Страница 37 из 43
- Какая к черту романтика?! - процедила она со злостью. - Я с голым задом посреди Парижа вместе с озабоченным демоном, который хочет меня тут трахнуть. Да чтоб ты сгорел в своем аду!
- О, какое сладкое проклятье, - ответил он ей, как ни в чем не бывало, присаживаясь на стул. - И кстати, у тебя самый восхитительный зад, какой я только видел.
Усевшись, он обхватил руками ее бедра и дернул к себе. Она не успела опомниться, как его влажный язык оказался внутри ее лона, и все попытки подняться снова сорвались. Волна жара дошла до самых ушей, а внизу живота разгорелся такой пожар, что Палома перестала сопротивляться вовсе, а только выгнула спину, раздвинула ножки и встала на носочки, чтобы приподнять для него бедра. То, что с ней делал этот проклятый Архангел, было невыносимо приятно, и слишком сильно. Такого ей не доводилось еще испытывать. Она даже забыла о людях вокруг них, да и сам факт их присутствия придавал всем ощущениям особую остроту. Но самое главное, что ее сокрушало - в ней просыпались чувства.
***
От острой вспышки адской боли Лика застонала, закусывая губу до крови. Ее бросило в жар и тут же в холод. Голова закружилась. Она вцепилась в плечи Рэмиэля, очень стараясь не терять сознание и сделать глубокий вдох. Но этот вдох не удался из-за толчка в грудь, когда резко раскрылись крылья за спиной Архангела. К счастью, Рэмиэль вовремя приподнялся на руках, и темные крылья зашелестели от широких взмахов, задевая потолок и стены, но при этом обдавая Лику потоком прохладного воздуха. От этого стало легче и проще дышать. А зрелище было так божественно, что сердце замирало.
- Посмотри на меня, мой Ангел, - взволнованно произнес он.
Лика встретилась глазами с его тьмой, которая бушевала где-то внутри черных очей. Она невольно поежилась и уткнулась лицом в шею Рэмиэля, пока не успела утонуть в этой тьме или увидеть большее. Да только слезинки все равно выступили на глазах от эмоций, что переполняли её. Своя собственная боль для нее не имела такое значение, как все муки Ада ее любимого Архангела. И ради него она была готова пожертвовать чем угодно, даже своей душой, если такое потребуется. Она слушала свое сердце и следовала за ним, доверяя слепо, но с уверенностью в правильности каждого своего шага.
- Все хорошо, почему ты медлишь? - спросила она.
- Тебе больно?
- Нет, - соврала она.
- Не ври мне, в этом нет смысла.
- Ложь во благо разве это ложь? Не хочу, чтоб ты так переживал обо мне. Я справлюсь, ведь ты рядом. И знаю, что ты не сделаешь мне большей боли, чем я могу выдержать.
Рэмиэль повернул голову и обхватил ее рот в нежном поцелуе, даря ласку губами и языком. Он успокаивал и не спешил, позволяя расслабиться и привыкнуть к своему телу внутри нее, за что Лика была ему безмерно благодарна. И только потом он стал двигаться, проникая медленно и аккуратно. Боль постепенно начинала стихать, стираемая каждым новым тягучим скольжением Рэмиэля. Его кожа была такой горячей, словно бы в лихорадке, а под ней ощущалась дрожь сильного тела и напряжение мышц. Он сдерживал себя, и Лика могла только представить, каких усилий ему это стоит. Она обняла его за шею, охнув от смешения двух противоположных по своей природе ощущений, когда при новом толчке Архангела помимо боли по телу разлилась волна приятного тепла.
Рэмиэль задрожал, опаляя горячей ладонью ее бедро.
- Ангел мой, обними меня своими ножками и пусти глубже.
Лика сразу послушалась, сцепив лодыжки на его пояснице, но при этом попросила и сама:
- Перестань себя сдерживать.
- Чуть позже я это сделаю, обещаю, - ответил он, тягуче погружаясь в нее чуть больше, чем было до этого.
- Но мне уже почти не больно.
- Это замечательно, - только ответил он, снова аккуратно растягивая ее лоно и осыпая поцелуями ее лицо.
Настаивать Лика не стала, наслаждаясь каждым его движением, своими новыми ощущениями и тем блаженством, которое вызывала сама близость с Рэмиэлем. Разделять с ним боль и удовольствие, быть с ним единым целым, сливаться телом и душой - вот ради чего она жила и дышала. И в целом мире для нее уже не было ничего важнее, чем этот Архангел, ее любовь и судьба. И Анжелика была уверена в этом так, как ни в чем другом.
- Я люблю тебя, Рэмиэль, - шептала она ему.
Он ничего не говорил ей в ответ, но Лика все понимала без слов, стирая с его щек влажные дорожки слез. Его движения постепенно становились сильнее, но все такие же аккуратные, даруя ей неземное блаженство. И вся ее боль осталась только в душе. Каждой фиброй Лика ощущала Рэмиэля, его тревогу и обреченность, и его муки, как свои собственные. И это разрывало ей сердце.
- Люблю... - все повторяла она ему.
***
Ощутив, что Палома вот-вот забьется в оргазме, Азазель отпустил ее и встал. Измученная незавершенным удовольствием, девушка протяжно заныла и повернула к нему голову. Ее глаза блестели, волнистые локоны были сексуально растрепаны, спадая на лицо, тонкие пальцы сжимали край стола, и выглядела она великолепно. Кажется, девушка хотела ему что-то сказать, да только никак не могла отдышаться, и рот ее пересох от стонов. А она еще говорила, что не доставит ему удовольствия их послушать. Глупая.
Сжав руками ее бедра, он направил себя в нее и вошел до упора, снова срывая восторженный стон с женских губ. Палома выгнулась ему навстречу, упираясь затылком в его подбородок. И вокруг его плоти туго сжались мышцы влагалища. Азазель вышел из нее и резко ударил бедрами, усиливая ее оргазм. Еще и еще, сколько просило это женское тело.
- Как ощущения? - спросил он, поерзав плотью внутри нее.
- Будь ты проклят, - услышал ответ с придыханием.
- Вижу, нравятся, - удовлетворенно заметил он.
Покинув ее горячее естество, Азазель сделал шаг назад, поднял дрожащую Палому со стола и усадил на него попой. И она уже не стала противиться, когда он снова заполнил ее собой, медленно, тягуче. Только глаза испепеляли и смотрели на него с обреченностью. Может, стоило снова сменить обстановку?
Он подхватил ее за ягодицы и уложил спиной на теплый песок необитаемого острова. Здесь с моря дул легкий бриз, а ветер шелестел кронами пальм. Азазель надеялся, что ей понравится это место, как и его действия. Он двигался в ней пока неспешно, покрывая поцелуями нежную кожу шеи и лаская языком тугие соски.
- Что же ты, дьявол, со мной делаешь? - шепотом спросила она, обнимая его за шею и отпуская с губ тихий стон.
- Свожу с ума, - ответил он ей прежде, чем накрыть ее губы своими.
Этот поцелуй был нежным, но глубоким. Пальцы Паломы сминали его шею и плечи, зарывались в волосы и гладили спину, задевая основания крыльев, которые он сейчас расправил для нее во всей красе. Она обняла ножками его бедра, и он расценил это, как знак ему двигаться сильнее и глубже. Но когда прервался их поцелуй, он увидел в ее глазах слезы.
- Почему ты плачешь, моя голубка? - заботливо спросил он, не сбавляя ритма.
- Слишком давно я не чувствовала и никогда - ничего подобного. Ты собой доволен?
- Я доволен тем, что ты чувствуешь меня.
Палома обхватила ладонями его голову и повернула к себе лицом. Ее стон пробежал по его губам, когда он снова в нее толкнулся. Темно-карие глаза блестели, смотря на него уже без ненависти, а с глубокой печалью, страстью и нежностью. Как цветок лотоса под луной, раскрылась ее женская суть под его давлением. И Палома потянулась на этот зов своей природы. Она льнула к Азазелу так, будто он был сейчас для нее всем - и спасением, и мукой, той сладкой горечью, которая больно ранит, но от которой нет сил отказаться. Она отдавалась ему уже не только телом, но и душой. И Азазеля это все так впечатлило, что он потянулся к ней навстречу, просто чтобы попробовать, каково это может быть, когда ты так сливаешься с женщиной.