Страница 47 из 51
Еще не закончилась вторая мировая война, когда прозвучал лозунг генерала де Голля: за 10 лет — 12 миллионов крепышей! После войны правительство с помощью специально учрежденных органов развернуло активную деятельность с целью повысить рождаемость. По инициативе входившей в него компартии, а также профсоюзов были введены различные семейные пособия. Поощрительные меры сделали свое дело. Чистый коэффициент воспроизводства меньше чем за 30 лет увеличился в полтора раза — до 1,31 в 60-х годах (против 0,87 в 30-х). Население Франции, которое в 1945 году исчислялось 40 миллионами, к 1965 году — за 20 лет — стало чуть ли не 50-миллионным.
При социализме для эффективной демографической политики условия несравненно благоприятней. Если активизировать традиционное для СССР поощрение рождаемости, можно добиться, чтобы она не просто поднялась, но достигла наилучшего значения, наиболее разумного для нынешнего этапа. Известный перелом, вероятно, наступает. Во всяком случае, чистый коэффициент воспроизводства уже не падает. Напротив, повышается. В 1968–1969 годах он равнялся 1,11, а год спустя — 1,13.
Сколько же детей лучше всего иметь в среднем каждой супружеской чете, чтобы фактический показатель, о котором мы говорили, сравнялся с желаемым?
Мы помним: 265 рождений на 200 родителей (на 100 семей) восстанавливают численность населения ровно на 100 процентов, не более.
Нас же интересует такое воспроизводство, которое является не простым, а расширенным с коэффициентом 1,20. Оно требует иного соотношения: приблизительно 320 рождений на 100 «эффективных» семей. То есть на каждую примерно по трое детей.
А как происходит в действительности? Обычно так: отец, мать, ребенок — один-единственный. Эта «айн-киндерсистем» получила широчайшее распространение в больших городах, все чаще встречается и в малых, даже в деревнях. Демографы озабочены и, естественно поднимают тревогу: однодетность— реальная и серьезная социальная опасность.
— Но разве нет многодетных семей?
— Они всегда были, есть и будут. Но их доля незначительна. Ориентироваться на них не имеет смысла.
— А нельзя ли как-то противостоять бесплодию, чтобы «эффективных семей» стало больше? Ведь оно лишает возможности иметь детей чуть ли не 10 процентов супружеских пар!
— Попытки преодолеть его предпринимаются, но удаются, к сожалению, далеко не всегда.
— Невольно вспоминаются опыты профессора Петруччи, который растил человеческий зародыш вне материнского организма. Если когда-нибудь так будут рождаться дети, то все проблемы отпадут.
— Это фантастика, хотя, вероятно, и вполне научная.
Царь Федор, сын Ивана Грозного, был последним звеном в династии Рюриковичей, если не считать малолетнего Димитрия, погибшего в детстве. И, естественно, не хотел, чтобы оборвался столь древний род. Но, прожив 40 с лишним лет, так и не обзавелся потомством.
А вот другой Федор, простолюдин Федор Васильев, живший во второй половине XVIII века близ города Шуи, понятия не имел о генеалогическом древе; ожидая очередного прибавления семейства, он рассуждал по-крестьянски: авось бог даст будущего кормильца. И вошел в историю как отец 87 сыновей и дочерей. Первая жена одаривала его четырежды четверней, семикратно тройней и 16 раз двойней. Вторая — дважды тройней и шестикратно двойней.
Если здесь нет преувеличений, то перед нами своего рода рекорд, едва ли кем превзойденный. Правда, один султан, говорят, стал папашей чуть ли не 300 отпрысков (их матерями были его многочисленные наложницы). Но такое возможно разве только в условиях полигамии. Впрочем, это исключение даже для мусульманского Востока, некогда славившегося своими гаремами. В условиях же моногамии (единобрачия) подобные достижения просто немыслимы.
Это понятно. Период внутриутробного развития таков, что роды едва ли могут следовать чаще, чем раз в год Обычно же они происходят куда реже. А биологическая возможность стать матерью дается каждой женщине природой лишь на определенный срок, который в недалеком прошлом заканчивался в 45–48-летнем возрасте. Ныне он продолжается до 50 лет и даже больше (правда, ненамного). Не так давно (в довоенное время) на Украине зарегистрирована 63-летняя роженица. И все же подобные случаи — исключение из правила. Ясно, почему «эффективными» считаются обычно семьи, где жена не старше 50 лет
Если же нас интересует нижняя граница этого периода, то прежде всего, очевидно, не биологически, а социально обусловленная — допустимая юридически, а не физиологически возможная. Та, которая устанавливается обществом на основе научных соображений. У нас, например, начало брачного возраста совпадает с совершеннолетием, хотя и может быть передвинуто законодательством союзных республик на более ранние сроки, но максимум на 2 года.
Конечно, и здесь бывают отклонения: в 1924–1931 годах, например, пятеро американок умудрились стать мамашами в 11 лет. И не где-нибудь, а в США, хотя там преждевременное материнство всегда осуждалось и государством, и церковью, и общественностью (и тем не менее пришлось организовать «специализированные» школы для беременных учениц). Что уж говорить о развивающихся странах! О целых народах, где раннее замужество освящено традицией…
Стоя на почве реальности, демографы вынуждены принять возрастные рамки фактической фертильности (плодовитости) такими: в среднем от 15 до 50 лет. Правда, в развитых странах (например, в СССР) этот возраст предлагают отсчитывать с 17 лет. Как бы там ни было, округленно он равен 35 годам, да и то с известной натяжкой. И лишь теоретически способен вместить десятки рождений. Между тем даже дюжина их означает для женщины скованность по рукам и по ногам семейными заботами, ограниченную возможность заниматься какими-то иными делами, кроме домашних.
Бесспорно, воспитание потомства — дело архиважное. Но посвятить себя только ему едва ли захотят в большинстве своем представительницы прекрасного пола. Кроме того, для них не столь уж и безобидны чересчур, частые и многочисленные роды, особенно поздние, которые небезопасны и для матери, и для ребенка. Что ж, советские демографы и не предлагают ориентироваться на многодетность. Она, по-видимому, так и останется уделом незначительного меньшинства.
А вот трое детей… Это лучше, чем двое и тем паче одно дитя, не только для общества, но и для семьи. Начнем с того, что вероятность умереть преждевременно, сколь ни мала она при нашем здравоохранении, все же, как мы видели, не равна нулю, и с ней нельзя не считаться в наш беспокойный век. Тревога за судьбу одного-единственного дитяти сопровождает родителей всю жизнь, нарастая с возрастом. Да и первенец нередко слабее второго и третьего ребенка, менее жизнестоек. Но это еще не все.
Когда малыш один у отца с матерью, он волей-неволей концентрирует на себе все их родительское внимание, заставляя нарушать заповедь «не сотвори себе кумира». И нередко вырастает эгоистом, который переоценивает собственную персону, отличается повышенной требовательностью к окружающим, но не к себе самому. Таким людям труднее найти общий язык с кем бы то ни было, им нелегко приходится в жизни. Зато те, кто привык сызмала делиться во всем с братьями-сестрами, чувствовать их локоть, гораздо проще налаживает взаимоотношения с другими, правильнее представляет свое место, роль одиночки в коллективе.
Наконец, для самой женщины более естественно рожать неоднократно — это лучше, чем единожды и тем более ни разу, для ее же организма. Кроме тех случаев, разумеется, когда это противопоказано по медицинским соображениям.
Конечно, всякие роды болезненны и внушают вполне понятный страх — перед страданиями да и риском для здоровья, сколь бы мал он ни был. Иногда приходится слышать: хорошо бы, мол, по желанию программировать численность потомства так, чтобы разрешаться от бремени, скажем, тремя одновременно. Дабы «отмучиться раз и навсегда». К тому же «параллельное» воспитание, вероятно, более приемлемо для иных пап и мам, нежели «последовательное», когда все надо начинать с самого начала.