Тихий Холм

– Пока ты жив…

Как… что… Парк потемнел в его глазах. Детектива пронял нечеловеческий страх – страх смерти, близкой, слишком близкой. Он в панике пощупал пустую кобуру на ремне… вспомнил, что сам отдал пистолет Хизер. Да если бы даже пистолет был… что он смог бы сделать ей? Рука безвольно упала на скамейку.

– Хизер… Не надо… Что ты делаешь?

Он хотел кричать, но губы едва шевелились, выдавливая неслышимый шёпот. А Хизер была уже у скамейки, и нож был высоко поднят, и в глазах девушки горели бесноватые огоньки. Дуглас перестал дышать. Он отчаянно старался закрыть глаза, чтобы не видеть её неотвратимое приближение, но не смог: темнота под веками была слишком страшна.

Она сделала выпад, и Дуглас услышал победный клич:

– Трям!

Он дёрнулся, зная, что никуда не убежит от лезвия. Хизер отступила на шаг назад, посмотрела на посеревшее лицо детектива и звонко рассмеялась:

– Просто шутка.

Понадобилась целая минута, чтобы Дуглас пришёл в себя. М-да, подумала Хизер, похоже, переборщила. Даже оправившись от потрясения, Картланд продолжал напряжённо всматриваться в её лицо, ожидая подвоха. Хизер виновато молчала. Увидев, что нож ещё в руке, она размахнулась и отшвырнула его прочь. Наконец Дуглас изрёк севшим голосом:

– У тебя ужасные вкусы.

– Да, я знаю, – она нарочито беззаботно махнула рукой. Дуглас слабо улыбнулся, и ей стало легче.

– Так всё кончено, Хизер?

– Да. Мы победили, – она даже удивилась, как твёрдо и красиво прозвучало это на её устах. Но раз так получается, то почему бы и нет? Дугласу совершенно необязательно знать об отчаянии и сомнениях, одолевавших её на протяжении обратной дороги в парк. Множество мыслей посетило за этот короткий срок её голову… о дальнейшей жизни, о верующих Тихого Холма, которые соберутся утром возле разрушенного святилища, о пустынных, но таких родных улицах городка… Но решающим обстоятельством, соломинкой, перетянувшей чашу весов, стал мимолётный образ отца, который посетил её после победы над Богом. В том, что это был отец, а не очередной мираж, Хизер не сомневалась. Она даже ощутила тепло его любви, на минутку заполнивший сырую комнату. Отец приходил, чтобы подбодрить её в трудную минуту. Неизвестно ещё, что было бы, если бы не это последнее свидание. Пусть недолгое, но возродившее в ней веру и стремление к жизни.

– И не называй меня Хизер, – сказала она. – Я больше не прячусь.

– Хочешь, чтобы я называл тебя, как прежде? – Дуглас нахмурился, пытаясь вспомнить свой первый разговор с Клаудией. – Как там было…

Пожалуй, тут нужно было детективу помочь.

– Шерил. Имя, которое дал мне отец при рождении.

Как только она приняла решение – спонтанно, ничего не планируя заранее, – на сердце стало легко и свободно. Что может быть логичнее, подумала она. Возвращение к истокам. Отец был бы горд её выбором. А «Хизер»… Что ж, ей никогда не нравилось это имя с ужасными уменьшительно-ласкательными.

– Шерил, – повторила она, обкатывая слово на языке. Ей понравилось, и она повторила. – Шерил.

– Ты цвет волос тоже вернёшь?

Хизер посмотрела на детектива – что он имеет в виду? Поняв вопрос, она весело рассмеялась:

– Ну не знаю. Тебе не кажется, что блондинкой быть как-то интереснее?

– Хм… – Дуглас почесал затылок. – Может, ты и права. Откуда мне-то знать?

Он усмехнулся, вспомнив, что Ричард тоже был блондином. Дугласу было приятно видеть, как она смеётся. Почаще бы тебе таких улыбок, деточка… Но даже сейчас он различал на лице девушки отпечаток страданий, перенесённых ей за цикл кошмара. Эта ночь её ещё долго не отпустит…

– Ладно… Шерил, – он шевельнулся, отгоняя прочь плохие мысли, – раз всё позади, то почему бы нам не покинуть это милое местечко? Признаться, пейзаж уже порядком приелся глазам старика.

– А ты сможешь ходить? – Хизер обеспокоенно наклонилась к нему и взяла под локоть. Дуглас потянулся вверх:

– Надеюсь с твоей помощью доковылять до тачанки, а там уже…

Он поморщился от боли, когда больная нога коснулась земли, но выпрямился и сделал первый шаг. Хизер осторожно вела его, приговаривая:

– Вот так – сюда, ещё шаг… Хорошо.

Дойдя до синей калитки, она обернулась. Обвела тревожным взглядом сломанную карусель, мерно шепчущиеся кроны деревьев и одинокий лик луны. Ждала, когда где-то между ними промелькнёт неясная чёрная тень – но ничего такого не было. Посреди мёрзлого осеннего парка гулял только ночной ветер, кружащийся в неистовом танце с самим собой… и больше никого.

ЭПИЛОГ

Цветы на сером могильном камне колыхались на ветру лепестками чашечек. Казалось, что букет, сорванный утром, ещё жив и силится пустить корни в непробиваемый мрамор. Над ними, на медной пластине (начавшей уже выцветать) было вытиснено имя отца. Его фото, где он улыбался в камеру, сидя в кабинете за пишущей машинкой. Она сама делала это фото. Правда, на остеклённом овале поместилось только лицо. Шерил вздохнула и опустилась на корточки перед могилой. Ветер перестал дуть; лепестки замерли в ожидании. Время остановилось.

Прошёл ровно год с того дня, когда не стало отца. Со дня, когда Хизер стала Шерил. Она помнила бурю, которая пронеслась над Эшфилдом той ночью – а сегодня на небе не было ни облачка. Пронзительно-синее небо уходило прямиком в бесконечность, и зелёный бархат кладбищенской травы чуть заметно колыхался под порывами ветра. Щебет голубей, ласковое тепло и золотистый диск заходящего солнца… Словно этим вечером в окраине города справлялся праздник жизни, нагло отрицающий всё то, что имело место год назад. И эта крохотная могила, одна из сотен в ряду – не более чем нелепое недоразумение. Иные могли поддаться красочному очарованию и поверить, что так оно и есть. Но не она.

Вначале люди ничем не владели. Тела их обращались в пепел; их пожирала взаимная ненависть, порождающая кровопролитные войны. Казалось, они застряли в тягучем болоте и их ничто не спасёт.

Что касается её самой… наверное, можно было даже сказать, что жизнь Шерил налаживалась неплохо. Первые месяцы были сущим адом (особенно по вечерам), это было неизбежно. Но со временем горечь утери стихала – медленно-медленно, оставляя несходящие рубцы, но всё же… Дуглас купил ей квартиру (хотел переселить в Калифорнию, но она резко воспротивилась, заявив, что никуда из Эшфилда не уедет). Полгода она перебивалась с одной работы на другую, по ресторанам и клубам. Потом Дуглас сумел убедить её, что будет гораздо лучше, если она получит высшее образование, и ещё – это стоило ему немалых сил, – что ничего страшного не стрясётся, если за обучение заплатит он. Шерил долго упиралась, но детектив был настойчив. Так что сейчас она могла называть себя полноправной студенткой колледжа Святой Ренаты.

Но нашёлся мужчина, который впервые осмелился произнести вслух имя Господа. Он предложил всевидящему Солнцу жертву – ползучего змея. Женщина, которая была с мужчиной, предложила Солнцу животворящий тростник и попросила радости для всех. И наконец, от их молитв был рождён Бог.

Как это ни ужасно было признавать, но разрушение крохотного мирка послужило на пользу взаимоотношениям Шерил с окружающими. Теперь у неё было много (много?.. Ну да ладно, ведь правда много) приятелей и подруг, которых раньше не имелось вообще. Она сама отмечала, как стала более общительной, что ей чаще хочется выходить из дома развеять своё одиночество. Ощущения для неё были новыми, слегка кружащими голову. Сначала это её пугало. Потом она привыкла, научилась получать удовольствие от того, что, пожалуй, именовалось «настоящей» жизнью. Некоторое время назад она с растерянностью заметила, что за ней пристально следят сразу несколько парней из числа сокурсников.

Бог создал время, отделив день и ночь от единого мрака. Он открыл для всех желающих путь к спасению, даруя людям радость, о которой они раньше не смели мечтать.

Дуглас часто звонил ей, а раз в пару месяцев заходил на огонёк, выбравшись из своего домика в Солнечном штате. Было видно, что пребывание в Эшфилде не доставляет старому детективу удовольствие; в сущности, он приезжал только затем, чтобы повидать Шерил, убедиться собственными глазами, что с ней всё хорошо. Он видел её своей дочерью и панически боялся за неё, как когда-то отец. Воспоминания тяготили и его… но когда Дуглас приезжал, они ни словом не поминали Тихий Холм – незачем бередить и без того с трудом заживающие раны. Пережито – забыто. Сидели за столиком с чашкой чая, болтали о том о сём… Рассказывала в основном Шерил, Дуглас же оставил практику частного сыска, и новостей у него бывало мало. За год он сильно постарел, морщины приумножились, а волосы прибавили серебра и заметно поредели. А ещё Дуглас продолжал пить.