Год в «Звездолёте».

Одновременно все отправились спать в соседнюю комнату. Три постели с белоснежными покрывалами! «Вот это да!» — вырывается невольный возглас у всех. По привычке разыгрываем кровати, хотя все они совершенно одинаковые, и начинаем укладываться.

Лежу на широкой мягкой кровати, на пуховой подушке, белоснежной накрахмаленной простыне, закрытый по самый подбородок теплым красивым одеялом. Не верится, что это возможно. И в сотый раз за несколько часов спрашиваю себя: «Не сон ли это? Красивый, радужный, цветной сон?»

Мелькают, бешено скачут картины сегодняшнего дня. Они перемежаются с воспоминаниями о нашей жизни за железной дверью. Временами теряю реальное представление, и мне кажется, что мы опять там, в «Земном звездолете».

Все время звон в ушах. Звенящая тишина! Вот не думал, что так может быть… Я посмотрел на часы — почти два часа ночи. Ребята тоже не спят. Беспокойно ворочаются. Все заняты своими мыслями. «Где-то скребется мышь или мне кажется?» — шепчет Борис. Я ничего не слышу, кроме звона и шума в ушах. Мысли путаются, уходят от реального…

На Землю напали существа, похожие на спрутов, не знающие жалости к людям. Через правильные промежутки времени они выходят из ракет, вооруженные «зеленым лучом», который сжигает все, что может гореть и плавиться.

Но вот однажды их машины — огромные шагающие треножники — стали неподвижны. Люди с опаской подходят к треножникам и видят — все пришельцы мертвы! Они погибли от непривычных для них земных микробов.

Это фантастика. Герберт Уэллс. «Война миров». Но опасность вполне реальна. Опасность для пришельцев из космоса погибнуть от земных микроорганизмов, и нисколько не меньшая опасность для землян, если инопланетные микроорганизмы попадут на Землю.

Статья девятая Международного договора, подписанного СССР в январе 1967 года, налагает определенные обязательства в отношении стерилизации космических объектов. Вот почему при полете советских и американских космических аппаратов к Марсу и Венере были приняты меры, чтобы избежать попадания земных микроорганизмов на поверхность этих планет. А сжатый азот, который использовался в реактивном двигателе американского «Маринер IV», проходил через два фильтра, что согласно расчетам снижало вероятность попадания земных микроорганизмов в атмосферу Марса до одной десятимиллиардной доли процента.

Меры безопасности были предприняты также при возвращении на Землю американских космонавтов из путешествия на Луну. Карантин — вот что ждало их на Земле. И понятно. Это необходимо, это сделано во имя блага всего человечества.

Мы тоже находимся на карантине, хотя и не совершали посадку на другой планете, и не привезли с собой ее микробов. Опасность угрожает нам…

Ученые ищут способы обеспечения благополучного возвращения людей из гермообъекта в обычные земные условия. Известно, что микробы в герметических помещениях, с одной стороны, вырождаются, становятся по видам однообразны, а с другой — могут накапливаться. Все это нарушает бактериальное равновесие — важный защитный механизм человека к заболеваниям. И тогда человеческий организм становится очень восприимчив к «микробному шоку» — быстрому и пагубному действию болезнетворных микроорганизмов.

Специалисты установили, что некоторые микроорганизмы, почти безвредные для человека, могут стать опасными для него в неблагоприятных условиях герметических помещений при нарушении бактериального равновесия, при резких изменениях в составе микрофлоры. К счастью, никто из нас троих не заболел от «чужих» микробов соседа, а ведь такая возможность в принципе существовала. Правда, еще до эксперимента специалисты провели изучение у каждого из нас аутофлоры — микрофлоры кожных покровов и слизистых. И существенной разницы в ней не обнаружили. Мы, оказавшись «биологически совместимыми», по-братски поделили даже микробов во время совместной жизни в гермокамере.

А сейчас врачи стараются изолировать нас от тех же самых земных микроорганизмов, с которыми мы расстались год назад. Мы отвыкли от них за год. Вот почему нас встретили люди в масках и вот почему мы теперь здесь…

Открываю глаза. Первая мысль: «Где я? В больнице? Почему?» Потом сообразил, что находимся все в клинике. Успокоившись, чувствую, что хочется спать. Сунул под мышку градусник и снова закрыл глаза.

— Андрей! — раздался голос Германа. Открываю глаза. — Как себя чувствуешь?

— Так себе! Кажется, не выспался. В голове тяжесть. В ушах шум, звон.

— Да, у меня тоже. И у Бориса.

Разминаться не хочется. По телу разлита слабость. Нестроение плохое. Но, как всегда, надо проводить утренние замеры: вес, пульс, дыхание, артериальное давление… Интересно, какое оно? Смотрю в журнал и вижу — оно повышенное — 140/90.

На завтрак дали опять натуральный кефир. Но, к сожалению, рядом лежит краситель кармин, который предстоит проглотить перед приемом пищи. Опять «обменные дни»!

6 ноября. У Бориса день рождения. В прошлом году в этот день мы пили сок за его здоровье и успехи. И среди многих тостов было пожелание через год вновь поднять бокалы, но… с шампанским. И вот прошел год. Борису уже 25, а мы от шампанского так же далеки, как и год назад, и чокаемся кефиром и закусываем… кармином.

После завтрака потянуло ко сну. У всех праздники, а у нас опять исследования. Даже праздничного рациона нам не дали. Я сижу в коридоре в кресле. У дверей — дежурный в маске. Вижу только глаза. Он что-то записывает в журнал. Герман и Борис гуляют по коридору. Десять шагов — поворот, и опять десять. Но это уже не тот «коридор» между растениями в оранжерейном отсеке.

Ребята включили телевизор. Смотреть не хочется, дневник тоже утратил прежнюю притягательную силу. Не нахожу себе места. Взял книгу, но читать не могу. Ребята тоже ходят из комнаты в комнату. Мы словно потеряли какой-то «стержень», на котором держалась наша жизнь раньше…

Время заметно ускорило свой ход: оно просто побежало, дни, похожие один на другой, замелькали быстро-быстро! Часами сидим у телефона, а телевизор нас интересует теперь гораздо меньше, чем когда-то в нашем «жилом отсеке».

С утра после завтрака обычно проводим медицинские исследования, затем обедаем, а по вечерам отдыхаем. Чаще всего в свободное время находимся в коридоре; уж очень хочется видеть людей, хотя бы через застекленную перегородку! Играем в шахматы и домино! Никаких разногласий у нас не возникает. Время вечерних телефонных разговоров четко разделено между нами. Стараемся строго соблюдать его. Хотя мы теперь имеем возможность ежедневно беседовать с родными, друзьями, мы все-таки очень скучаем.

Так проходит неделя, две. Медики приходят к нам уже каждый день, и без масок. Теперь мы видим живые лица и улыбки. Ребята с наслаждением курят после обеда. Однако мы все еще «узники». Заканчиваем писать статью для «Недели» — нашу первую публикацию. А по вечерам сидим, как обычно, втроем у телевизора. Иногда в такие часы нам начинает казаться, что про нас просто забыли.

«Почему мы должны здесь торчать?» — время от времени кто-нибудь из нас произносит ворчливым тоном.

Но однажды приходит радостный Юрий Семенович и вместо своего обычного «голубчик, потерпи», вдруг говорит:

— Завтра вас отпустят на сутки домой.

— Ура!

Бросаемся к нему как ненормальные и начинаем качать! Он еле отбивается от нас.

— Подождите, — говорит он, — одно маленькое уточнение. Вас отпустят по домам под наблюдением врачей.

— Зачем? — Мы сразу скисаем. — Что будет делать врач, когда мы будем с родными?! И как это все вы себе представляете на практике?!

— Не волнуйтесь, я поеду с вами, — говорит врач. — Развезу всех по домам, а через сутки соберу всех опять. Если все будет хорошо, скоро мы вас отпустим домой окончательно.

И вот наконец свершилось! Мы надеваем свою одежду. С волнением беру брюки, рубашку, пиджак и ботинки. «Подойдут ли?» — думаю тревожно. Хотя, если судить по весу, я не поправился и не похудел, все-таки как-то даже удивительно, что все оказалось впору. И все время, пока одеваюсь, меня не покидает странное ощущение, будто это не моя одежда.