Crysis. Легион

Плохи дела. Я про надувные дезинфекционные туннели наслышан. Повышенное давление в туннеле предназначено всего лишь для защиты от нежелательных микробов, а не для поддержки всего строения. Между внешними и внутренними стенками туннеля должен быть накачан сжатый воздух. Если же туннель проседает от открытой двери, значит, стены дырявые.

Вид, как я уже говорил: будто ты в китовых кишках. Солнце через стенку кажется кроваво-оранжевым, как сквозь закрытые веки. Стены словно дышат вокруг, у ног вздуваются пузыри — мой вес перегоняет воздух. Иные секции почти целы, можно стоять выпрямившись, другие настолько сдуты, что приходится ползти на четвереньках через складки колышущегося ПВХ. Из запрятанных распылителей льется дезинфектант, заливает мне стекло шлема. Тут Успокаивающий Голос звучит уже по ново- му, уговаривает «перейти в следующую комнату по звонку», затем «оставаться спокойным и следовать за докторами», если прозвучит сигнал тревоги. И намекает на серьезные последствия для того, кто будет «препятствовать медицинскому персоналу либо охране».

Но не слышно ни сигналов тревоги, ни звонков, только бесконечная, до белого каления доводящая тирада закольцованной Уверенной Спокойной Дамы, а в паузах — шорох сдувающегося туннеля да еще быстрое шебуршение…

Стоп: шебуршение чего?

Что-то бежит по моей ноге. Что-то размером с буханку шлепается на лицо, и я успеваю на мгновение увидеть то ли миниатюрный пожарный шланг, то ли здоровенную иглу для инъекций, штуки вроде сверкающих скальпелей делают «тра-та-та» о мой шлем. Я поднимаю руку — понимаете, чисто защитная реакция — и едва не луплю себя по шлему. Не луплю, потому что вспоминаю древнюю мудрую загадку: «Если устрашающая мощь искусственных мышц Н-2 встретится с устрашающей же защитой лицевого щитка шлема Н-2, кто выиграет?» Честное слово, не знаю, кто выиграет, но уверен: проиграет именно тот, на ком нанокомбинезон Н-2. В лучшем случае размажу жучиные кишки по всему щитку, а «дворников» на нем я как-то не приметил. В худшем случае пробью щиток и размажу собственные мозги о шлем.

В последнюю микросекунду отвожу руку, дергаюсь влево, мои углеродистые наномышцы выдают черт-те знает сколько «же», тварь слетает с респиратора, я по инерции кручусь юлой, будто меня за пушку потянули и завертели, мать его, лечу наземь! Закручиваюсь, будто танцор балетный, в податливый обмяклый пластик, по всему туннелю лопается, рвется, и вот я на полу, завернутый в целлофанчик, эдакий подарочек на обед твари вроде гигантской блохи-мутанта из старого альбома Боуи.

Впрочем, блоха, не блоха, уже не важно: я на нее приземлился, и под моим задом она лопается с хрустом, точно буррито [3].

Я приподнимаюсь, сажусь, выдираю себя из пластика и проламываюсь к выходу. Кажется, за пластиком скользят тени чего-то величиной с тряпичный мяч, а то и с кокер-спаниеля. Или это мое воображение? Валиумная дама все так же убеждает меня оставаться спокойным, терпеливо ждать и двигаться вперед по звонку. Но теперь ее голос почему-то звучит чуточку злее. И когда я слышу в сотый раз: «Успешное лечение манхэттенского патогена возможно лишь при ранней диагностике», мне хочется расхохотаться. Да уж, оно отлично звучит, про «компетенцию медперсонала» и «эффективный карантин», когда прямо в центре дезинфекции гуляет стая чернобыльских кровососущих мутантов.

Эй, Роджер, оно не сработало — хотя попытка была неплохой.

Знаешь, я тебе верю. Я мгновенно догадываюсь, когда ты врешь, а если б и не мог, то твои боссы наверняка не сказали тебе почти ничего, потому что они боссы, а ты — мелкая сошка. Позволь объяснить: они только что попытались дистанционно отключить мой комбинезон через резервный оптический канал на длине волны две тысячи нанометров. Видишь вон там маленький зайчик от лазерного луча, мигающий в вентиляции?

Конечно не видишь — не можешь в инфракрасном свете.

Тут какая закавыка: волна у радиосигнала длинная, от нее всегда можно экранироваться. Вот с волной покороче намного трудней. Ее с пути не собьешь — пучок света и в циклотроне едва отклоняется, — а мы пока еще с черными дырами воевать не научились, пока что ты видишь мишень в прицел, и все ОК.

Потому «КрайНет» решила устроить канал аварийного отключения в инфракрасном свете, на тот случай, если чудесный нанокомбинезон попадет в руки злодею, ну станет служить злу вместо добра. В общем, посвети нехорошему дяде на лицевой щиток лазерком, и комбинезон скажет ему «до свидания».

Но мой не сказал. Ты, парень, не думай, что это они ради тебя старались. Если б они и вправду считали старину Роджера Джиллиса ценным кадром, они б тебя сюда не послали. Боссы твои попросту захотели взять ситуацию под контроль, но не учли милой особенности эвристических боевых систем: они сделаны для того, чтоб приспосабливаться к меняющейся обстановке, — вот они и приспосабливаются. Отвечают контрмерами на ваши контрмеры.

Да не тревожься ты так! Ты не виноват, ты и понятия не имел. Знаю я эту механику, поменял совсем немногое. Если б я был на месте твоих боссов, попробовал бы то же самое.

Посмотрим, учатся они на своих ошибках или нет.

Ох, мать, Бэттери-парк по сравнению с остальным Манхэттеном — будто выстриженный ухоженный газончик.

Огонь повсюду: горят заброшенные авто, по кюветам бежит горящая нефтянистая жижа, пламя вырывается из раскрошенного стеклянного фасада на пятнадцатом этаже, опаленные, почернелые деревья — два ряда обугленных скелетов вдоль тротуаров — трещат и хрустят. Одно валится на улицу, вздымая облако искр. Даже чертов асфальт дымится. За мной на Стейт-стрит остаются отпечатки, будто по пляжу иду.

И повсюду — тела.

Знаешь, видал я войну. Едва записался в морпехи, перед тем как случилась заварушка на Лингшане, нас послали на Шри-Ланку, хотели подчистить после бунтов. Я видел мертвецов, лежащих кучами выше человеческого роста, видел сгнившие страшные трупы и мух, которые на них расплодились, — на полметра ничего не видать в черной жужжащей туче. Дома я знавал парнишку, Ники, он нюхнул пороху во время Аризонского восстания. Его колотило от звука «молнии» всякий раз, как приятели застегивали ширинку, — вспоминал, как застегивается мешок для трупа. А я глумился: мол, девка ты сопливая. Тебе пришлось чехлить жмуров? Мешок на каждого? Да мы целые деревни сжигали, чтоб холеру опередить. Воняло так, что и респираторы не помогали. Приходилось кислород на хребте тащить, по земле шагать, будто астронавты гребаные.

Знаешь, Роджер, — в Манхэттене было хуже.

Ну, знаю, знаю, по записям так не кажется, и мне так не казалось вначале. Трупы валяются там и сям, будто палые листья или плавник на берегу. И вонь не то чтобы очень, конечно, сомнения нету — мертвечиной дышишь, но это не Шри-Ланка, ни по какому счету. Не так тепло, не так влажно, тела лежат редко, и не так уж тянет выметать обед наружу. Никакой критической дохлой биомассы, сваленной в одном месте.

Но это дерьмо будто подкрадывается сзади и шибает по мозгам. Сильно шибает.

Это от спор. «Манхэттенская дорожка», «синдром тряпичного мяча» и прочее, прочее — я слышал с дюжину названий этой гадости. Любит она глаза, рты, открытые раны, слизистые оболочки. Я видел бедолагу, буквально разорванного пополам, пузыри и выросты — мицелий они называются, так? — из него перли лавиной, прям оттуда, где легкие. А я, помню, думал: «Эх, братан, хоть бы эта гадость попала в тебя уже после смерти, медленно подыхать от удушья — очень уж невеселый путь на тот свет».

И не все они были мертвые, целиком мертвые, я имею в виду. Шевелились: то нога дернется, то пальцы, будто тик нервный. Может, это рефлексы остаточные, как у отрезанной лягушачьей ноги, когда батарейку подсоединишь. Может, споры просто закоротили двигательные нервы и заставили дергаться и корчиться, пока клетки не выработают всю энергию? Хотелось бы думать, что это не так. А-а, так или нет, я парень крепкий, я выдержу.

3

Буррито — мексиканское блюдо, состоящее из мягкой пшеничной лепешки (тортильи), в которую завернута разнообразная начинка. (Прим. ред.).