Страница 102 из 121
Молчание. Бастиан гадал, какое сейчас у Манделя выражение лица. Не исключено, что мысленно тот уже налепил ему на лоб этикетку с надписью «Опасный шизик»…
— Я не знаю, как и от чего он умер. Просто знаю, что умер, и все, — добавил он.
И, лишь произнеся эти слова вслух, Бастиан понял, что это факт — окончательный и бесповоротный.
— А ты? — спросил он, чувствуя, как сжалось горло.
Снова молчание. Бастиан напряженно ждал ответа, стоя в темном туннеле, прорытом первыми жителями Лавилля для… для чего, кстати? Набравшись храбрости, он обернулся.
Лицо Манделя оказалось прямо перед ним, точнее, лицо какого-то существа, совсем недавно бывшего Сезаром Манделем: жестокое выражение, мертвенный взгляд, бездушный и глубокий, словно омут, ничуть не напоминали подростка, который вел его сюда последние полчаса.
Глухим, словно доносящимся из-под земли голосом этот демон произнес невероятные, ужасные слова:
— Потому что я сам его убил.
И, занеся над головой карманный фонарик, изо всех сил ударил им Бастиана по лицу.
Глава 69
Бертеги шел по аллее, над которой возвышался темный свод из обугленных, безжизненных ветвей, переплетенных между собой и пронизанных бледными лучами света, так что казалось, будто сверху была наброшена гигантская сеть. Стоило ему выйти из машины, как на него тут же навалилось ощущение пустоты: бывшее поместье Талькотьер утопало в гробовом молчании. Не слышно было птичьих голосов — даже вороньего карканья… Ни малейшего шороха листвы. Казалось, это место обречено на вечную зиму.
Развалины замка виднелись на холме за крутым поворотом аллеи — словно недобрый сюрприз, ожидающий в конце пути каждого, чья нога ступит в эти владения, отныне принадлежащие фирме «Гектикон». Машину Бертеги оставил у входа в аллею — там была небольшая площадка, судя по всему, бывшая парковка для гостей.
Строение было почти полностью разрушено. Был ли это действительно замок или просто большой загородный дом? Сейчас уже невозможно было понять: от него остались лишь груды камней, покрытых густым слоем сажи, обнажившиеся балки, провалившаяся кровля и ряды обгорелых полуразрушенных колонн, устремленных в небо. Бертеги пришла на ум невольная параллель: Талькотьер, некогда воплощение древней гордости и темной силы обитателей Лавилля, ныне представлял собой столь же плачевное и одновременно ужасающее зрелище, что и Пьер Андреми, проклятый сын города… Был ли здесь недавно Андреми? — задался вопросом комиссар. Он или кто-то другой — но, во всяком случае, старуха Моризо видела слабый свет на холме. Бертеги хотел сам во всем убедиться. Тот факт, что отныне поместье принадлежало Клеанс Рошфор, лишь усугубил его подозрения. По идее, с этого ему и следовало бы начать, но еще совсем недавно казалось невероятным, что смерть Одиль Ле Гаррек может иметь какое-либо отношение к этому сгоревшему дому. Однако сейчас Бертеги был открыт для любых объяснений, для любых, самых неправдоподобных гипотез.
Он прошел несколько последних метров аллеи, сжимая в одной руке револьвер, в другой — карманный фонарик. Ему было не по себе от шума собственных шагов — единственного звука, нарушающего тишину и свидетельствующего о человеческом — или, по крайней мере, чьем-то живом — присутствии, и он сознавал, какому риску подвергает себя, явившись сюда в одиночку. Но у него не было выбора — едва он вышел от Клеанс Рошфор, в его воображении возникла картина: мадам директриса быстро снимает телефонную трубку и шепотом предупреждает тех людей, которых мог бы побеспокоить неожиданный визит комиссара. Кроме того, он только что незаконно вторгся в частные владения — поскольку у него не было ни малейшего основания для официального обыска, и ни один судья не выдал бы ему необходимого разрешения. Поэтому не могло быть и речи о том, чтобы вызывать подкрепление.
Дверь была сорвана с петель. Бертеги посмотрел по сторонам и, не обнаружив ничего подозрительного, решил, что проход свободен. В тот момент, когда он уже собирался войти, до него донесся какой-то негромкий ровный гул. Он шел не изнутри дома, а откуда-то из-за него. Бертеги решил сначала обойти дом, а потом уже войти внутрь.
Со стороны сада открывался вид на Лавилль-Сен-Жур — значит, раньше здесь был фасад, обращенный к городу и видимый оттуда с нескольких точек. Зрелище было впечатляющим: клубы тумана, спускаясь с окрестных холмов, со всех сторон наползали на город, словно захватчики, мечтающие о поживе. Затем Бертеги заметил примерно в ста метрах от дома другое строение, гораздо меньше по размерам, — нечто вроде охотничьего павильона, наполовину скрытого буйной растительностью. Или это какая-то хозяйственная постройка?.. Во всяком случае, гул доносился оттуда, и Бертеги решил, что дом может подождать.
Он вернулся к машине и через минуту уже стоял перед небольшой часовней. Она тоже пострадала от пожара, но по сравнению с домом не слишком сильно. Здесь гул слышался уже отчетливо.
Дверь оказалась не заперта. Бертеги вошел. И в тот же миг застыл, словно пригвожденный к месту. Смерть… Смерть царила здесь безраздельно. Благодаря своей природной чувствительности, а также выполняя работу, в ходе которой он часто сталкивался со смертью, Бертеги научился безошибочно распознавать ее присутствие. Но здесь, в этой большой сводчатой комнате, в глубине которой стояло нечто похожее на алтарь, смерть не просто присутствовала — она свирепствовала, как хищник, сорвавшийся с цепи. О, конечно, пожар наполовину очистил это место от скверны: деревянные скамьи были обуглены, статуи разбиты на куски — их осколками были усеяны широкие квадратные плиты пола, покрытые пылью, сажей и обугленными останками непонятных предметов. Однако не было никакого сомнения: вблизи перевернутого креста, вырезанного прямо в каменной стене, словно воплощенное богохульство, творились страшные дела, лилась кровь…
Бертеги осторожно пошел вперед по центральному проходу между скамьями, выставив перед собой фонарик и прижав к щеке револьвер. В его воображении возникали люди в масках и черных балахонах с капюшонами, дети, которых вели на заклание под ритуальные заклинания на древних языках, лица, искаженные неистовой жестокой радостью, тела, сплетающиеся в кошмарной вакханалии… Господи, как ему нужны были сейчас Мэрил и Дженни, обычный вечер возле самых близких и любимых существ, вдали от мира, который пережил самые черные века и, несмотря на это, по-прежнему допускает такие вещи, как те, что творились в доме Талько…
С трудом преодолевая отвращение и почти физическую тошноту, Бертеги тщательно осмотрел все закоулки часовни. Никаких следов человеческого присутствия.
Бертеги обошел каменный алтарь, с ужасом заметив вделанную в него ржавую цепь с массивным наручником, и увидел небольшую дверь, закрытую занавесками, сейчас напоминавшими нищенские лохмотья; дверь вела в смежную комнату, вероятно, служившую ризницей. Там было абсолютно пусто и черно, как в угольной шахте, — очевидно, именно в этом месте и вспыхнул пожар. Но наверняка где-то есть и другие ходы. Жертв не должны были приводить через главный вход.
Комиссар медленно посветил фонариком вдоль стен и действительно обнаружил еще одну, совсем узкую дверь, тоже обугленную и едва заметную. Однако на ней висел замок — совершенно новый, блестящий.
Сердце Бертеги встрепенулось. Он лихорадочно размышлял. Дверь заперта с этой стороны — значит, за ней никого не должно быть. То есть никто не оказался бы там добровольно… Нужно попытаться открыть дверь — в багажнике у него все еще оставались кусачки, с помощью которых он разделил надвое цепь на двери подвала Одиль Ле Гаррек.
Бертеги вернулся к машине и открыл багажник. Поскольку комиссар уделял гораздо больше внимания своей одежде, чем уходу за автомобилем, ему пришлось довольно долго рыться среди набросанных как попало всевозможных инструментов, грязных тряпок, предметов различного назначения, среди которых был и портативный холодильник, прежде чем он нашел нужную вещь.