Хрущев

Если верить самому Хрущеву, решение послать на Кубу ракеты принималось им не единолично, но совместно с «товарищами». Только после двух или трех продолжительных дискуссий все согласились, что стоит рискнуть. С самого начала, уверяет Хрущев, он «хотел заручиться согласием своих товарищей по Центральному Комитету КПСС и правительству». Он «не хотел форсировать это решение, чтобы оно выкристаллизовалось в сознании каждого и каждый бы, понимая его последствия, знал, что оно может привести нас к войне с США… Решение было принято единодушно» 45.

Однако эти слова далеки от реальности. В апреле 1962 года Хрущева навестил на Черном море министр обороны Малиновский. С собой он привез удручающий доклад о стратегическом балансе и сообщение, что американцы закончили размещение ядерных боеголовок «Юпитер» в Турции. По всей видимости, Малиновский хотел попросить дополнительных ассигнований на оборону; результат его жалоб оказался неожиданным для него самого. «Родион Яковлевич, — хитро усмехнувшись, спросил вдруг Хрущев, — а что, если запустить в штаны дяди Сэма нашего ежа?» 46

Еще прежде Хрущев делился своей идеей с Микояном, которого после его поездки на Кубу считал экспертом по этой стране. Этот разговор произошел во время прогулки старых товарищей по территории хрущевской резиденции на Ленинских горах. Хрущев предложил «очень быстро» разместить ракеты в сентябре-октябре, а затем, после ноябрьских выборов в конгресс США, сообщить об этом Кеннеди — лучше всего лично, когда он будет в Нью-Йорке на сессии Ассамблеи ООН. Хрущев полагал, что США отнесется к этой новости спокойно — «ведь у них в Турции есть ракеты, нацеленные на Советский Союз». Микоян усомнился, что ракеты можно перевезти через полмира и разместить втайне, и выразил опасение, что это может спровоцировать кризис. И потом, заметил он, такие вещи не делаются без согласия Фиделя Кастро — а он, вполне возможно, будет возражать. Микоян несколько раз повторил, что план Хрущева очень опасен. «Это я и сам сразу высказал», — замечает по этому поводу Хрущев 47.

Если бы Хрущев серьезно отнесся к советам Микояна, возможно, кризиса бы не случилось. По крайней мере он был бы готов к тому, что произошло. Следовало бы ему проконсультироваться и с Добрыниным и Трояновским, которые много знали о Соединенных Штатах, — однако он не сделал и этого. Вместо того чтобы тщательно взвесить и обсудить все контраргументы, Хрущев поведал о своем плане небольшой группе советников: членам Президиума Микояну и Козлову, Малиновскому, Громыко, а также командующему ракетными войсками маршалу Бирюзову. Изложив свою мысль, Хрущев задал Малиновскому гипотетический вопрос: «Предположим, в ста сорока километрах от наших берегов лежит остров, который нам нужно захватить и подчинить себе, несмотря ни на какое сопротивление. Мы можем использовать любое оружие, кроме ядерного. Сколько времени нам на это потребуется?» Четыре-пять дней, самое большее — неделя, ответил Малиновский. «Вот видите! — воскликнул Хрущев. — Что же нам делать [чтобы помочь Кубе]? В любом случае, мы просто не успеем отправить помощь на другой конец света. А после драки кулаками не машут». И вопрос был закрыт.

Если у Малиновского и имелись какие-то сомнения, он их не высказывал. Что касается Бирюзова — с какой стати он стал бы возражать, если Хрущев предлагал ему нацелить ракеты средней дальности на США? Микоян повторил свои возражения, но Хрущев их отмел: «Пусть сперва маршал Бирюзов и другие специалисты рассмотрят возможность разместить ракеты на Кубе так, чтобы об этом не пронюхали американцы, а потом пусть они передадут лично Фиделю послание с вопросом, согласен ли он». Микоян был уверен, что по обоим вопросам ответ Бирюзова будет отрицательным 48.

В октябре 1959 года на Кубу прибыл советский журналист Александр Алексеев — высокий человек в очках. На самом деле Алексеев был разведчиком. Зная испанский язык и хорошо понимая психологию латиноамериканцев, он скоро сошелся с Фиделем и Эрнесто (Че) Геварой куда ближе, чем советский посол Сергей Кудрявцев — чопорный дипломат, не выходивший на улицу без целой армии телохранителей. В начале мая Алексеева вызвали домой, в Москву. 7 мая, перед встречей с Хрущевым, ему объявили, что хотят назначить его послом на Кубе: неудивительно, что после такого посула Алексеев готов был выполнить любое распоряжение начальства. На первой встрече Хрущев о ракетах не заговаривал. Вместо этого он засыпал Алексеева общими вопросами о Кубе и ее правительстве; несколько раз во время разговора он снимал телефонную трубку и приказывал обеспечить Кубу той или иной помощью. Алексеев был приятно удивлен большими познаниями Хрущева о Кубе и его теплыми чувствами к Кастро: по его словам, «не успевал я рот открыть, а он уже угадывал, что я хочу сказать» 49.

Несколько дней спустя советники Хрущева собрались в том же составе, но на этот раз — еще и с Шарафом Рашидовым, кандидатом в члены Президиума и первым секретарем ЦК компартии Узбекистана, который уже не раз ездил по странам третьего мира, демонстрируя собственным примером, как преобразилась Средняя Азия при социализме. Алексеев и Микоян изложили свои взгляды на кубинскую ситуацию: Хрущев не раз прерывал их, подчеркивая, какой опасности подвергается Кастро. И вдруг задал Алексееву вопрос, от которого тот «остолбенел»: что скажет Кастро, если СССР предложит разместить на Кубе ядерные ракеты?

Алексеев, не подумав, выпалил, что Кастро не согласится — не захочет отталкивать от себя другие латиноамериканские страны. Малиновский возразил: если республиканская Испания в 1930-х не стеснялась принимать помощь от СССР, «с какой стати революционная Куба будет упускать такой случай»?

Не позволяя разгореться спору, Хрущев начал пространную речь в защиту своей идеи. Американцы планируют полномасштабную военную интервенцию на Кубу. Сдержать их можно только ядерными ракетами. Операцию нужно проводить в секрете, поскольку в США идет избирательная кампания. Как только ракеты будут размещены и готовы к бою, СССР сможет разговаривать со Штатами на равных. Прагматичные американцы едва ли станут особенно возмущаться — не возмущался же СССР, когда они разместили свои ракеты в Турции и Италии! И затем, так и не дав Президиуму обсудить свое предложение, Хрущев объявил, что Алексеев, Бирюзов и Рашидов полетят на Кубу, чтобы «объяснить Фиделю Кастро нашу позицию» 50.

Сам Хрущев вместе с Громыко тем временем отправился в недельную поездку по Болгарии. Но и там, вспоминал он позднее, мысли о Кубе «неотвязно сверлили мозг» 51. И произнесенные в Болгарии речи — полные упоминаний об американских ракетах в Турции, о несговорчивости Запада и о том, что пора заставить Вашингтон разговаривать с Москвой на равных, — вполне это подтверждают; а по раздражительности Хрущева во время этой поездки легко судить, как он мучился, не имея возможности поделиться обуревающими его мыслями с лидером болгарской компартии Тодором Живковым 52.

20 мая, по дороге в Москву, Хрущев обсудил свой план с министром иностранных дел. Он настаивал, что размещение ракет необходимо, и хотел только услышать мнение Громыко. Тот прекрасно понимал, что, если станет возражать, Хрущев может «вспылить» — знаменательное признание, само по себе показывающее, как мало склонен был Хрущев слушать от подчиненных неприятные истины. Однако Громыко, если верить его воспоминаниям, все же воспротивился: «…Завоз на Кубу наших ядерных ракет вызовет в Соединенных Штатах политический взрыв. В этом я абсолютно уверен…» Против ожидания, Хрущев не вспылил. »Вместе с тем я ощутил определенно, что свою позицию он не собирается изменять» 53.

На следующий день состоялось заседание Совета обороны СССР. Председателем этого высшего военно-гражданского органа страны был сам Хрущев, членами — секретари КПСС Козлов и Брежнев, члены Президиума Микоян и Косыгин (занимавший также должность первого заместителя председателя Совета министров), а также Малиновский, его первый заместитель маршал Андрей Гречко и генерал Алексей Епишев, начальник Главного политического управления Советской Армии. Присутствовал также генерал-полковник Семен Иванов из Генерального штаба — он выполнял обязанности секретаря. Предполагалось, что встреча будет посвящена докладам военных о том, что происходило в армии, пока Хрущев был в Болгарии. Однако Иванов вернулся в Министерство обороны «в таком волнении», в каком его помощник, генерал Анатолий Грибков, никогда его не видел. «Еще в дверях он протянул мне несколько листков бумаги и закричал: „Анатолий Иванович, вот это немедленно переписать начисто! От руки! Никаких машинисток!“»