Колькин ключ

— А я и не сомневаюсь: все сходится.

Везет ребятам, машинально подумал Пермяков, у других бы не сошлось, а у них ну все сходится!

Он так и сидел у стола — сгорбившись, лбом в ладонь.

— Не пишет, — уличающе сказал Артур.

— Его дело, — равнодушно ответил румяный, — значит, нечего писать.

Пермяков на эти важные слова не только не отреагировал, но как бы и вовсе их не уловил. В сон, что ли, клонит, подумал он. Но тут же понял, что сон ни при чем, что заторможенное, апатичное его состояние надо определить по-иному. Отдыхает человек. Просто отдыхает.

В последние годы с ним уже бывало такое.

В разгар серьезных событий, приятных или тревожных, когда надо было немедленно действовать, он вдруг выпадал из разумной и перспективной суеты и отдавался на милость ситуации, как пловец, что сверлил и резал волны, а потом вдруг лег на спину и покачивался безвольно, и вполне ему хорошо. Вот так нелепо Пермяков поступал и, пожалуй, ни разу в своей бездеятельности не раскаялся. Куда-нибудь да выносило. В таких случаях главное — ничего не иметь. Если ты на коне, тогда, конечно, полный смысл суетиться, не то добрые люди как раз коня и уведут. А пешему хорошо — ему терять нечего.

На спину, подумал он, на спину…

Пермяков поднял голову и увидел, что парни смотрят на него с любопытством и некоторым страхом, как на приговоренного или безнадежного больного. Разочаровывать их было жаль. Он виновато усмехнулся и развел, руками.

Румяный понял по-своему и спросил сочувственно, даже дружелюбно:

— Так где кольца-то?

Анекдот, подумал Пермяков и ответил:

— Это надо поискать.

Румяный посуровел:

— Ну, глядите, вам же хуже.

Пора бы и уводить, подумал Пермяков. А вот чего-то не уводят. Может, некуда? Может, в этом городе будущего и кутузка-то не предусмотрена? Да нет, так не бывает, без кутузки нельзя…

Размышляя, он до того отвлекся от реальности, что даже вопросительно посмотрел на румяного: когда же, мол, и куда? Но тот переглядываться не пожелал, лицо его было неподвижным и суровым.

А и уведут, так ненадолго, подумал Пермяков. И вдруг по сердцу паучком скользнуло трусоватое сожаление, что ненадолго, что нельзя, не получится года хоть на два залечь в эту глухую берлогу, уйти за проволоку и там, в скудном и замкнутом мире, надежно укрыться от забот, от чьих-то судеб, от ответственности за то, что творится на воле, от родственных писем под копирку…

Идея была глупая, стыдная и страшноватая. Пермяков хмыкнул, скривил губы и сам себе сказал, что толкать судьбу под руку самое последнее дело: монетку крутит она, вот и пусть себе крутит, что выпадет, то и ладно…

Он хотел ответить румяному, но не успел — звякнул телефон, и румяный вцепился в трубку:

— Ну?!.. Да здесь, у меня, объяснение пишет… То есть как? Точно?.. Ага. Ясно. Понял… Говорю же — понял.

Он положил трубку, перевел дух и спросил погасшим голосом:

— Так почему же вы, Пермяков, нигде не работаете? Пермяков посмотрел на телефон, вник в ситуацию и спросил без ехидства, просто уточняя:

— Объяснение можно не писать?

— Можно не писать. А работать все-таки надо. Тогда не будете давать повод для подозрений.

Молодец, подумал Пермяков, умно вывернулся. И извиняться не нужно. Не дурак малый. Самолюбивый, а не дурак.

— Кольца-то нашлись? — спросил он.

— Найдутся.

— Вора, значит, поймали?

— А куда он денется? — сказал румяный. — Тут вору деться некуда. Единственная дорога, перекрыли — все, капкан.

За спиной у Пермякова дернулась дверь. Голос, уже слышанный, как-то начальственно произнес:

— Ну, что тут у вас?

Пермяков обернулся и сразу узнал Викентьева. Тот был в хорошем костюме, свежей сорочке и галстуке. Неторопливый, уверенный, большой. С любого взгляда начальник.

— Да вот, занимаемся, — неопределенно ответил румяный и встал.

— Сиди, — сказал Викентьев. — Происшествие?

Румяный ответил без особой охоты:

— Выясняем. Вот товарищ живет — ни прописки, ни работы, место в общежитии занимает незаконно.

— А профессия?

— Говорит — путешественник.

Викентьев пригляделся:

— Ого! Знакомая личность. Значит, спичку поднимаете, да?

Молчать было невежливо, и Пермяков ответил:

— Бывает.

— А документы нормальные?

— Паспорт есть, — сказал румяный. — Вот. Пермяков Николай Антонович.

— Мда… — осуждающе протянул Викентьев, словно огорчившись тем, что такие прекрасные имя и отчество достались недостойному. Он развел руками и совсем уж дружелюбно пристыдил: — Что же вы так, Николай Антонович, а? Спички спичками, а работать надо.

— Это верно, — согласился Николай Антонович. Спорить ему не хотелось.

— А верно — так что же не работаете?

— Не получается.

— А живете на какие средства?

Николай Антонович криво усмехнулся:

— Какие средства, так и живу.

— Ребята кормят, — дал справку Артур. — А он им судьбу угадывает.

— М-да, — вновь сказал Викентьев и зевнул, — нехорошо. Он был вальяжен, ленив, явно никуда не торопился, и в штаб, скорей всего, заглянул поразвлечься после рабочего дня. Николая Антоновича он журил благодушно, как добряк учитель шаловливого первоклассника — не давал себе труда хоть фразу подыскать поядовитей. И эта ленивая снисходительность была хуже злости.

А чего ему на эмоции расходоваться при такой-то должности, подумал Николай Антонович себе в утешение. Но не утешился, ибо понимал, что причина не в должности. Просто само дело, которым уверенно и, видимо, удачливо ворочал этот крупный мужик, было так велико, что неприятности, которые мог вызвать затесавшийся на стройку случайный бич, в этих масштабах не просматривались и потому не стоили нервных затрат.

— Человек вы зрелый, — продолжал Викентьев, — должны молодежи пример показывать, а вы? На иждивении у мальчишек. Неужели не стыдно? Вот так, честно.

— Честно? — Николай Антонович вздохнул. — Если честно — нет, не стыдно.

Начальник наконец-то удивился:

— Как так? Почему?

— Так ведь люди и должны помогать друг другу.

В глазах у Викентьева засветился некоторый интерес:

— Любопытно у вас получается! Вам люди должны помогать. А вы им?

— Вчера я им помог, сегодня они мне.

— Вчерашним днем жить не годится, — уже рассеянно проговорил Викентьев. — В общем, Николай Антонович, давайте так: Новотайгинск город трудовой, бездельников у нас нет. Хотите работать — милости просим. Не хотите — путешествуйте в других местах.

— Понял, — проговорил Николай Антонович, оживляясь. Затянувшийся и уже надоевший разговор явно шел к концу. Еще парочка напутствий — и домой…

Однако вышло иначе.

За дверью возникло движение, голоса — и в комнату ворвалась Раиса. Не спросившись и не поздоровавшись, она прошла к столу и остановилась, в упор глядя на румяного. Поза была самая вызывающая, руки на груди.

— Ты чего? — опешил румяный.

Она недобро молчала.

— Видишь, заняты, — сказал он. — Выйди и подожди там.

— Жене приказывай! — крикнула вдруг Раиса и нагло села на край стола.

— Раиса! — изумился Викентьев. — Случилось что? Чего такая строгая?

— А как с ними еще? — возмущенно возразила она. — Приходят в общагу, хватают человека…

— Ты здесь не балагань! — резко повысил голос румяный. Он уже пришел в себя. — Ничего не знаешь и не балагань. Ты чего командуешь?

— Морду тебе давно не били, вот чего! — ответила Раиса.

Румяный презрительно усмехнулся:

— Слишком много вас таких на одну морду. Вот ты пришла и орешь. А чего орешь? Чего ты вообще-то знаешь? Он тебе кто?

— Любовник!

— Острить в клубе будешь! — обиделся румяный. — А здесь штаб.

Викентьев решил вмешаться. Сказал миролюбиво:

— Раиса, просьба к тебе.

Она глянула исподлобья:

— Ну?

— Гарантирую — никто твоего знакомого не обидит. Но есть к нему маленький разговор. Без женщин. Личная просьба: побудь пять минут в коридоре. А следом и он выйдет.