Психиатр

— Вы можете опознать этого мужчину?

— Да, это вон тот, — сказала Катрин, кивнув в сторону Джозефа Харви.

Вопреки рекомендациям своего адвоката тот настоял на том, чтобы оставить черные очки, даже если это станет причиной предвзятого отношения жюри.

— Вы разглядели то, что было в клетке?

— Нет, он ее прятал, чтобы я не смогла увидеть, что находится внутри.

— Что вы делали в этот момент?

— Ничего, я была напугана. В любом случае первые двое взяли меня за руки, снова уложили на рояль на живот. Я кричала, не зная, что они хотят со мной сделать. Я слышала, как они смеялись позади меня, они все одновременно дотрагивались до меня. Я услышала, как третий мужчина сказал: «Вы увидите, что я собираюсь сделать с ее маленькой розовой попкой». Тогда я обернулась и увидела, как он склоняется надо мной и берет за ягодицы. Затем он поднялся и сказал: «Держите ее как следует, она попытается сопротивляться. Приобщим ее к кое-чему на самом деле новенькому, к такой маленькой мышке… Раздвиньте ей ягодицы». Тогда двое других…

Она замолчала, словно иссякла.

— Переведите дух, Катрин, я знаю, что это трудно.

— Двое других сделали то, что он сказал, а третий, тот, что был с клеткой, принялся, посмеиваясь, плевать мне между ягодиц. Он сказал остальным делать то же самое. И они все трое плевали мне между ягодиц. Можно было подумать, что это конкурс. Потом они прекратили. Я думала, что они закончили и отпустят меня, но вместо этого я почувствовала ужасное жжение между ягодицами. Это была такая дикая боль, что я лишилась чувств.

— Один из них вошел в вас?

— Нет, не думаю, но я не уверена. Как я сказала, я потеряла сознание.

— Вы помните еще что-нибудь, Катрин?

— Нет, я очнулась уже в машине на пляже. Было утро, приехала полиция, «скорая помощь»…

— Спасибо, Катрин.

Она хотела было вернуться на свое место, но судья Бернс предупредил ее, что еще рано и что защита захочет, возможно, провести контрдопрос. Скривив губы в нервной улыбке, Катрин села, все же чувствовалось, что она довольна тем, что с дачей показаний прокурору наконец покончено. Это потребовало от нее значительных усилий. Прокурор заговорщически подмигнул ей.

Томас был поражен.

Рассказ Катрин изобиловал шокирующими подробностями по сравнению с теми отрывочными сведениями, которые он смог вытащить из нее после изнасилования. Решительно, эффект, обещанный создателями мнемониума, длился недолго. Эффективность препарата была лишь временной. По всей видимости, он никогда не выйдет из стадии экспериментальной разработки!

Более странно то, что мнемониум столь сильно повлиял на Томаса, даже в большей степени, чем предвидели фармацевты. Возможно, потому, что Гибсон принял двойную дозу?

Масса деталей того, что произошло в канун рокового вечера 15 июля, несмотря на все, всплыла в его сознании: заседание комитета по дисциплине, состоявшийся перед этим разговор в кабинете директора… С другой стороны, он совершенно ничего не помнил о своем любовном фиаско, — возможно, его мужская гордость заблокировала неприятные воспоминания! Но особенно его тревожило, преследуя ночами и омрачая часы бодрствования, то, что он так и не смог приподнять завесу над той ночью, разогнать густой туман. Это позволило бы ему наконец понять, не мог ли он изнасиловать Катрин; сомнения продолжали терзать его, несмотря на прибывающие доказательства против четверых обвиняемых.

Доктор Шмидт встал, бросил напоследок взгляд в свои записи и медленно направился к Катрин.

На его губах играла хищная, самоуверенная улыбка.

Глава 59

— Мадемуазель Шилд, можете ли вы нам рассказать, как были одеты вечером пятнадцатого июля? — задал вопрос доктор Шмидт.

— На мне было белое платье.

— Это платье? — спросил он, показывая мятое и запачканное красноватыми пятнами крови платье, уложенное в пластиковый пакет, пронумерованный должным образом.

Катрин мельком посмотрела:

— Да.

— Мадемуазель Шилд, в полицейском отчете отмечено, что вас нашли утром шестнадцатого июля, в машине доктора Гибсона, присутствующего здесь.

— Протест, ваша честь!

— Протест принят.

— Когда вас нашли в машине, на вас не было бюстгальтера. С вами часто такое случается?

— Протест, ваша честь!

— Протест отклоняется. Мадемуазель Шилд, отвечайте на вопрос.

Катрин посмотрела в сторону Кубрика. В ходе подготовки этот вопрос не был предусмотрен. Он кивнул, чтобы дать ей понять, что она должна сказать правду.

— Иногда такое бывает.

— Этому есть какая-то особенная причина?

— Летом, когда жарко, мне так удобнее. Если бы вы были женщиной, то знали бы, что есть платья, которые лучше носить без бюстгальтера.

— Вы отказываетесь от бюстгальтера каждый раз, когда выходите в жару?

— Если бы я выходила с вами, то, пожалуй, надела бы.

В зале раздались смешки.

У доктора Шмидта был смущенный вид, его смущение усилилось, когда, к своему удивлению, он обнаружил, что один из его ассистентов тоже улыбается, что его разозлило больше всего. Он бросил на него свирепый взгляд. Этот бедолага хотел что-то возразить, но адвокат в два счета сбил с него спесь!

Катрин же посмотрела на Джулию, черпая мужество в ее светлой улыбке. Томас и не пытался скрыть свое веселье. Но молодая женщина искала прежде всего поддержки прокурора, обеспокоенная тем, что нарушила строгие указания, данные ей во время тщательной подготовки, которая, впрочем, во многом напоминала театральные репетиции, где любая реплика, интонация, выражение лица имели значение. Но склонность к иронии — эта черточка характера, стимулированная почти органической антипатией к доктору Шмидту, — все же проявилась.

Доктор Шмидт повернулся к судье Бернсу и сказал:

— Ваша честь, мне бы хотелось сейчас позвать профессиональную манекенщицу, которая поможет продемонстрировать присяжным и суду, как выглядела мадемуазель Шилд вечером пятнадцатого июля в платье без бюстгальтера. Оба платья, совершенно одинаковые по размеру, ткани, изготовлению и даже этикеткам, в чем ваша честь может убедиться.

— Можете приступать, — сказал судья Бернс.

Тогда доктор Шмидт повернулся к первым рядам публики. По его сигналу видная датчанка, роскошные вьющиеся белокурые волосы которой были собраны в хвост на затылке, встала, сняла шаль, которая скрывала широкие костлявые, почти мужские, плечи, и грациозно и с достоинством подошла к присяжным.

Мужчины, по большей части покоренные, робко заулыбались. Не каждый день случалось оказаться рядом с такой красивой женщиной с колдовским очарованием! Женщины, похоже, тоже отреагировали, но скорее всего на то, что эта необычайная, почти неестественная, красота была вызывающей.

Но ничего больше. Декольтированное, но без откровенного выреза, платье было сшито из такой легкой ткани, что можно было без труда разглядеть грудь топ-модели: по всей видимости, на ней не было бюстгальтера, что позволяло выставить напоказ большие груди с ярко-красными сосками, настолько упругие, что можно было предположить исключительную наследственность, либо, что более правдоподобно, работу опытного пластического хирурга.

Как женщины, так и мужчины-присяжные, каждый на свой лад, испытывали притягательный эффект этой одежды. Они теперь лучше представляли, как именно выглядела Катрин вечером 15 июля: она была по меньшей мере привлекательной. Эта маленькая демонстрация дала ожидаемый результат, а именно: у присяжных возникло предвзятое отношение к девушке. Как ни печально, но меж тем достаточное распространение получило мнение, что из двух изнасилованных женщин хотя бы одна этого «хотела», провоцируя нападение, которое на самом деле являлось не чем иным, как наказанием за фривольность.

«Продефилировав» перед присяжными и убедившись, что они хорошо ее рассмотрели, датчанка приблизилась к столу судьи Бернса и повернулась к нему спиной, подчиняясь, таким образом, хитроумному, жестко разработанному сценарию Шмидта. Это позволило публике вдоволь любоваться вздернутыми грудями сквозь ткань платья, подобного тому, что носила Катрин. Легкое волнение в зале сопровождалось несдержанным свистом.