Хрущев

Потери Украины, если рассматривать их в сравнении с исходными данными, были еще ужаснее: погибло от трех до пяти миллионов человек, то есть одна шестая населения; еще 2,3 миллиона угнаны на работы в Германию; более семисот городов и двадцать восемь тысяч деревень лежали в руинах; полностью или частично разрушены шестнадцать тысяч предприятий и двадцать восемь тысяч колхозов; погибло 40 % национального богатства республики 2.

Но и эта ужасающая статистика не в полной мере отражает горе и страдания разоренной страны. Не отражается в ней и надежда советских людей — надежда на то, что понесенные жертвы не будут напрасны, что победа в войне, прогремевшей над страной, как писал Борис Пастернак, «очистительной бурей», принесет с собой свободу 3.

Надеялся на перемены и Хрущев. Разумеется, его мечты не включали в себя либерализацию или вестернизацию: в его обязанности входило восстанавливать на Украине партийную власть, поднимать из руин ненавистные многим крестьянам колхозы, бороться с вооруженными бандами националистов в Западном крае. Однако и он страшился возвращения к «эксцессам» предвоенного периода, к голоду начала тридцатых, к преследованиям украинских интеллектуалов, которым он по мере возможности покровительствовал.

Хрущев по-своему любил Украину и украинский народ и полагал, что и украинцы относились к нему «по-доброму» 4. Он видел страдания украинцев во время войны и готов был трудиться не покладая рук, чтобы помочь им вернуться к мирной жизни. Конечно, его украинский «патриотизм» был ограничен советским интернационализмом — однако вполне реален. И тот же Хрущев, что вел непримиримую борьбу с националистами Западной Украины, порой готов был спорить со Сталиным, отстаивая интересы украинцев. Послевоенный голод на Украине не был его виной; именно из-за своей позиции по этому вопросу Хрущев лишился поста украинского лидера.

Послевоенное время на Украине сочетало в себе трагедию и фарс. На Западной Украине шла гражданская война, в которой обе стороны проявляли немыслимую жестокость, а чиновники, страшившиеся за свою жизнь, — чудеса изворотливости. В 1946 году в деревне разразился голод, порой доводивший людей до людоедства; в это же самое время вновь было обращено внимание на роль Хрущева в провалившемся харьковском контрнаступлении 1942 года. Победу в войне Сталин относил прежде всего на счет русского народа. «Всякий другой народ, — заявил он в своем победном тосте в мае 1945 года, — сказал бы правительству: вы не исполнили наших ожиданий, убирайтесь вон, заключайте мир с Германией и оставьте нас в покое» 5. Целые народы, обвиненные в сотрудничестве с нацистами — крымские татары, чеченцы, ингуши, калмыки и балкарцы, — были депортированы. «Если украинцы избежали этой участи, — говорил Хрущев в своем секретном выступлении 1956 года, — то только потому, что их слишком много — высылать некуда. А то бы он и их выслал» 6.

В сюрреалистической действительности, характерной для послевоенной Украины, немалую роль играли личные качества Хрущева. Шла ли речь о борьбе с бандами националистов или о коллективизации крестьянских хозяйств Западной Украины — он неизменно обещал куда больше, чем мог выполнить, а когда невыполненные обещания угрожали его самооценке и служебному положению, сваливал вину на подчиненных и утешался поощрением абсурдного культа собственной личности.

В начале 1947 года Сталин сместил Хрущева с поста первого секретаря компартии Украины (хотя разрешил остаться главой украинского правительства) и прислал ему на замену Кагановича. Вскоре Хрущев совершенно исчез из публичной жизни: он тяжело заболел, едва не умер. И вдруг — настоящее чудо! Осенью 1947 года к Хрущеву вернулись и прежнее здоровье, и прежний пост. Более того: 1948 и 1949 годы, едва ли не худшие в советской истории, стали лучшим временем в карьере Хрущева.

Освободив в июле 1944 года Львов, Советская Армия вскоре достигла границы, проложенной в 1939-м в результате договора Сталина с Гитлером, и двинулась дальше — на Германию, на Берлин. Однако для новой границы, включавшей в себя Западную Украину, Советскому Союзу предстояло еще отстоять право на существование в глазах окружающего мира.

В конце 1944 года главной задачей Хрущева было восстановление разрушенного украинского хозяйства. При этом он не мог противиться соблазну своеобразного «военного туризма». Когда Киев посетил Микоян, Хрущев возил его по полям недавних сражений. Да и сам он то и дело появлялся вблизи линии фронта, «побыть с военными товарищами, послушать их, посмотреть на немецкую землю… взглянуть в глаза немцам, прочесть на их лицах… каково им отведывать войны, которую навязал нам Гитлер» 7. Даже находясь в Киеве, он постоянно следил за военными действиями с помощью телефонной связи. Однажды ему позвонил Жуков и радостно объявил: «Скоро я Гитлера в клетку посажу и привезу тебе. Когда буду его доставлять в Москву, то пошлю через Киев, чтобы ты тоже на него посмотрел» 8.

После освобождения Западной Украины летом 1944 года 750 тысяч человек были призваны в армию. Все мужчины от девятнадцати до пятидесяти, невзирая на состояние здоровья, после всего лишь восьмидневного обучения встали под ружье и отправились в бой. По уверениям Хрущева, «военнообязанные из освобожденных областей понимали свой долг, их не надо было просить присоединяться к Советской Армии…». Однако многие сопротивлялись призыву или дезертировали при первой возможности, пополняя собой ряды партизан-националистов, развернувших настоящую войну против советизации Украины 9.

Восстанавливать украинскую экономику остались — за исключением шахтеров, инженеров и квалифицированных рабочих, освобожденных от призыва, — «старики, инвалиды и непригодные к военной службе, главным образом женщины». Хрущев уверял, что все они «шли туда охотно. Объяснение тому двоякое: с одной стороны, большую роль играли патриотизм и агитация Коммунистической партии…». По следующей же его фразе мы понимаем, что реальная картина была далеко не идиллической: оказывается, к работе на заводах и фабриках людей привлекало и то, что «в восточноукраинских промышленных районах снабжение было все-таки как-то организовано: например, питание населения было лучшим, чем в других районах Украины» 10.

Уже в 1943 году Хрущев вновь занял пост первого секретаря компартии Украины, а в 1944-м был назначен и главой украинского правительства — став, таким образом, единственным, кроме самого Сталина, лидером, совмещающим эти два поста.

Верно служа Сталину, Хрущев в то же время по мере сил противостоял тому, что сам предпочитал считать не сущностными чертами советской системы, а лишь ошибками нижестоящих чиновников. Советские граждане, во время войны оказавшиеся на оккупированных территориях, как и советские солдаты, попавшие в плен, в глазах Сталина казались подозрительными и подлежали суровому наказанию. Хрущев утверждал, что защищал свой народ («Мы ведь всю Украину оставили, так что те, кто остался, сами имеют какое-то право нас обвинять за то, что мы ушли и оставили их» 11), и существуют свидетельства, подтверждающие, что это правда. На встрече специалистов по кадровой политике партии в апреле 1944 года Хрущев назвал оставшихся на оккупированной территории «нашими людьми» и призвал слушателей «не порочить» их 12. Той же весной он снова отправился к старому юзовскому другу Илье Косенко. Самого Косенко дома не оказалось; но его дочь, услышав, как помощник Хрущева шепчет ему на ухо, что Косенко пережил войну на оккупированной территории, взорвалась: «Если это плохо, зачем вы тогда к нему приехали? Он не работал на немцев: только чистил сортиры, потому что иначе его бы повесили!» Хрущев в ответ погладил ее по голове и проговорил: «Молодец, хорошая дочь — знаешь, что отца надо защищать!» 13

В длинном письме Сталину, написанном в июле 1944 года, Хрущев рассказывает о своей встрече с бывшими советскими военнопленными. Все они, сообщает он, боялись бежать, опасаясь не только немцев, но еще более — того, что дома, как пугали их немцы, расстреляют или повесят свои же. «Надо разоблачить немецкую ложь о том, что мы арестовываем и казним пленных, — советовал Хрущев. — Надо разбросать листовки с призывами к русским, украинцам и белорусам бежать в леса» 14. Увы, бывших военнопленных действительноарестовывали и посылали в лагеря. Называя эту практику «немецкой ложью», Хрущев осторожно, но тем не менее решительно возражал против нее.