Страница 11 из 43
– Ты чего? – улыбнулся ей Боб. – Так смотришь, будто я ограбить тебя собираюсь. Давай лучше поедим чего-нибудь, а? Я с утра ничего не ел…
– Я только яичницу могу, – пожала плечами Соня. – Ничего больше нет…
– Что ж, давай яичницу. А это твоя хата, да?
Он с интересом прошел в комнату, огляделся кругом по-хозяйски. Потом присвистнул разочарованно, хмыкнул, поддел небрежно пальцем листок фикуса, и тот закачался возмущенно. Дух Анны Илларионовны схватился за сердце, вылетел в хлопнувшую открытую форточку…
– А это что? Это твое, да? – потянул он со стола мамину тетрадку. – Ого, да тут стихи… Твои, что ль?
– Нет, это мамины. Не трогай. Положи на место.
– Тебе что, жалко? Значит, мама у нас поэтесса, да? Ну-ка, ну-ка…
Вздернув голову и картинно отведя руку в сторону, он продекламировал не без юродства, но с удовольствием:
– Не надо! Отдай! Положи на место! – бросилась отнимать у него тетрадку Соня.
– Да ладно, чего ты… – миролюбиво пожал он плечами. – Я ведь ничего… Интересные, кстати, стихи. Их можно на рэп переложить. У нас в институте чувак один рэпом увлекается.
– А ты вообще стихи любишь?
– Да так… – пожал он плечами.
– А читать? Читать ты любишь? Ты же в Институте культуры учишься, да?
– Чего ты привязалась – любишь, не любишь… Когда мне читать-то? Делать больше нечего, что ли? Вот проживу жизнь, пойду на пенсию, тогда и буду читать. А сейчас у меня более интересные занятия есть…
Он шагнул к ней, резко обхватил чуть пониже талии, с силой прижал к себе, потянулся губами к ее лицу. Соня вздрогнула, будто от ужаса, в па нике забилась, уперлась локтями ему в грудь, оттолкнула, выбираясь из скороспелых объятий. Парень обмяк, опустил руки, уставился на нее обиженно:
– Эй, ты чего?
– Ничего. Иди отсюда, Боб.
– То есть как это – иди отсюда? Ты ненормальная, что ли? Или это… развлекаешься так? В команде «динамо» играешь? Мы так не договаривались…
– А мы вообще с тобой ни о чем не договаривались, между прочим. Я же сказала – иди отсюда. Не хочу я ничего. И яичницу тоже тебе делать не буду.
– Слушай, ну это же нечестно… Я, как дурак, ехал, а ты…
– А что я? Ты же только что определил – ненормальная. И где-то ты прав, наверное… Точно, я – ненормальная… Так оно и есть…
– Во дура-а-а-к… – протянул он разочарованно, прикрыв ладонями голову, как тюбетейкой. – Во вляпался так вляпался… Нет, я думал, что динамщицы все давно уже вымерли… Это что мне сейчас, через весь город домой тащиться? Во дура-а-а-к… Нет, скажи, зачем ты…
– Не знаю. Сама не знаю. Честное слово. Извини.
– Да что, что извини! Она еще извиняется, главное. Идиотка…
Подталкивая парня в горестно-разочарованную спину, она вывела его в прихожую, открыла дверь.
Он шагнул за порог и, уже стоя на лестничной клетке, перед лифтом, обернулся, сверкнул в нее сердитыми глазами, приготовившись выговорить в ее адрес еще что-нибудь сильно обличительное, но слушать она уже не стала – торопливо захлопнула дверь, закрылась на все замки. Потом долго стояла под душем, смывая с себя наваждение ночного приключения. Не хотелось ни смеяться, ни плакать. Мысли на удивление текли в абсолютно противоположную, приземленно-бытовую сторону – а вдруг опять кран с горячей водой не захочет заворачиваться, как давеча? Что тогда делать-то? Всю ночь его караулить?
Кран завернулся на удивление с первого раза. Повезло. Обмотав мокрую голову старой рубашкой, поскольку новых полотенец в хозяйстве еще не завелось, она бухнулась спать, не отвлекаясь на производимые беспокойным духом Анны Илларионовны шорохи. Мыслей в голове никаких не было. «Завтра. Я подумаю обо всем, что со мной сегодня произошло, завтра», – проговорила она себе, засыпая, голосом Скарлетт О’Хары.
Старенький ангел-хранитель вздохнул, поник седой головою, простер над ней свои тощие, обветшавшие к возрасту крылья. Что ж, спи, горе ты мое…
Сквозь чуткий сон она слышала, как проснулся и закряхтел, завозился в своей кроватке Сашенька. Надо вставать. Надо жить как-то. Но сон не отпускал, организм упорно предъявлял свои права на отдых. Что ж, его тоже понять можно, организм-то. Ему ж дела нет до ее переживаний, у него своя проблема. Нервное истощение – это вам не простуда какая-нибудь, это проблема для него серь езная. Надо будет с вечера снотворного заглотить, чтоб не метаться потом по квартире полночи. А сейчас надо вставать. Надо. Надо. Надо!
С трудом сев на постели, Вика потрясла головой убито, потом встала, запахнула не снятый с вечера халат. Шлепая тапками, побрела в детскую. Розовый со сна Сашенька, держась за планку кроватки, присел ей навстречу, растянул беззубый рот в улыбке, потом бухнулся плотным тельцем обратно на подушку, спрятал в ладошках личико.
– Ой, а где это у меня тут Сашенька? Нету моего Сашеньки… – проворковала она хриплым голосом, наклоняясь над кроваткой. С такой вот игры начиналось каждое их утро. Сейчас он отнимет ладошки от лица, зальется счастливым смехом – да вот же он я, ты что, мамочка!
Утро покатилось в обычном своем режиме – умывание, одевание, завтрак. Вика выглянула в окно – день начинался просто чудесный, августовский, прозрачный, солнечный. Сейчас они гулять пойдут… Она собралась было совсем уже от окна отвернуться, но в последний момент вздрогнула, напряглась, вглядываясь в подъехавшую к подъезду черную машину. Нет… Неужели Вадим? Он никогда так рано не приезжал…
Из машины действительно вышел Вадим. Небрежно хлопнув дверцей, перекинул пиджак через плечо, не спеша пошел к подъезду. Она тут же метнулась к зеркалу, начала лихорадочно перебирать баночки с косметикой в поисках тонального крема – успеть бы прикрыть хоть как-то темные круги под глазами, чтоб лишних вопросов не задавал… Нет, не успеть. Вон уже и ключи шуршат в замочной скважине…
– Чего это с тобой? – спросил Вадим, недовольно ее разглядывая. – Выглядишь как наркоманка после крутого прихода. Болеешь, что ли?
– Нет. Не болею. Не спала просто.
– А чего так?
– Сашенька просыпался все время, я боялась заснуть…
– Да? А почему он просыпался? Он что, простыл? Заболел? Ты ему температуру мерила? – озабоченно кинулся он через прихожую в детскую, и вскоре оттуда послышалось дружное и трогательное воркование отца с сыном. Прямо до слез трогательное.
Ей всегда было смешно и странно наблюдать, как этот огромный, до мозга костей циничный и по сути очень жестокий мужик сюсюкал с ребенком, как нежно прижимал его к себе своими ручищами, как на короткое время превращался в обыкновенное ласковое теля, облизывающее ее Сашеньку.
– Нет, температуры вроде нет… – вскоре вернулся Вадим в гостиную, уже с Сашенькой. Тот подпрыгивал у него в руках, колотил от избытка эмоций по голове с образовавшейся на затылке проплешиной. В общем, вел себя, как абсолютно здоровый, щедро любимый отцом и матерью ребенок. Вика даже отметила про себя ревниво, что Вадиму Сашенька радуется больше, чем ей по утрам из кроватки…
– Может, зубки режутся? – продолжала отстаивать свою версию «недосыпания» Вика. – Говорят, все дети спят беспокойно, когда у них зубки режутся…
В придумывании всяческих версий, во вранье то есть, она здорово успела насобачиться за время свое го короткого так называемого замужества. Научилась врать соседям, изображая счастливую молодуху, научилась вести себя на людях якобы панибратски с Артуром. А как еще может вести себя молодая жена с товарищем мужа? Только дружески-панибратски. Так Вадим велел. Вранье это было двойное, до крайности изощренное. Все же кругом давно знают, какой он есть Вадиму «товарищ», а она, вроде того, наивная такая, даже и не догадывается…