Страница 27 из 51
Как правильно питаться, чтобы не болеть и прожить дольше? Приглашение «кушайте на здоровье» с одновременным напоминанием «чем тоньше талия, тем длиннее жизнь» требует, очевидно, многих уточнений.
«Книга о вкусной и здоровой пище» неодинакова для разных народов. Индусы, скажем, испокон веков были вегетарианцами, а чукчи, эскимосы и другие потомственные охотники — любителями мясного. Да что отдельные национальности или страны! Есть «континентальные» особенности меню. Известны, например, краткие его формулы: европейская («хлеб плюс мясо») и азиатская («рис плюс рыба»), А многовековая привычка не может не учитываться в рекомендациях диетологов.
Читатель и здесь начеку: это же этнография (народоописание), а не демография (народоописание)!
Все верно. Но всеохватывающие количественные показатели при описании народов дает именно демографическая статистика. Загляните в материалы переписи. Вы найдете там численность всех 130 наций и народностей СССР. Столь же точны и другие цифры: сколько трудоспособных, сколько рабочих, крестьян, служащих, сколько занимается умственным трудом, а сколько физическим (не говоря уж о том, сколько мужчин и женщин во всех возрастах).
По тем же примерно позициям характеризует население демографическая статистика и в других странах. Ее данные нужны и диетологам, и нутриционистам, и всем прочим специалистам по проблеме рационального питания.
Переход от диет, продлевающих жизнь подопытным животным, к «диетам долговечности» для людей немыслим беа глобального демографического анализа. Почти миллиард людей на Земле систематически недоедают. И медленно умирают от голода. У них продолжительность жизни гораздо ниже, чем у тех, кто страдает больше от излишеств, чем от нехватки самого необходимого. Можно ли игнорировать эти стороны проблемы?
Допустим, научно обоснованные рационы приняты в той или иной развитой стране. Улучшат ли они здоровье, повысят ли долговечность населения? Здесь многое скажут показатели жизнестойкости (смертности) не только по возрастам, но и по профессиям. Для бухгалтера, например, целесообразны одни наборы продуктов, для матроса другие. Что ж, численность работников в обеих этих и многих других профессиональных группах тоже есть в материалах переписей.
Нутриционисты принимают во внимание даже биогеохимические особенности местности. Скажем, содержание в почве микроэлементов. Они влияют на здоровье и жизнестойкость населения, попадая в организм с водой и пищей местного происхождения. Разве не интерес-но сопоставить эти данные с демографическими? Допустим, с численностью долгожителей в районе?
— Академик А. Богомолец считал нормальным долголетием на данном этапе развития человека не 90 и даже не 100, а 125–150 лет. Не лучше ли ориентироваться на эти цифры, чем на 90-летие, определенное профессором Б. Урланисом?
— Сверхдолголетие — не самоцель. И важен не столько количественный, сколько качественный сдвиг — к долголетию здоровому, активному, счастливому.
— Ага, значит, уже не только здоровому и активному, но еще и счастливому!
— Именно. И чтобы достигнуть этой гуманнейшей цели, мало одних лишь биологических и прочих научных предпосылок, сколь бы благоприятными они ни были. Здесь нужны благоприятные социальные условия.
На какое долголетие ориентироваться людям? Пытаясь ответить на этот вопрос строже и без субъективизма, ученые исходили нередко из общебиологических соображений.
Вот как рассуждал, например, немецкий естествоиспытатель XVIII–XIX веков X, Гуфеланд: «Животное живет в 8 раз дольше, чем растет. Чтобы достигнуть полной возмужалости, человеку нужно 25 лет, и потому, безусловно, век его можно считать равным 200 годам». Вдохновляющий вывод!
Уменьшив этот коэффициент с 8 до 5 и положив период роста для людей 20-летним, П. Ж. М. Флуранс, один из ведущих французских физиологов XIX века, пришел к более скромному результату: 100 лет. Вывод не столь вдохновляющий, но столь же, увы, субъективный.
Действительно, кто знает точно, сколько живут «братья наши меньшие»? В 8 или в 5 раз дольше, чем растут? Даже для себя люди не установили еще абсолютно точно таких Пропорций, ибо не выяснили досконально временные пределы своего бытия. Хотя давно уже наладили регистрацию рождений и смертей. Где уж взять надежную «зоографическую» статистику, охватывающую всю фауну!
Тем не менее ревнивые сравнения продолжаются.
«Длительность жизни некоторых видов». Так озаглавлена таблица, которую не так давно привел в одной из своих работ профессор А. Комфорт, всемирно известный геронтолог, возглавляющий лондонский Институт проблем старения. Против слова «человек» читаем: «до 113–120 лет». Много это или мало для «царя природы»?
Сравните поначалу с «царем зверей»: лев живет до 30 лет (как, впрочем, и домашняя кошка). Столько же — «интеллектуал моря» дельфин и не претендующий на принадлежность к водяным умникам карась. А наш ближайший сородич? Несколько больше, но ненамного: шимпанзе, например, до 40.
Опередив подавляющее большинство других видов (а их сотни тысяч), гомо сапиенс уверенно держится в немногочисленной группе лидеров — между стервятником (80–100 лет) и черепахой (150–200 лет). Вроде бы грешно жаловаться, долговечностью природа нас не обделила. Но как тут не полюбопытствовать «царю природы»: а почему бы, собственно, человеку не перегнать черепаху?
То, что лебеди живут лет 80–100, мыши — года 2–3, трутни — неделю-другую, а бабочки-поденки, — всего несколько часов, лишний раз подтверждает: продолжительность жизни обусловлена в какой-то мере генетически. Но биологически же и доказано: вмешательство разума в «мудрый порядок Натуры» способно увеличить долговечность организмов. И если сама наука о живом говорит человеку: «Ты можешь рассчитывать на большее!» — за чем же тогда стало дело?
Вернемся к уже цитированной статье из журнала «Ныо сайентист». «Главное в том, — подчеркивал ее автор, — что сейчас открылась перспектива продлить жизнь на 20–40 процентов. И эту возможность необходимо использовать».
Вывод опять-таки вдохновляющий, даром что призывает распространить на людей результаты экспериментов с мышами и крысами. Но правильно ли считать его тем главным, что определяет работу геронтологов? Их конгресс 1972 года в Киеве достаточно красноречиво ответил на этот вопрос. Как никогда отчетливо прослеживалась мысль: сверхдолголетие — не самоцель, хотя цель, конечно, соблазнительная.
Действительно, разве не соблазнительно последовать примеру подопытной мыши или крысы? Еще заманчивей, пожалуй, догнать и перегнать черепаху.
Впрочем, почему ее, рожденную ползать, живущую всего 150–200 лет? Почему не секвойю, которая вдесятеро долговечней? Тут-то и возникает элементарнейшее сомнение: можно, конечно, позавидовать ее необыкновенному долголетию, но можно ли позавидовать ее растительному существованию?
Мы знаем: продлить жизнь хотя бы ненамного — проблема не из легких. Еще труднее другое — избавить старость от дряхлости, от немощей, недугов. Разумеется, и это означало бы очень многое. Но далеко не все! Даже здоровое, активное долголетие (которое под стать и животным) едва ли устроит людей, если оно лишено подлинно человеческого содержания, если при всей полноте сил, духовных и физических, нет удовлетворенности жизнью.
Казалось бы, откуда ей взяться-то, удовлетворенности жизнью? Как-никак старость. А она, известное дело, «не радость». И многие читатели, считающие стремление к счастью прерогативой молодости, готовы, вероятно, тут же, не задумываясь, согласиться с этим. Мол, изречение-то дедовское, вобравшее опыт бесчисленных поколений! Стало быть, непременно мудрое. Так ли?
Разве не внесла и здесь свои коррективы изменившаяся демографическая ситуация? Ныне ведь она совершенно иная, чем когда-либо раньше!
Не стоит забывать хотя бы такой факт. Во время оно от стариков просто избавлялись. Да и много позже они составляли мизерную прослойку населения. Так было на протяжении почти всей истории. А теперь? Тех, кому за 60 лет, на Земле свыше 280 миллионов — примерно 7–8 процентов всего человечества. В развитых странах эта часть населения заметно больше и к тому же постепенно увеличивается. По некоторым прогнозам, она может достигнуть и даже превысить 20 процентов в уже недалеком будущем: в иных государствах Запада — к концу нашего века.