Страница 31 из 41
– Что я, ненормальная, по-вашему?
– Хм… Нет, вроде не похоже… – снова по-доброму улыбнулась врачиха. – Хотя оставляют как раз очень даже нормальные. А ненормальные жилы рвут, сами воспитывают. Нынче дети не всем по карману. Ладно, идите. Я вам направления выпишу на анализы. В следующую пятницу к десяти на прием.
– Ага. Спасибо.
– Да не за что…
От двери Настя оглянулась – врачиха смотрела на нее с доброй грустью, подперев кулаком щеку. Чем грустить, лучше бы лекарство какое от тошноты посоветовала, блондинка печальная! Вон как опять прихватило внутри, дошло спазмом до горла и вернулось обратно, и затаилось холодком до следующего приступа. И голова кружится, и слабость по коленкам ударила. Хорошо, что скамейка на пути оказалась. А то бы упала, напугала Лизу до полусмерти. Девчонке и без того за последний месяц переживаний досталось – будь здоров. Хорошо хоть, Наталья не помчалась за ней из Павловска, отнеслась к исчезновению ребенка спокойно. Вроде того – увезли и увезли. Все равно документы на опеку еще не были оформлены. Потому с глаз долой – из сердца вон. Не нужна ей Лиза была. Наверное, она и так бы ее отдала…
– Насть… Хочешь, я тебе букетик из листьев соберу? – дернула ее за рукав Лиза. – Смотри, сколько тут красивых листьев нападало!
– Ага, Лизок, собери. Мы потом его к бабушке Кате отнесем, утюгом погладим и в вазу поставим. Красиво будет. Иди, а я еще посижу немного…
Прикрыв глаза, она положила голову на закругленный край скамейки, умудряясь следить из-под ресниц за передвижениями красной Лизиной шапочки с болтающимся клоунским помпоном. Отстраненно подумалось – хорошо, что утром она заставила ее шапку надеть. Холодный сентябрь в этом году выдался. И быстрый. Уже полтора месяца прошло с тех пор, как… Как…
Она совершенно отчетливо, в мельчайших деталях помнила то воскресное августовское утро. Да, это был уже август… А точнее – это было первое августа. Она не спала уже, но старательно притворилась спящей, когда Олег встал, на цыпочках вышел из комнаты, заботливо прикрыл за собой дверь. Слышно было, как он копошится в ванной и на кухне, стараясь не разбудить ее, как аккуратно, без звука, прикрывает за собой входную дверь. Вот деликатно щелкнул английский замок, вот громыхнула подъездная дверь внизу. Все, ушел. Она и не собиралась так быстро вставать, и в мыслях не было. Просто тишина в квартире да и во всем, казалось, мире наступила такая, что слышно было, как зазвенела внутри натянутой струной боль. А потом струна лопнула, и боль потребовала выхода. Хоть какого-нибудь! Видит бог, она старалась, она честно старалась быть благоразумной. То есть забыть. То есть отпустить ситуацию, как говорила мама. То есть сделать свой правильный выбор, молча предложенный Олегом. Или он, или Лиза. Она старалась. Но не смогла. Когда хлопнула за ним железная дверь подъезда, поняла, что больше не сможет. Подскочила, забегала по комнате, натягивая штаны и майку, одновременно пихая в сумку кошелек и паспорт, и с ходу сунулась было в прихожую, но вовремя опомнилась – умыться же надо по-человечески. А умывшись, опомнилась еще раз – решила записку Олегу написать. Как будто позвонить потом нельзя было, все объяснить… Хотя есть ли разница, каким способом ставить человека перед фактом – письмом или телефонным звонком? Разницы-то никакой нет. Выбор есть выбор. Лиза, значит, Лиза. Выходит, она сама свой выбор сделала. Боль заставила.
А Лизу она у Натальи просто выкрала. Дождалась, когда девочка на детскую площадку гулять выйдет. Одна, между прочим! Они с Катькой никогда ее одну гулять не отпускали. Пять лет ребенку, за ней глаз да глаз нужен! Лиза как увидела ее, сидящую в кустах, так и задрожала, и расквасилась тут же мордочкой, и бросилась к ней на шею с таким же отчаянием, как тот белобрысый малыш в старом кино на шею к артисту Бондарчуку. Хороший фильм, по Шолохову, кажется. Бабушки Катя и Даша, когда его смотрят, прямо в голос ревут. Говорят – шедевр. А тут и шедевров снимать не надо, тут жизнь. В общем, схватила она Лизу в охапку и отволокла на вокзал, к поезду. Когда он от перрона отошел, позвонила Наталье – не теряйте ребенка, мол. Я его увезла. Думала, она ее трехэтажным матом за такую самодеятельность покроет, но мата в ответ не услышала. Наоборот, ей показалось, что вздохнула Наталья в трубку с облегчением – увезла и увезла. Я, говорит, Лизины документы вдогонку почтой вышлю.
– На-а-асть! Смотри, красиво как получается! – вздрогнула она от громкого Лизиного голоска, прозвучавшего странноватым кокетливым припевом, будто девчонка обращалась не к ней одной, а к более широкой аудитории.
Подняв голову, она внимательно посмотрела на Лизу, протягивающую ей в руки несколько больших кленовых листьев, ласкающих глаз классической спелой сентябрьской желтизною. Да, действительно красиво. Только кокетливые припевки тут при чем? Скосив глаза в сторону, сразу поняла, кто и как тут при чем. Представитель аудитории и объект для кокетства действительно в поле зрения появился, пока она сидела расслабившись и закрыв глаза. На соседней скамейке сидел довольно симпатичный мальчишка лет восьми, в курточке и синей бейсболке, с ранцем за плечами, говорил что-то торопливо мужчине, сидящему рядом и улыбающемуся в ответ отсутствующей улыбкой. Довольно громко говорил, между прочим. Вполне достаточно, чтобы Лиза слышала. А ведь и впрямь – слушает! Губки поджала, голову назад отвела, вот такие мы, гордые нимфеточки…
Господи боже мой, как она на мать похожа! Катька так же вот губы поджимала, когда кокетничала. А кокетничала она всегда с удовольствием, легко и талантливо. «По ветру», как говаривала бабушка Дарья Васильевна. У иных женщин кокетство «по ветру», то есть в особую цель не направленное, вообще составляет суть их поведения. Порой и не понимают, о чем им толкуют окружающие, обвиняя в излишней жеманности. Вот едут они, бывало, с Катькой в автобусе, и заходят на остановке молодые симпатичные ребята – Катьку и не узнать! Что-то неуловимо меняется в лице, в осанке, глаза блестят, в голосе милая и мягкая картавость появляется, и даже рыжина кудрей по-новому светится, будто более празднично. И Лизка, выходит, такая же. С лету, с ветру перестраивается. Яблоко от яблони, в общем. Даже мальчишкин папа, похоже, подметил, как его сынок успел вкусить от этого яблочка. Потому и покривил губы в легкой улыбке, едва заметной. Олег тоже умел вот так улыбаться – чуть дрогнет губами, и все веселые эмоции уже на лице. И глаза легкомысленной добротой переливаются, и весь он был очень добрый и не от мира сего. Застрял в параллельности – и не на земле, и не на небе. И святым не назовешь, и за спиной, которая должна быть каменной стеной, не спрячешься. Она даже сердиться на него толком не научилась. Как на него сердиться, если природа именно таким его и задумала – добрым, легким, обаятельно бесхребетным. Хотите – берите, хотите – нет. Какой есть. Остальное сами дорисовать можете. Вот она и дорисовалась до такой степени, что влюбилась без памяти и из порядочной семьи его увела… А ведь не хотела поначалу! И мысли такой не было! Какая из нее стерва-разлучница, смешно и думать даже. Но что случилось, то случилось. Может, и впрямь получился бы из всего этого настоящий рисунок, если б не Лиза…
Нет, она нисколько на него не обиделась, вовсе нет. Он действительно не из тех мужчин, которые сильно благородные. Принять на душу вот так, за здорово живешь, чужого ребенка не каждый может. Она не обиделась. Это сердце обиделось. Глупое любящее сердце. Никаких объяснений оно не приняло, оно само по себе болит и болит обиженной памятью, стоит лишь ей вспомнить…
Она тогда даже звонить ему не стала и выяснять отношений не стала. Чего звонить, и так все ясно. Зашли с Лизкой в ту съемную квартиру, увидели пуговицы, по ковру рассыпанные, молча опустились на корточки, собрали их вместе. Лизка даже вопросов ей про «дядю Олега» не задала, будто поняла все сама, без вопросов. А утром с работы позвонили – просили трудовую книжку забрать. Так и живет теперь – безработная. Бегает по кругу с Лизкиными документами, пытается на себя опеку оформить. Хлопотное это дело, как оказалось. Хорошо хоть, бабушка Катерина Васильевна их у себя с Лизой приютила, кормит и поит на свою жалкую пенсию. Теперь вот она еще и беременность ей в подарок преподнесет…