Страница 32 из 51
А ведь пенсионный возраст у нас весьма низкий. Вспомните: для женщин 55 лет (при рабочем стаже не менее 20 лет), для мужчин 60 лет (при 25-летнем стаже). В США, например, соответствующие значения равны 62 и 65 годам. А кое-где на Западе эти границы одинаковы для обоих полов: в ФРГ, Нидерландах, Финляндии — 65 лет, в Швеции — 67, в Канаде, Ирландии, Норвегии — 70.
Следует добавить, что детский труд (у нас он запрещен) продолжает использоваться не только в «третьем мире», но даже в развитых капиталистических странах. Ибо выгоден предпринимателям своей дешевизной. По данным МОТ (Международной организации труда), свыше 20 миллионов ребятишек встречают учебный год не в школьных классах, а в заводских цехах.
Правда, возрастные ограничения при найме на работу существуют не только у нас, но какие? Где 14 лет, а где и 12. Конвенция МОТ, поднявшая этот нижний предел до 15 лет, в 1970 году была ратифицирована менее чем шестой частью государств.
Что касается нашего возрастного минимума, то фактическое его значение выше юридического. В 16 лет многие еще сидят за партами. А сейчас в СССР завершается переход ко всеобщему среднему образованию. Растет тяга в высшую школу. Начало трудовой деятельности отодвигается все дальше. В десятой пятилетке оно приблизится годам к 20.
Как же изменится период экономически активной жизни? Казалось бы, нет вопроса проще. До 35 лет для женщин и до 40 для мужчин. Номинально да, так оно, очевидно, и должно быть. А на деле? Увы, не всем дано дожить до пенсионного возраста. Иные же, еще не достигнув этого рубежа, могут перейти на инвалидность. Зато третьи, перешагнув за него, не уходят на покой, и эта тенденция сказывается все ощутимее.
Так что усредненные сроки получаются иными. Чтобы определить их со всей возможной точностью, нужны специальные расчеты, принимающие во внимание весь комплекс различных факторов.
Положим, однако, рабочий интервал равным 35 годам. Каким тогда окажется вклад нашего соотечественника в общенародный фонд? Вот расчет, проделанный советским демографом — доктором экономических наук Б. Урланисом.
Возьмем национальный доход, произведенный за один год (скажем, за 1973-й), — 333 миллиарда рублей. И разделим на число занятых в сфере производства. Получим округленно 3700 рублей на человека. Помножим на 35 лет. Результат: около 130 000 рублей. Пусть из них три четверти уйдут на потребление. Каков будет остаток? Примерно 325 000 рублей.
Да, каждый из нас может дать обществу гораздо больше того, что берет у него. Но советские демографы говорят: потребление — тоже накопление! Во всяком случае, в значительной своей части. Как ни парадоксально звучит это утверждение, оно недалеко от истины. «Вложения в человека» — затраты на благо людей, во имя их здоровья, долголетия, счастья, ради их всестороннего развития, духовного и физического, — умножают главное богатство общества, увеличивая творческие потенции тружеников-созидателей.
И это не просто еще одно слагаемое, оно важнейшее из всех. «Все во имя человека» — таков лозунг партии, и высшая цель ее экономической политики — рост народного благосостояния.
— Если приложить одну и ту же линейку к различным измерениям мира социализма и антимира капитализма, то, очевидно, еще четче проявится несходство между ними?
— Особенно если не ограничиваться чисто экономической арифметикой, а сочетать ее с политэкономической алгеброй.
— Допустим, речь идет о постарении населения. О демографической тенденции, общей для всех развитых стран. Какие здесь могут быть различия между ситуацией у нас и за рубежом?
— Что ж, давайте сопоставим характер этого явления в СССР и на Западе.
«Мы становимся обществом пенсионеров», — сетовал еще в 30-е годы немецкий демограф Ф. Бургдерфер, автор книги «Народ без молодежи». После второй мировой войны о том же самом на Западе заговорили громче, чаще, тоскливей.
Например, парижский ежемесячник «Регар» возвещал «неимоверную нужду», которую несет Франции эта самая тенденция — соотношение между иждивенцами и работниками изменяется в пользу первых. Швейцарский экономист Ф. Лютольф предупреждал соотечественников: «Наиболее характерной чертой предполагаемого развития оказывается не рост всего населения (он остается в нормальных пределах и, пожалуй, не влечет за собой радикальных экономических последствий), а ясно выраженное старение, которого следует ожидать… Нужно будет прокормить все больше людей, в то время как численность экономически активного населения относительно уменьшится».
На разные лады, но, по сути дела, те же опасения высказывали английские, австрийские и другие авторы (прежде всего западноевропейские и американские).
Расчеты, по-видимому, безукоризненны. И на первый взгляд не очень-то отрадную экономическуюперспективу обусловливают чисто демографическиефакторы. Попробуем, однако, разобраться в ситуации теми же приемами — по-бухгалтерски строго.
Только по официальным данным, только США и только с 1929 по 1966 год потеряли из-за безработицы около 10 миллиардов человеко-недель. Основной ущерб нанесен трудящимся: за тот же период они недобрали на зарплате примерно 500 миллиардов долларов. Этими подсчетами не охвачена полубезработица.
Общий же урон настолько значителен, что не поддается исчислению. Он выражается в самых разных формах. Это, например, профессиональная дисквалификация кадров, отставание в уровне общих и специальных знаний, не говоря уж о непоправимом моральном ущербе — и для самого человека, обреченного на вынужденное безделье, и для его семьи, и для общества в целом.
Между тем такое «избыточное» население, по словам Ленина, «составляет необходимую принадлежность капиталистического хозяйства, без которой оно не могло бы ни существовать, ни развиваться». И эта обреченность заставляет снова и снова заводить разговоры о «нахлебниках» общества, подогревая страхи перед «лишними руками и ртами».
При социализме, навсегда покончившем с безработицей и прочими социальными недугами, которые лихорадят дряхлеющий организм капиталистического строя, у нас нет и неуверенности в завтрашнем дне. Это не означает, разумеется, что общество, которое идет навстречу лучшему будущему, созидая истинное счастье всего человечества, как Маркс называл коммунизм, не нуждается в точных экономико-демографических оценках своего развития, своих перспектив. Напротив, такие расчеты абсолютно необходимы — без них просто немыслимо научно обоснованное прогнозирование и планирование, которое ведется в Советском Союзе и других государствах — членах СЭВ.
У нас, например, перепись 1970 года показала: в народном хозяйстве тогда было занято более 115 из 242 миллионов человек. А остальные 126 миллионов — кто они? Стипендиаты (свыше 3 миллионов), пенсионеры (33 миллиона), иждивенцы отдельных лиц, а также занятые в личном подсобном сельском хозяйстве члены семей колхозников, рабочих и служащих (89 миллионов).
Располагая такими цифрами, демографы вычисляют «иждивенческую нагрузку». И по характеру ее изменений в прошлом и настоящем судят о ее эволюции, ожидаемой в ближайшем и отдаленном будущем.
Вот данные трех последних переписей. В 1939 году стипендиаты, пенсионеры и иждивенцы, вместе взятые, составляли 48,3 процента всего населения, а вкупе с занятыми в личном подсобном хозяйстве (4,8 процента) — 53.1 процента. В 1959 году оба слагаемых дали 52,4 процента (47,7 процента плюс 4,7 процента), а в 1970-м — 52,0 процента. Здесь перед нами медленное, но верное уменьшение.
Доля же занятых в народном хозяйстве постепенно увеличивалась, хотя и ненамного, заметней: сначала 46.2 процента, потом 47,5 процента, наконец, 47,8 процента. Этот процент рос в основном потому, что в общественное производство вовлекались люди, занятые в домашнем и личном подсобном сельском хозяйстве. За последнее время, однако, их численность резко сократилась — с 18 миллионов в 1959 году до 6 миллионов в 1970-м.