Страница 6 из 6
Эй, колючая взвесь моего сердца, откажись хотя бы на мгновение от своих картонных воспоминаний, позволь мне протянуть прошлое через настоящее — в будущее, переступить через знаки препинания. Мне сейчас нужно выбраться из неопределенного пространства, в котором нет настоящих связей, где даже бесконтактные смесители разубеждают в силе прикосновения, где общение с себе подобными превратилось в тягостную обязанность и напоминает манипуляции горемастера с режущими инструментами: и дела не сделает, и материал изведет, и себя покалечит…
Я не убегаю от правды. Я принимаю ее. Просто сильно скучаю по тебе, хоть и хорохорюсь, держусь, и угольки, дарившие прежде энергичное живое пламя, еще тлеют в моем настоящем… Двери распахиваются перед нами лишь один раз, в остальное время их приходится открывать самим…
* * *
Его, счастье, легко почувствовать, увидеть — достаточно посидеть часокдругой у сердца Босфора. Понаблюдать за тем, как густой туман Золотого Рога по мере пробуждения дня сливается с низкими белоснежными облаками. Покормить любопытных чаек, не прекращающих свой галдеж никогда; изза него даже послеполуденный азан, разливающийся по Стамбулу, не слышен. Выпечь блинчики на водной глади самого душевного на земле пролива, в который, наконец, вернулись некогда обиженные дельфины. Полюбоваться Девичьей башней, увековеченной бесчисленное количество раз на открытках, в книгах. Ее лирическая красота в рассветный и закатный часы даже самого нечувствительного человека заставляет хвататься за фотоаппарат.
Побывав в башне впервые и услышав ее легенду, я вспомнила, как в детстве мама взяла меня с собой в командировку, в Баку. В том солнечном городе тоже есть круглая башня с удивительно похожей историей: когдато в ней жил овдовевший хан со своей единственной дочерью, и дочь, влюбившаяся в простого рабочего, от невозможности быть с ним вместе бросилась с верхушки башни в Каспий. В тот раз, маленькой девочкой, я стояла посреди круглого помещения и недоумевала: как можно жить в доме без углов?! Ведь не зря говорят, что у каждого человека в жизни должен быть свой угол. И только здесь, в стамбульской башне, спустя двадцать лет, я осознала, что свой угол можно обрести, даже если вся твоя жизнь — бесконечный вираж круглых стен. Мы в силах создавать свои углы сами.
* * *
Милый, моя жизнь начинается в миг, когда просыпаешься ты. Я целую тебя с утренней голодной радостью, ты вдыхаешь запах моих волос, а потом я уношусь на кухню невесомой феей, чтобы приготовить тебе завтрак. Сколько души, сколько страсти кулинарной вкладываю я в это действо. Ты будешь запивать крепчайшим чаем тосты с медом, цеплять на вилку оливку, деловито выбирать кусочек сыра, а я — откажусь от всего. Буду питаться привкусом твоих губ, который не восполнит никакой кофеин…
Босой и еще сонный ты идешь вслед за мной. «Люблю смотреть, как ты готовишь. Для меня». А я, дуреха, по уши влюбленная, теряюсь, предательски краснея. Почемуто на кухне я становлюсь уязвимой. Может, оттого, что боюсь разочаровать тебя своей стряпней? Ты садишься на табуретку, привычно начинаешь мешать мне. Жонглируешь яблоками, притягиваешь к себе за край пижамы: «Ну хоть один поцелуйчик!», а уж он непременно перерастает в нечто большее — стремительное, безудержное, как кипящий чайник на плите.
Мы окунаемся в любовь, гренки непременно подгорают, вода, в которой варятся яйца, конечно же выкипает. Всмятку, как ты любишь, не получается. Я переживаю, злюсь на себя, а ты целуешь меня в затылок, льстец прекрасный, со словами, попадающими прицельно в сердце: «То, что приготовила ты, — самое вкусное!»…
Милый мой, честно скажу, я никогда не верила в существование таких мужчин, как ты. С шестнадцати лет мне везло исключительно на идиотов. Ходила по городуполю, а под ноги попадались одни сорняки. Нет чтобы обойти их или затоптать, жалея девушек, идущих следом за мной! Наоборот, я срывала эти сорняки, разглядывала их, пыталась полюбить, вопреки колючкам, воображала нежными цветочками… По девичьей глупости или врожденной наивности? Не знаю. Факт остается фактом: таких псевдоцветочков я насобирала целую корзину.
Хорошо, что в конце концов, пережив и несправедливость, и предательства, поняла, что природу сорняков не изменишь. Научилась говорить категорично: «Мужики — козлы», но и из этой фразы непроизвольно убирала местоимение «все». А вдруг не все? Вдруг есть хоть один, которому можно доверять? Тогда я не понимала еще, как искать, где. Но сейчас я знаю точно: все эти бугристые дороги вели меня в твои объятия…
Мы не доносили завтрак до столовой. Уплетали его там же, где он готовился. Садились на величественный подоконник кухонного окна, расставляли разноцветные тарелки, кружки между ног и кормили друг друга, щурясь под лучами июньского солнца. Я забывала о своем обете не есть, не пить во имя сохранения привкуса твоих губ. Как же иначе, когда каждый кусочек тоста с пармезаном доставался мне с любимых рук?
Съедали приготовленное, а потом, допивая остывший чай из сиреневых кружек, планировали, как уедем в город у моря, где будем растить надежды, воздвигать замки из мокрого песка, склеивать мгновения в увлекательную ленту жизни и готовить свое будущее, не сверяясь ни с какими рецептами.
Мы завершали наши разговоры тем, что закуривали одну сигарету на двоих, словно ею скрепляли наши планы, а потом ты бежал в душ и на работу, а я, создавая живописные композиции из мыльной пены, отмывала посуду и пела Rosie’s lullaby Норы Джонс. She walked by the ocean… And waited for a star… To carry her away. [5] Меня так вдохновляла эта иллюзорная реальность, мой мальчик!
Я хочу зажмуриться изо всех сил, крепко обнять свои колени и опрокинуться в то гулкое измерение, в котором прошлое не пересекается с настоящим. Там, кстати, пахнет гречишным медом. Пойдем со мной?… Никто из нас не особенный, но мы мало в чем похожи. И это хорошо. Меня всегда чертовски манили противоречия…
* * *
Заполняю квадратики сканворда буквами, они складываются в твое имя. Это мой ответ на все вопросы. Что же будет дальше, мой вечный мальчик? Я знаю, что будет дальше, ведь я сама написала сценарий. Наверное, впервые в жизни знаю, чего хочу, жду. Я не испытываю больше сомнений, только уверенность, готовность идти дальше. Мне тем интереснее, какое именно будущее случится, оттого, что случится оно вопреки всем моим планам, предположениям. Что ж, жизнь учит держать удар. Делать лимонад из лимонов. Ведь нам всегда достается именно то, чего мы хотели получить, другой вопрос, что на складе не оказалось вещи нужного размера или цвета…
* * *
Весь ужас, все горе и отчаяние этих дней, милый, я хочу сохранить в себе. С тобой, как и прежде, буду делить только свет и любовь. В среду турецкие газеты посвятили тебе несколько строк в хрониках дорожных происшествий. Неужели судьба не могла заготовить для тебя иного повода появиться на страницах газет? Они написали «скончался на месте». Ты! Что знают газетчики о смерти и о том, где ты сейчас! В тот злополучный день небо было таким же, как всегда, высоким, а Босфор — таким же ласковым, как обычно… Прошу, дождись меня там!
* * *
Я люблю писать о том, что было, так, как будто это происходит сейчас. И будет происходить вечно. Тоскующая женщина непредсказуема. Тоскующая женщина — как кубик Рубика, который может собрать лишь одинединственный человек.
* * *
То, что убило тебя, не убило нас. Это была боль большой потери, пропитанная одними слезами. Слезы прозрачны — они не оставляют после себя следов. А потом ты словно бы вернулся и стал чемто другим — стал частью моей жизни, ее направляющей силой, основанием. Одно скажу: внезапно наступил конец тому, что казалось неизменным, бесконечным, а потом совершился какойто поворот, за которым началась новая, другая, жизнь. Другая, о которой мы мечтали, — на морском берегу, в собственном доме. В нашемдоме. Правда, ты будешь присутствовать в ней подругому — будешь вести и поддерживать меня, а я буду продолжать жить за тебя и за себя.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.