Вечная жизнь

Стоило этим квадратикам немного полежать на полу, как на них начинали проступать лица, улыбки и краски. Это была настоящая магия.

— Да, братишка! — захохотал Роджер. — Немного радости из Беркли никому не повредит![3]

Макс со стоном вырвал у меня бокал, чем привел меня в ужас.

— Стой! — завопила я. — Я должна следить за пузырьками! — Как он не понимает, что весь мир пойдет к чертям собачьим, если я не закончу свою пузырьковую миссию! — Отдай сейчас же!

Макс поднял бокал у меня над головой.

— Нет, Хоуп. Ты слишком молода для этого. Ты вообще не должна была сюда приходить. Черт побери, если мы все будем под кайфом...

— Отдай! — повторила я и хотела протянуть руку, но вдруг зашаталась, как плакучая ива в ураган. — Ой. Ой, мамочки! Смотрите, я вижу всесвои руки! — Стоило мне пошевелить рукой, как за ней, словно в замедленной съемке, появилась целая вереница призрачных рук. Ой, какая же я чудесная.

—Хоуп, ты чудо! — воскликнула откуда ни возьмись взявшаяся Дженифер, обвивая меня за талию.

— Я знаю! — засмеялась я. — Ты посмотри на мои руки!

— Хоуп! Хоуп! Иди к нам! — замахали мне с оранжевого замшевого дивана. Внезапно туфли на платформе показались мне слишком тяжелыми,

Поэтому я сбросила их и с наслаждением погрузила пальцы в пушистый ковер из белой альпаки.

В следующее мгновение я поняла, что прикосновение шерсти к моим голым ступням вызывает ощущения настолько сильные, что я просто не могу их вынести.

— Нет, мне нужны туфли! — вслух сообщила я присутствующим и уселась на ковер, чтобы обуться, притянув к себе Дженифер. Следующее, что я помню — это то, как мы с ней лежим на белом ковре, смотрим в потолок и улыбаемся до ушей.

— Ты такая красивая, Хоуп, — сказала Дженифер, продолжая улыбаться в потолок.

— Эй, Хоуп, ты почему валяешься на полу? Какая же ты глупая, малышка! — на секунду надо мной возникло улыбающееся лицо Инки, а потом он тоже растянулся на ковре с другой стороны от меня. Словно зачарованные, мы смотрели на хрустальную люстру, висевшую у нас над головами.

— Привет, Майкл, — пробормотала я, радуясь тому; что мне удалось вспомнить нынешнее имя Инки.

— Хоуп такая красавица, — сказала ему Дженифер. В ответ Инки ухмыльнулся, а Дженифер зачарованно уставилась на него.

— Хоуп? Давай-ка, детка, я отвезу тебя и остальных по домам, — предложил Макс.

У него были добрые близорукие глаза за толстыми стеклами роговых очков, но он казался мне ужасно чопорным и консервативным в своей бордовой водолазке и отутюженных костюмных брюках. — Хорошо? Роджер свалял дурака, пригласив тебя. Может быть, встретимся через пару лет, что скажешь?

— Нет, пусть Хоуп всегда приходит! — замотала головой Дженифер. — Без Хоуп — вечеринка не вечеринка!

Я улыбнулась стоявшему надо мной Максу. Интересно, почему я смотрю на него сквозь такой длинный-предлинный туннель?

— Без меня вечеринка — не вечеринка! — наставительно объяснила я ему.

— Точно! — подтвердил Инки. — Нам нужна Хоуп!

Кто-то, стоявший неподалеку, услышал его слова и принялся монотонно повторять их, словно мантру. В следующую минуту все гости, собравшиеся в огромном доме Макса, хором распевали: — Нам нужна Хоуп! Нам нужна Хоуп![4]

То, что все они говорили обо мне, двойной смысл мантры, ощущение собственной красоты, очарования, незаменимости и популярности кружило мне голову, наполняло пузырящимся счастьем — все было так чудесно, так замечательно. Я хотела, чтобы это продолжалось — и лучше всего вечно.

— Все в порядке, Макс, — сонно пробормотала я. — Знаешь, я ведь никакая не малолетка... Мне уже четыреста... — тут я запнулась, потому что никак не могла правильно подсчитать прожитые годы. — Четыреста шестнадцать лет! Так что все абсолютно законно.

Инки оглушительно захохотал, Дженифер смущенно и радостно заулыбалась, а Макс со вздохом закатил глаза.

Совершенно не помню, как я добралась домой после этой вечеринки.

Макс умер два года назад, я своими глазами читала некролог в газете. Ему было семьдесят четыре года.

А я по-прежнему выгляжу на семнадцать.

Кстати, я только сейчас поняла, что именно в тот вечер я в последний раз была по-настоящему счастлива.

Далекий звук колокола заставил меня разлепить глаза. Плывя в полусонном забытьи, я ожидала увидеть над собой лицо молодого Макса, ощутить прикосновение скользкого индийского шелка к коже и даже начала соображать, на какую вечеринку поеду сегодня ночью.

Но вместо всего этого я увидела над собой простой беленый потолок, в одном углу покрытый тонкой паутиной трещин. Я лежала на узкой жесткой кровати и зябко ежилась от холода.

Черт побери! Это все было пятьдесят лет назад. Сейчас я в Риверз Эдж, а это, наверное, звонок к ужину.

Перекатившись на бок, я поплотнее закуталась в свитер. Не пойду я ни на какой ужин, лучше посплю еще немного. В животе у меня протестующее заурчало: мой желудок явно имел собственное мнение по данному вопросу и настоятельно требовал поднять задницу с кровати. С самого утра я ничего не ела, если не считать кофе и чипсов.

Вяло поднявшись, я нашарила под кроватью мотоциклетный ботинок и села с ним на пол, бросив подозрительный взгляд на незапертую дверь. Сколько я ни прислушивалась, снаружи все оставалось тихо: ни голосов, ни шагов. Решившись, я быстро вытащила из ботиночного языка тонкую металлическую булавку, ткнула ею в практически незаметную дырочку в каблуке, а потом, не сводя вороватого взгляда с двери, схватилась рукой за каблук и дернула. Набойка отскочила в сторону, открыв потайное хранилище, в котором тускло поблескивало древнее золото. Не в силах противиться искушению, я погладила пальцем холодную поверхность, чувствуя глубоко вырезанные руны и другие знаки, смысла и значения которых я не понимала.

Поставив набойку на место, я воткнула булавку обратно в язычок, надела ботинки и встала. Мой амулет был при мне и в полной безопасности. Вернее, не целый амулет, а половина. Я владела только той половиной, след от которой был навсегда выжжен у меня на шее.

Выйдя в коридор, я поняла, что совершенно не помню, в какую сторону идти, поэтому сначала пошла вперед, потом вернулась назад, а еще через какое-то время нашла какую-то лестницу. Снизу доносились запахи еды, и мой желудок снова нетерпеливо зарычал.

Воспоминания о Сан-Франциско приободрили меня, поэтому я бодро зашагала по широкой деревянной лестнице, довольно похожей на лестницу в доме Макса. Чего нельзя было сказать о моей одежде — шелковое платье и золотые босоножки при всем желании не получится спутать с мужским свитером, поношенными джинсами и тяжелыми ботинками на шнуровке.

Принюхиваясь, как свинья, натасканная на поиск трюфелей, я следовала за дразнящим запахом еды, пока не добралась до столовой.

Хотите знать, что ждало меня внутри? Простая вытянутая комната с деревянным полом, очень длинный деревянный стол, за котором запросто могли бы рассесться человек двадцать, высокие окна, с подступившей к ним вечерней чернотой, и двенадцать незнакомцев, с удивлением и любопытством уставившихся на меня. В качестве бонуса прилагалась радостная улыбка на лице Ривер.

— Добрый вечер, Настасья, — еще шире улыбнулась Ривер, разворачивая на коленях полотняную салфетку. — Молодец, что не проспала ужин! Ты, наверное, очень проголодалась. Иди сюда, садись рядом с Нелл, — она кивнула на свободное место между двумя едоками, сидевшими — вы не поверите! — на деревянной скамейке.

Чувствуя себя неуклюжей школьницей начала XIX века, я кое-как перешагнула через скамью, стараясь не наступить на соседей своими тяжеленными ботинками.

— Это Настасья, — представила меня Ривер, потянувшись через стол за белой супницей, над которой поднимались клубы пара. — Она поживет с нами какое-то время, — тут Ривер посмотрела на меня и прибавила: — Столько, сколько захочет.

— Привет, Настасья, — первой поздоровалась девушка, сидевшая напротив меня. Оливковая кожа, серьезный вид, очки в тонкой металлической оправе и черные волосы до плеч, уложенные в старомодной прическе типа «паж». — Я Рейчел. Откуда ты?