Страница 25 из 88
– Сеньор мой, а вы меньший транжира, чем кажетесь! – провозгласит довольно, чтоб слышали и прочие подлецы, не допущенные к гардеробу хозяина. – Но вечно забываете собственные деньги. Нельзя быть таким неосторожным. Вот… целых девять эскудо!
Разумеется, откуда хозяину знать, что их было десять, довольно сообщит этот прохвост, забравшись на чердак навестить горничную. Да, старый дом де Рибера заново выкрашен, и в нем снова полно народа! А все почему? Потому, что старший сын и наследник славного имени что ни неделя, выводит перышком в ведомостях подрядчика гордую подпись. Точно пониже вписанных заранее слов: «Получено из казны королевских галер Андалусии – пять сотен полновесных эскудо».
Понятно, кто-то кого-то надувает. Но не короля и не адмирала, коим Антонио служит вот уже второй месяц. Если кто-то проверит книги на эскадре – все в порядке, на бумаге убыло столько же золота, сколько и на деле.
А как хитрый итальянец будет разбираться с вложившимися в строительство новых галерных доков купчишками – его дело!
Самое главное, дон Антонио никогда не берет никаких подношений. Просто он щедр. И неловок. И очень радуется, если верный слуга находит несколько золотых в складках платья!
Вот только попробуйте-ка попрыгать по раскисшей бурой глине и не выронить ни одного золотого из-за обшлага! Камзол тоже жалко. Стоит как раз вдвое от обычной добычи. И ради чего весь риск? Чтобы полюбоваться на наполовину залитую дождем яму да выслушать похвальбу итальяшки?
Который немедленно оборачивается, словно укоры вырвались на язык.
– Я там приостановил работы. Людей пока перебросил на другие котлованы. День-два работа терпит. Тем более что дон де Эспиноса притащил собственную помпу! Так что дождь ничуть не мешает его изысканиям. Ну, вот, почти пришли… Осторожней, скользко!
Ухватил за локоть. Интересно, сколько монет вечером обнаружит дворецкий?
Внизу – фигура, которую ни с кем не перепутать. Мешковатая мантия зеленого бархата вкупе с академическим беретом означают, что скоро доведется свести знакомство с человеком, про которого сестра все уши прожужжала. Вокруг – словно облако из водяной мороси.
Как же. Школяр нагло нарушает королевский закон, прикрываясь старинными правами университета. При этом служит королю, не берет взяток – ха, теперь Антонио известно, как это делается! Дерется один против двадцати. И наконец пишет стихи.
Ана ждет не дождется, когда наконец начнет создавать вокруг своего мужа изысканное общество. Так что человека в зеленом она к себе затащит непременно. И муж не возразит, поскольку числит младшего алькальда в приятелях и знаком с ним отнюдь не заочно.
Антонио морщится, словно лимон ест. Припомни черта… Вот и Гаспар. Всем бы хорош сестрин жених, да больно часто напоминает, на чьи деньги куплен лейтенантский патент – заодно с теплым местом.
Антонио так отшатнулся, что чуть не сверзился вниз. Нет! Не то чтобы совсем нелюбопытно… Еще недавно он был знаком с галерной службой разве по стихам дона Мигеля де Сервантеса да по путевым заметкам ходивших на похожих посудинах в Святую Землю паломников. А потому вовсе не прочь сверкнуть познаниями перед иными офицерами эскадры, смеющими задирать нос перед новичком лишь потому, что имели счастье купить должность и звание раньше да приобрести богатый опыт неизменного стояния у стенки. Один-два выхода в год – вниз до Кадиса и обратно, подаваемые как великие путешествия, Антонио справедливо почитал за разновидность официальной загородной прогулки вроде городской охоты.
Но лезть считать зубы в глиняном зевке земли, нарядившись в лучший камзол? Новенький, выкроенный по удобной парижской моде, но по мадридской моде черный. Тут жалко даже сапог!
Однако отвечать следует вежливо.
– Вы же все зарисовали? Я вполне доверяю вашей руке.
– А зря. Я поэт, не художник. Сей древний остов маэстро Сурбарана отчего-то не вдохновил. Впрочем, помимо рисунков, мне досталась кое-какая добыча: судовой колокол, некоторые крепления… Да тут все любопытно! Не поверите, до чего может отличаться манера класть обшивку судна столетней давности от нынешней! Впрочем, не желаете спускаться – тогда я поднимусь. Делать внизу, кажется, уже нечего. Разве только позабавиться…
Младший алькальд закатал широкий рукав зеленой мантии. Шерстяную рубаху жалеть не стал. Составил пальцы лодочкой и быстро – словно змея на мышь бросилась – ударил щепотью в блестящий от влаги и черный от времени борт.
Рука прошла насквозь. Пальцы разжались, поболтали. На помпе бросили работу.
– Ох ты! – Пожалуй, этот возглас был наиболее пригодным для того, чтобы сохраниться на бумаге.
– Вот такая труха, – подытожил Диего. – К завтрашнему дню корабль развалится под собственным весом. В дереве больше воды, чем сосны…
Время подробных объяснений пришло чуть позже. В кабачке, возле пылающей малиновыми углями жаровни. И, разумеется, под здоровенное блюдо раков, горячих, с кинзой, чесноком и белым вином – что может быть лучше приятельской беседы. Как бы о делах… Вот, например, разобрать наброски странного корабля с колесом, вроде мельничного, посередине корпуса.
– Тут у нас что?
– Тут колесо крепилось.
– А котел?
– Котел, как и другие секретные части, был сдан в арсенал Барселоны… Теперь, стало быть, у мятежников.
Вот и хорошо. Никто не позовет смотреть на прокопченную медяшку. А вот история – хороша! Оказывается, еще при деде нынешнего короля некий умелец соорудил судно, что ходило не на веслах и не на парусах, а силой сжигаемых дров. Показал королю. Филиппу Второму понравилось. Изобретатель получил щедрую награду. И верно, дело того стоило: с новоизобретенной машиной двухсоттонный «Тринидад» забегал на полном штиле шустрей любой галеры. На месте вертелся чище блохи, при этом сохранял часть борта не занятым для установки пушек. Казалось, участь гребных флотилий решена. Но все, что осталось от пожирателя поленьев – запись в архиве, засекреченный механизм, зеленеющий в захваченном мятежниками арсенале, и тлен, пробиваемый даже не кулаком – тычком пальцев.
На вопрос почему, Диего только поднял бровь.
– Что у нас все решает? Король в восторге, адмиралы тоже. Но вот приходит скромный такой человечек с чернильными пятнами на пальцах. И приносит калькуляцию: сколько стоит пища для гребцов. И сколько – дрова. Тут адмиралы вспомнили, что открытый огонь на корабле – это очень опасно. И с «Тринидада» сняли колеса… Тогда в Испании хватало людей.
– А сейчас, боюсь, недостаточно денег.
– Да, дон Дублон по-прежнему против…
Слово за слово, стакан за стаканом. Все хорошо, пока пьяное внимание не ловит доселе ускользавшую мелочь.
– Дон Дьего, мало того, что вы разбавляете вино водой, так еще и позволяете себе пропускать!
– Я вообще почти не пью. Да и вам довольно, дружище.
Ровный тон не помог.
– Мало того, что ты меня пытался подпоить, так теперь еще и учишь? И глаза бегают…
Вскочил, рванул из ножен рапиру – из-за обшлагов посыпались золотые. Антонио растерянно замер – и получил эфесом в лоб. После чего украсил изящным нарядом заплеванный пол.
Дон де Эспиноса тоже плюнул – в сторонку от поверженного собутыльника. Сел. Укоризненно посмотрел на бессознательное тело.
– Занятно, – объявил громко, – и что мне теперь с тобой делать? По уму следовало бы счесть, что я был при исполнении, да сдать в кутузку с готовым приговором, и пусть сестра с зятем откупают тебя у аудиенсии. Но в норд-ост я безумен, а в дождь милосерден… Эй, найдется здесь пара человек, что согласится доволочь благородного дона до дому? Довольно богатого дона, замечу. Плата за услугу – на полу валяется.
Иначе – никак. Конечно, золото – слишком щедрая плата, но если уличный судья нагнется, чтобы подобрать среди сора и плевков сверкающий рыжий кругляш, цена ему – казенный черный мараведи.
Желающие, разумеется, нашлись. Сгребли плату с пола, авансом. Двинулись – процессией. Носильщики с грузом на плечах спереди, сеньор алькальд сзади. Всякий встречный-поперечный трогает шляпу, иные и приподнимают. Сыплются вопросы.