что подал за тот стол шесть “маргаритас” – три для джентльмена и три для леди. Заказ делала леди. Но она, как заметил официант, выпила только один из своих бокалов. Другие она передала через стол джентльмену.

– И он выпил их?

– Я не видел, как он их пил, но все пустые бокалы стояли именно перед ним.

– А что же все это время пила леди?

– Много воды. Мне пришлось наполнять ее бокал дважды.

Уоррен взглянул на присяжных и только сейчас понял, как умно Альтшулер подобрал их. У всех женщин-присяжных был чопорный, официальный вид. Они, должно быть, заключили, что семь или восемь “маргаритас” отправили бы любого человека под стол или, по крайней мере, заставили бы его голову закружиться. Трудно, разумеется, было бы представить такого человека способным перегородить выход из восемнадцатифутового вестибюля женщине, которая была на десять лет моложе, на сотню фунтов легче и вполне контролировала себя.

Лицо Джонни Фей было таким же безжизненным, как и деревянная поверхность стола, на который она поставила свои локти. Рик прошептал на ухо Уоррену:

– Нас громят. Не делай никакого перекрестного допроса этому парню. Будет только хуже.

– Я обязан попытаться, – возразил Уоррен. Он попросил официанта:

– Пожалуйста, опишите нам доктора Отта.

– Крупный мужчина. Густые волосы, тронутые сединой. Красные щеки.

– Он давал хорошие чаевые?

– О да!

– Следовательно, вы обслуживали его и раньше?

– Да.

– Он всегда пил очень помногу, не так ли?

– Да.

– Скажите, а выпив, он никогда не падал, не спотыкался?

– Нет.

– Не становилась ли его речь бессвязной? Случалось ли ему говорить так, что вы не в состоянии были его понять?