Страница 65 из 121
Бастиан вошел в свою комнату, открыл окно-дверь, стараясь не смотреть на качели, и, повернув голову вправо, начал всматриваться в тот угол сада, где была хозяйственная постройка, служившая матери мастерской.
Да, действительно, в мастерской горел свет. Сквозь туман светились два желтоватых прямоугольника окон, расположенных почти под самой крышей и узких, словно бойницы, но не продольных, а поперечных. Наверно, ему стоило бы порадоваться, что мать снова взялась за рисование…
Но почему-то не получалось.
Даже во времена самой сильной депрессии мать встречала его по возвращении из школы и спрашивала, как прошел день (правда, она слушала ответ не дольше двух минут, но это уже другой разговор). А прежде, когда она много рисовала — как правило, в отсутствие мужа и старшего сына, — весь дом буквально вибрировал от ее радостной энергии — как будто она окунала кисть не в краску, а в порошок счастья и щедро рассыпала его по стенам дома и всему, что в нем было. Да, очень долгое время живопись матери была настоящим счастьем для всей семьи…
Сейчас Бастиана беспокоило также кое-что еще: уже очень давно мать не выносила из мастерской ни одной картины. А ведь раньше она всегда показывала ему и отцу готовые и даже еще не полностью законченные картины, чтобы узнать их мнение, — и потом они все вместе с одинаковым детским энтузиазмом выбирали для каждой картины наиболее подходящее место. А теперь — ни картин, ни расспросов… Вот уже больше месяца мать запиралась в мастерской почти каждый день, но до сих пор еще ничего им не показала. И не приглашала их туда зайти. Бастиан не понимал, в чем дело, и испытывал легкое раздражение даже от одного вида деревянной постройки.
Что мать делает там, внутри?..
Бастиан колебался: пойти и постучать? Объявить о своем возвращении? Почему она даже не побеспокоилась, что его так долго нет? Ворон снова каркнул, презрительно и насмешливо.
Бастиан с тяжелым сердцем сел на кровать; он сидел без движения довольно долго, перебирая в памяти все случившееся за этот день. Понемногу воспоминание о поцелуе Опаль вытеснили жуткие подробности спиритического сеанса: взметнувшиеся в воздух квадратики с буквами, оторвавшееся от пола кресло, белые тени… «Вильбуа… НЕТ…НЕТ…НЕТ…»
Что-то пробудилось. Не сегодня, на громадном захламленном чердаке «Сент-Экзюпери», а раньше. Во время спиритического сеанса это лишь проявилось более отчетливо.
Да, нечто. Он не знал, что именно. Но это нечто отныне было рядом с ним — с ними всеми. На чердаке «Сент-Экзюпери»… И на качелях… И, может быть, даже в мастерской матери… Они были здесь, рядом: и белые призраки, и… другие. Бастиан повсюду ощущал их присутствие, холодное и липкое, словно пот, который покрывает тело, когда пробуждаешься от ночных кошмаров… Может быть, они даже сейчас были в этой комнате, с ним рядом… Бастиан невольно обвел глазами все предметы, находящиеся в комнате: комод, стеллажи, плетеные корзины со старыми игрушками, для которых здесь не нашлось своего места… Сейчас все это казалось ему живым. Одушевленным. Он попытался прогнать это ощущение — оно было слишком пугающим.
Бастиан посмотрел на часы. Прошло уже полчаса после его возвращения. А мать все еще была «там». Бастиан резко поднялся и, решительно ступая, вышел в сад. Проходя мимо качелей, он ощутил внезапный холод, словно попал в какой-то ледяной кокон. Почти против воли он обернулся и остановился. Туман пульсировал, почти дышал вокруг него, принимая множество зыбких, постоянно меняющихся форм…
…похожих на людей?
Маленькая девочка? Сидящая на качелях, держащаяся обеими руками за веревки?..
В его ушах снова зазвучал голос Анн-Сесиль: «Бастиан, ты должен закрыть дверь! Иначе они навсегда останутся здесь! С тобой!» — и внезапно он подумал о дементорах, злобных существах, которые стерегли магическую тюрьму Азкабан и выпивали всю жизненную силу и способность радоваться из тех, к кому приближались. Чтобы противостоять их силе, Гарри Поттер попытался вспомнить самые счастливые моменты своей жизни…
Бастиан закрыл глаза.
Опаль…
Ее образ возник перед ним, и с его помощью Бастиан попытался избавиться от подступающего ужаса. Не думать ни о чем… особенно о девочке на качелях… которая соскальзывает с них и идет прямо к нему! Опаль гладит его по щеке, касается его губ своими губами… Насладиться этим воспоминанием, забыть пронизывающий холод, царящий в саду, забыть сам этот сад…
Какой-то шум, донесшийся из мастерской, вернул Бастиана к реальности. Он открыл глаза. Ничего. Туман колыхался вокруг него, мутный и бесформенный. Иллюзии, просто иллюзии… Что-то вроде расплывчатых пятен на картинах матери… Или дементоров из детской сказки…
Он сжал кулаки. Это была маленькая победа. Белые тени, даже если они и существуют, не могут ничего ему сделать… не больше, чем облако или туман.
Он подошел к мастерской и в нерешительности остановился. Когда он уже собирался постучать, голос матери неожиданно нарушил тишину. Слов было не различить, и Бастиан приложил ухо к замочной скважине.
— …и здесь… чувствую тебя… повсюду…
Снова тишина. Сдавленные рыдания.
— …посмотри, что я… что ты заставляешь меня делать!..
Больше ни слова. Бастиан подождал еще несколько минут, охваченный ужасом — на сей раз не из-за призраков и теней, а из-за очевидной реальности: мать говорила сама с собой. Точнее, обращалась к кому-то, кого в мастерской не было. Но ведь так ведут себя сумасшедшие! Настоящиесумасшедшие!
А может быть, она там не одна?
Он запрокинул голову. Узкие оконца были слишком высоко, чтобы что-то увидеть, если только ваш рост был не меньше двух метров. Нужно было как-то подняться — найти стремянку или ящик побольше… Затем Бастиан посмотрел на росшее неподалеку дерево. Хотя он и провел детство в городе, у него был некоторый опыт в лазании по деревьям — в парке возле их старого дома росло множество каштанов. Надо попытаться. У этого дерева было несколько толстых сучьев, отходивших от ствола довольно низко, что облегчало задачу.
Недолго думая, он схватил оказавшееся поблизости садовое кресло, подтащил его к дереву и встал на сиденье. Теперь он мог ухватиться за нижний сук. На вид тот казался прочным — во всяком случае, должен был выдержать его вес.
Бастиан начал подниматься. Нужно было подтянуться на суку, — а не карабкаться по стволу, как обычно делают герои мультфильмов, — потом перекинуть через него одну ногу, встать, повторить все сначала…
Через пару минут он оказался на уровне окон, но из-за того, что они были слишком узкие, почти ничего нельзя было увидеть. Нужно было подползти по суку ближе. Это уже было опасно: к концу сук постепенно сужался.
Бастиан осторожно пополз вперед, плотно прижимаясь к суку, словно гигантская гусеница.
Постепенно перед ним появилась голова матери и ее плечи, а на стене за ее спиной — несколько картин в фиолетовых и желтых тонах. Картины были старыми, он их уже знал — она называла их «сахарная вата». Значит, она перенесла их сюда…
Бастиан еще немного продвинулся вперед, и сук слегка затрещал.
Каролина Моро лихорадочно рисовала. Бастиан уже видел верхнюю часть холста, стоявшего перед матерью на мольберте («А где же все остальные недавние картины?»). Еще несколько сантиметров, самое большое двадцать — и он увидит все целиком.
Он подтянул ноги ближе к туловищу и в очередной раз осторожно продвинулся вперед.
Сук прогибался под ним все сильнее. Бастиан вытянул шею, с трудом удерживая равновесие. На мгновение он увидел картину — резкий красный штрих, словно кровавый рубец, на иссиня-черном фоне… Картина не была похожа ни на одну из материнских работ, которые он видел раньше. Заодно он убедился, что мать была одна.
Очевидно, Каролина Моро догадалась о чьем-то присутствии, увидев скользнувшую по стене тень, когда сук почти коснулся стены мастерской.
Она обернулась и подняла глаза к окну. Бастиан резко отшатнулся, и сук с резким хрустом под ним переломился.