Страница 29 из 51
Конечно, работа утомляет, но это нормально, а зачастую даже приятно (кстати, уставать можно и от безделья). Если же она нас изнуряет, то главным образом из-за разочарований и неудач. Каждый период таких стрессовых перегрузок, особенно тех, что вызваны безуспешной борьбой, оставляет неприятный осадок в душе и неизгладимые «химические рубцы» на живой материи, которые, накапливаясь, проявляются в ранних морщинах и прочих признаках преждевременного старения.
Зато успешная деятельность, сколь бы интенсивной она ни оказалась, практически не оставляет таких следов. Напротив, она вызывает жизнерадостное ощущение юношеской бодрости даже в самые преклонные годы. Знаменитый испанский музыкант Пабло Казальс, который в 1973 году скончался в 97 лет, писал в своих воспоминаниях: «Труд — лучшее средство против старости. Лично я не помышляю об отдыхе». А художник Пабло Пикассо, ученый Альберт Швейцер, многие другие? Они смолоду отдавали все силы любимому делу и продолжали добиваться успехов и в 70, и в 80, и в 90 лет.
Могут возразить: так то «элита»! А сам Ганс Селье? Как-никак «звезда науки», профессор, директор института…
Канадский ученый убежден: «Каждый может жить долго и счастливо, работая интенсивно и не обязательно на высоких постах до тех пор, пока ему нравится его профессия и он достаточно преуспевает в ней. Столяр, сделавший хороший стол, может точно так же испытывать чувство выполненного долга и удовлетворение. Поменьше работы — благо лишь для тех обойденных судьбой людей, кто не нашел себя ни в чем».
Можно согласиться с профессором Селье: да, это истинные бедняки рода человеческого, который достоин называться не просто гомо сапиенс (человек разумный), но еще и гомо фабер (человек деятельный). Только вот всегда ли сами они виноваты в том, что стали пасынками общества?
«Ощущение полноты своих духовных и физических сил в их общественном применении». Определяя так счастье, советский писатель Алексей Толстой подчеркивал, что оно немыслимо вне общества, «как невозможна жизнь растения, выдернутого из земли и брошенного на бесплодный песок». И далее, особо о роли социального строя — о том, как он «или дает, или не дает личности полноту развития всех сил, или стремится обогатить у каждого эту полноту, или похищает у него естественные запасы сил».
И недаром на геронтологическом конгрессе 1972 года шире, чем когда бы то ни было, обсуждались именно социальныевопросы. Показательно, что они затрагивались в 200 докладах из 700. Впрочем, с этой важнейшей проблематикой так или иначе связаны и другие магистральные направления науки о старении — и медицинское, и даже чисто биологическое.
Говоря о новых медико-биологических предпосылках долголетия, специалисты не могли обойти молчанием старые социальные преграды, которые надо преодолеть. Вот одна из них — опасность «пенсионерского банкротства». Нет, речь не о каком-то финансовом крахе — о психологическом кризисе.
…Человек уходит на заслуженный отдых. Наконец-то можно вздохнуть свободно! Бывает, на первых порах действительно приятно предаться вожделенной праздности, забыть о четком, как ход часов, «режиме заведенного механизма», о былых обязанностях, повседневных хлопотах. А что потом?
Ломка стереотипа, складывавшегося десятилетиями, радикальная перестройка привычного образа жизни при переходе от рабочего ритма, который стал нормой, к «прекрасному ничегонеделанию» чревата нежелательными психофизиологическими последствиями. Их может вызвать даже просто скука, которая вреднее переутомления и способна вызвать опасные нервные перегрузки.
Свободные от обременительного, казалось бы, «долга службы» (а значит, и от его организующего, дисциплинирующего влияния), очень многие начинают вскоре тяготиться его отсутствием. Дает себя знать потребность в общении, в обмене информацией. Материально обеспеченные, они чувствуют себя обделенными духовно. Особенно тогда, когда о них быстро забывают вчерашние сослуживцы, хотя человеку не по себе без коллектива.
Мучительней физических могут оказаться страдания моральные, порожденные сознанием никчемности, заброшенности, растущей отчужденности от общества. Жизнь, еще вчера беспокойная, зато полнокровная, насыщенная яркими событиями, пусть не только успехами, но и ошибками, скудеет, а то и вовсе утрачивает смысл. Между тем ее средняя продолжительность для пенсионных возрастов во многих развитых странах исчисляется десятилетиями. Да еще новые виды на долголетие.
Увы, эти перспективы тускнеют, если их омрачает угроза одиночества, а она на склоне лет и страшней, и реальней, чем когда-либо раньше. Вспомните: население старится. Пожилых становится относительно больше, детей — меньше. Бабушки и дедушки без внуков… А если вдобавок и друг без друга? Вообще без родных и близких? Не стоит забывать про количественную диспропорцию между мужчинами и женщинами. Больше всего она дает себя знать именно среди старших поколений. Как раз в тех возрастах, когда все ощутимей потребность в уходе, заботе, теплоте человек ческих отношений и когда, увы, все вероятней кончина кого-то из супругов.
Надо ли говорить, как тяжело отражается потеря самого близкого человека на нашем психическом (и, стало быть, физическом) состоянии? Статистика свидетельствует: среди людей, переживших такую утрату, смертность в первый же год вдовства вдесятеровыше, чем у их более счастливых сверстников — замужних и женатых. Вот что значит это неосязаемое для науки нечто, не измеряемое ни биологическими, ни медицинскими методами, — горе горькое… Оно может прервать самое активное и здоровое долголетие.
Наблюдения показывают, что именно те, кто утрачивает перспективу, у кого рушатся надежды на будущее, особенно подвержены различного рода недугам, преждевременно сводящим в могилу. Вот здесь-то и нужно участие друзей, товарищей по работе. Без него человек уходит в себя, сосредоточиваясь на своих болях, бедах и обидах, действительных и воображаемых. В таких условиях увядающему организму труднее поддерживать нормальный тонус — быстрее тают силы, здоровье. И вот начинается стремительное скольжение по наклонной плоскости вниз, навстречу краху…
Такой финал лишь кажется естественным и неотвратимым — со стороны. В действительности же его можно избежать.
— Все понятно: дать «несомненное условие счастья» — работу, не правда ли?
— Да, вернее, предоставить более широкие возможности трудиться, участвовать в общественно полезной деятельности.
— Полезной? Прежде всего, по-видимому, для самих пенсионеров. А много ли они могут дать обществу? Как ни старайся, силы-то уж не те…
— Когда выигрывает каждая личность, это уже много для общества, если оно подлинно гуманное. Но и возможности пожилых людей не стоит недооценивать!
В 1905 году американский ученый У. Ослер, один из выдающихся медиков своего времени, выступил с идеей «евтанасии». Термин парадоксальный: он произведен от греческих корней «ев» («благо») и «танатос» («смерть»). Речь шла о безболезненном умерщвлении стариков.
Дескать, от тех, кому перевалило за 60, целесообразно избавляться, но, разумеется, «гуманным» методом — с помощью наркоза, переходящего в вечный сон.
Эту, с позволения сказать, идею Ослер мотивировал тем, что творческая продуктивность человека на седьмом десятке приближается к нулю. Ибо 90 процентов созидательной работы, которую каждый из нас может выполнить за свой век, приходится-де на первые 50 лет жизни. На весь последующий период остается лишь 10 процентов, причем производительность труда резко падает с годами. И старцы, мол, только в тягость себе и другим, они лишь балласт, который мешает дальнейшему прогрессу общества.
Надо сказать, сам проповедник «евтанасии» не стал почему-то применять к себе свою методу, когда ему стукнуло 60, а затем и перевалило за эту черту. (Осенившую его оригинальную мысль он обнародовал в 56 лет.) Ученый муж мирно почил в бозе на 71-м году жизни. Ну а его «бессмертная» идея? Разве похоронена она вместе с автором?