Страница 10 из 41
Как-то незаметно образовалось возле них пустое пространство, ограниченное кругом наблюдающих. А может, их танцем любующихся. И даже аплодисменты они сорвали, замерев на последних аккордах в томительной позе. И дурашливо раскланялись, держась за руки. А когда грянула музыка, на сей раз веселая, скромно отступили в сторонку.
– Я так понял, Марина Никитична, у нас общие интересы образовались, да? – громко проговорил он ей на ухо, пытаясь перекричать музыку, и повел подбородком в сторону лихо отплясывающего Валерия Ильича. – Это вы от него в мои объятия так пугливо рванули?
– А вы думали, я и впрямь вас от Альбины спасаю, что ли? Добрая такая тетенька? Может, жалеете теперь, что я вами так вероломно воспользовалась?
– Нет, наоборот, предлагаю держаться вместе. Объявляю себя вашим кавалером и защитником! Не возражаете?
– Нет. Ничуть.
– Тогда, может, шампанского?
– Лучше вина…
– Ага! Сейчас я все организую… Усевшись на свое место и следя за суетой своего кавалера, Марина лихорадочно пыталась вспомнить его имя. Ей же представляли всех, когда она сюда в первый день заявилась! Нет, не вспомнить, ни за что не вспомнить. Это потом к новым именам привыкаешь, а в первый день они идут одной строкой, в голове не задерживаясь. И должность она этого парня не помнила. Да если честно, и лица тоже. У нее вообще была плохая память на лица. Что ж, придется спрашивать.
– Прости, но я не помню, как тебя зовут…
– Ничего страшного. Меня зовут Илья. Я здесь системным администратором работаю. И программу в компьютер я вам в первый день устанавливал. Не помните? Полдня у вас в кабинете провел…
– А… Да-да, как же… Конечно, припоминаю…
Ничего она на самом деле не припоминала. Действительно, крутился в кабинете какой-то высокий парень. Она на него внимания тогда не обратила. Она в тот день вообще временно разучилась концентрировать на ком-нибудь свое внимание. Когда тебя из нормальной привычной жизни резко выталкивают, летишь какое-то время по инерции, боясь упасть. И не соображаешь ничего. И лиц не замечаешь, и слов не слышишь.
– А весело у вас тут! – легко махнула рукой в сторону танцующих Марина. – Всегда так шумно дни рождения празднуете?
– Не могу сказать. Я тоже здесь недавно работаю. Три месяца всего.
– И все три месяца отбиваешься от Альбины?
Он помолчал, пожал неопределенно плечами, отвел взгляд в сторону. Потом проговорил виновато:
– Я не понимаю, почему она такая… упорная. Решила почему-то, что меня можно взять приступом и в карман положить. Наверное, я такое инфантильное впечатление произвожу.
Марина повернулась, глянула на него внимательно. Действительно, был в его юной мужской внешности явный интеллигентский изъян – слишком уж бросалась в глаза категорическая неспособность к хамству. Такой действительно скорее руку себе отрежет, чем женщину отказом оскорбит. Будет мучиться и выкручиваться, всмятку себя разобьет, но вежливость молчаливую проявит. Потому и будет всю жизнь притягивать к себе особей, избытком собственной воли озабоченных. Таких, как Альбина. Ей же, бедненькой, и впрямь кажется – протяни руку, и парень в кармане. Ан не тут-то было. Парень-то не прост. Далеко не прост. Одни глаза чего стоят – яркие, смешливые, голубые, в шикарном обрамлении толстых игольчатых ресниц. Сказочные глаза. Да и остальные черты лица тоже ничего, вполне породистые. Высокий выпуклый лоб, волосы белобрысым плотным ежиком, красивые, как у девчонки, пухлые губы и ямочка на подбородке. Хороший парень. Такого любая захочет в карман положить. Не виноватая эта Альбина. Пострадавшая скорее. А вот и сама она легка на помине, выросла перед ними горой:
– Илья… Можно тебя на пару слов?
В сторону Марины девушка даже не посмотрела, будто ее здесь и не было. Однако присутствовало в этом «несмотрении» слишком уж большое Альбинино личное, наболевшее, слишком нарочитое и объемное – Марине даже показалось, что она физически почувствовала этот переизбыток. Сразу стало не по себе, и спасительное хмельное состояние разом ушло, и захотелось домой – под душ со слезами, под одеяло, уткнуться в подушку, чтоб не видел никто.
– Ты иди, Илья… Спасибо тебе за компанию. Я, пожалуй, домой пойду, – торопливо поднялась она с места.
– Я провожу! – поднялся Илья вслед за ней, не обращая внимания на нависшую над ним толстым знаком вопроса Альбину.
– То есть как это – проводишь? Кого ты проводишь? – обиженно и даже несколько возмущенно произнесла девушка, подступая к Илье вплотную. – Не поняла юмора… Ты что, уже уходишь, что ли?
– Пока, Альбин. Счастливо повеселиться. – Слегка отодвинул он ее от себя, придержав по-джентльменски за локоток. И улыбнулся вежливо. Вроде – отстань от меня по-хорошему.
– Но мне поговорить с тобой надо! Не слышал, что ли? Постой! Куда ты, Илья? – пьяно и возмущенно кричала им вслед девушка.
В общем, они удрали. Вернее, Илья удрал. А она, стало быть, как «провожаемая» дама, в этом ему помогла. Прошла торопливо по залу, лавируя меж танцующими парами и чувствуя, как вонзается в спину злобный Альбинин взгляд. Аккурат между лопаток попал. Даже встряхнуться захотелось и подвигать плечами. Выйдя на свежий воздух, Марина подняла воротник плаща, поежилась зябко.
– Ну все, Илья. Можешь быть совершенно свободен. Благодарностей не надо.
– Хм… А проводить?
– Да чего меня провожать? Мне тут недалеко. Транспорт еще ходит, так что…
– Да ну его, этот транспорт! Пойдемте пешком. Воздухом вечерним подышим. Тем более нам в одну сторону.
– А откуда ты знаешь, в какую мне надо сторону?
– Так… Знаю, и все.
– Ну что ж, пойдем… – неожиданно для себя легко согласилась Марина.
Они долго шли молча под цоканье ее каблуков по асфальту. Ей даже задуматься удалось о своем, о наболевшем. Потому и вздрогнула сильно, услышав над головой голос Ильи:
– У вас что-то случилось, Марина Никитична? Неприятности какие-то?
– Почему ты так решил? – удивленно вскинула она вверх лицо. Именно вскинула, потому что иначе заглянуть ему в глаза не представлялось возможным. Кстати, ощущение рядом с собой большого мужчины оказалось довольно приятным – чувствуешь себя хрупкой Дюймовочкой. Олег росточком не вышел, и ей все время казалось, что он не идет рядом, а жмется сбоку, как послушный и тихий ребенок.
– Да не знаю… – пожал плечами Илья. – От вас волна идет… тревожная.
– Цунами? – горько усмехнулась Марина.
– Ну да. Вроде того.
– Нет, Илья. Тебе показалось. Ничего такого от меня не идет. Ты мне вот что лучше скажи – где так лихо танцевать научился?
– А меня с пяти лет мама с бабушкой на бальные танцы водили. Вот ноги с тех пор и помнят. И вообще, сказалось женское воспитание. Драться не умею, а танцевать – это пожалуйста. В общем, стопроцентный маменькин сынок.
– А сколько тебе лет?
– Двадцать семь недавно исполнилось.
– Да уж… Все вы маменькины сынки…
– Кто – все? – вкрадчиво переспросил Илья. – Кого вы еще имеете в виду?
– Да никого! Это я так, ворчу по-старушечьи. Имею право, в конце концов.
– Нет. Не имеете, – тихо и твердо вдруг произнес Илья, остановившись. – Ни ворчать не имеете права, ни старухой себя называть. Даже в шутку. Даже из кокетства.
– Из какого кокетства? Ты что думаешь, я с тобой кокетничаю? Ну ты и нахал… Хорошо, что мы уже пришли! А то бы бог знает до чего договорились!
– Как – пришли? – обиженно моргнул он длинными ресницами.
– Да вот так… Вот он, мой дом. Четвертый подъезд. Тот самый, над которым лампочка не горит. Так что спасибо, что проводил, и…
– Что значит – спасибо? А как насчет чашечки кофе?
– Чашечки кофе? Во дает… Это в каком же смысле? – протянула Марина то ли насмешливо, то ли возмущенно. Она и сама не поняла, чего в ее протянутом вопросе было больше – насмешливости или возмущения. А может, ни того ни другого и не было. Может, была там одна только благодарность за проявленное по отношению к ней юное мужское нахальство. Мелочь, а приятно, как любила говорить в детстве Машка, когда она заявлялась к ней в комнату поцеловать на ночь.