Страница 60 из 69
Доходы росли, Стелла водворилась в доме на Лонг-Айленде и впервые за долгие годы казалась совершенно довольной существованием, однако у Генри Маккомаса все больше отказывали нервы. Прежде всего, он не высыпался; его организм жаждал сна, но утром, когда сон самый сладкий, претерпевал насильственное возвращение к действительности. Несмотря на материальный успех, Генри не забывал о том, что живет не своей жизнью.
Деятельность фирмы расширялась, и Дринкуотер часто совершал поездки в промышленные центры Новой Англии и Юга. Соответственно, конторская работа ложилась на Маккомаса, и тот взялся за нее со всем усердием. Обладая огромной способностью к концентрации, он ранее экономил ее для особо важных случаев. Теперь же она расходовалась на дела, как оказывалось впоследствии, не столь существенные. В иные дни он до шести занимался конторской рутиной, потом работал дома до полуночи и в конце концов валился на неспокойное ложе, истомленный, но зачастую не готовый сразу же погрузиться в сон.
Политика фирмы заключалась в том, чтобы в ущерб мелкой торговле с Кубой и Вест-Индией сосредоточивать внимание на прибыльных заказах, связанных с войной; все лето партнеры поспешно готовились к прибытию в сентябре новой закупочной комиссии. Но в сентябре Дринкуотера на месте не оказалось, он отлучился в Пенсильванию. Времени не хватало, нужно было размещать множество заказов. После бурных переговоров по телефону Маккомас уговорил четырех членов комиссии встретиться с ним вечером для часовой беседы у него дома.
Благодаря дальновидности Маккомаса все прошло удачно. Не прояви он точности и четкости при телефонных переговорах, успех бы не состоялся. По завершении дела полагался отдых, и Маккомас очень в нем нуждался. В последние недели его мучили сильные головные боли — прежде с ним такого не бывало.
Члены комиссии не сказали точно, в котором часу их тем вечером ждать. Кто-то еще пригласил их на обед, свободное время у них намечалось между девятью и одиннадцатью. Маккомас вернулся домой в шесть, полчаса расслаблялся в ванне, потом блаженно растянулся на постели. Завтра он собирался поехать за город к Стелле и детям. Этим длинным летом, живя на 92-й улице, в доме, где единственную компанию ему составляла глуховатая экономка, он редко позволял себе отдохнуть в уикенд за городом. Тед Дринкуотер ничего не скажет: сделку, самую многообещающую из всех, Маккомас задумал самостоятельно. Он сам ее изобрел и выстроил — можно было подумать, так распорядилась судьба, уславшая прочь Дринкуотера.
Маккомасу хотелось есть. Он думал, как поступить: распорядиться, чтобы экономка принесла холодного цыпленка и хлеб с маслом, или одеться и пойти в ресторанчик за углом. Рука, лениво потянувшаяся к колокольчику, застыла в воздухе: Маккомаса одолела приятная истома, голова уже не раскалывалась от боли, мучившей его весь день.
Тут он вспомнил, что надо принять аспирин, встал и шагнул к комоду за лекарством, но обнаружил, что на удивление ослабел после горячей ванны. Повернув назад, он скорее рухнул, чем упал на постель. Он слегка встревожился, и тут голову словно сковало железным обручем, отчего по телу побежала боль. Надо позвонить миссис Коркоран, она позовет врача. Сейчас он протянет руку и тронет колокольчик. Сейчас-сейчас… Маккомас поразился своей нерешительности, но понял причину и пронзительно вскрикнул. Воля уже послала мозгу сигнал, и тот передал его руке. Но рука не послушалась.
Он перевел взгляд на руку. Довольно бледная, расслабленная, неподвижная, она лежала на стеганом покрывале. Он снова дал команду, ощутил, как напряглась от усилия шея. Рука осталась неподвижной.
— Затекла, — подумал он, однако встревожился. — Скоро пройдет.
Маккомас попытался левой рукой дотянуться до правой, чтобы ее размассировать, но левая с поразительным безразличием отказалась покинуть свою сторону постели. Он попытался поднять ногу… колени…
У Маккомаса вырвался нервный смешок. В этом было что-то забавное — не можешь пошевелить собственной ногой. Как будто это чужая нога или привидевшаяся во сне. На мгновение он едва не поверил в фантастическое предположение, что спит. Но нет, комната была реальной — реальной явно и безошибочно.
— Это конец, — подумал он, не испытывая страха, не чувствуя почти ничего. — Не знаю, что это такое, но оно растет. Еще минута — и я умру.
Однако минута прошла, прошла и вторая, и ничего не случилось, не сдвинулось с места, только стрелка маленьких, в обитом кожей корпусе часов на комоде медленно переползла отметку семь минут восьмого. Маккомас быстро поводил головой из стороны в сторону, встряхнул ею, как помахивает ногами бегун, разогревая мышцы. Но тело не подхватило это движение, лишь слегка поднималась и опадала в такт дыханию мышца под грудью и чуть дрожали, поскольку дрожала кровать, бесполезные конечности.
— Помогите! — крикнул он. — Миссис Коркоран! Миссис Коркран… на помощь! Миссис Коркр…
Ответа не последовало. Наверное, она была в кухне. Докричаться невозможно, остается лишь колокольчик в двух футах над головой. Делать нечего, только лежа дожидаться, пока отпустит, или пока умрешь, или пока кто-нибудь постучится в парадную дверь и спросит его.
Через открытое окно в соседней ванной долетал грохот и скрежет машин на Мэдисон-авеню, бесконечное дуденье клаксонов, даже гул надземной железной дороги в двух кварталах отсюда, в Лексингтоне. Странное дело: жизнь продолжается как ни в чем не бывало, он же пребывает вне ее, вычеркнутый из списков, наполовину мертвый. А Стелла за городом как раз сейчас поднимается наверх, к маленькому Генри, которого укладывают в постель.
— Нет, папа сегодня не приедет, — говорит она. — Папа очень занят.
Нет. В эту минуту папе совершенно нечего делать. Он даже подумывает о том, чтобы расстаться с партнером и навек удалиться от всяческих земных дел…
Часы все тикали, стрелки миновали девять. В двух кварталах отсюда четверо членов комиссии, отобедав, поглядели на часы, прихватили портфели и шагнули за порог в сентябрьские сумерки. Стоявший под дверью частный детектив кивнул и занял место рядом с шофером в поджидавшем лимузине. Один из пассажиров назвал адрес: 92-я улица.
Через десять минут Генри Маккомас услышал прокатившийся по всему дому звонок. Если миссис Коркоран сейчас в кухне, она его тоже услышит. Напротив, если она у себя, за закрытой дверью, она не услышит ничего.
Маккомас ждал, напряженно ловя слухом шаги. Прошла минута. Две минуты. Колокольчик зазвенел снова.
— Миссис Коркоран! — отчаянно крикнул Маккомас.
На лбу его выступил пот, стек ниже, на складки шеи. В отчаянии он снова потряс головой, последний раз, в безумном напряжении воли, попытался пробудить к жизни свое тело. Отклика не было, кроме новой трели колокольчика, на сей раз настойчивой и продолжительной, прозвучавшей подобием трубного гласа судьбы.
Немного погодя четверо гостей вернулись в лимузин и поехали на юго-запад, в порт. Эту ночь они собирались провести на борту судна. Они надолго засиделись за бумагами, которые нужно было отправить в город, но и поздно ночью, когда последний из них отправился в постель, Генри Маккомас лежал без сна и чувствовал, как по лбу и шее катился пот. Может, пот выступил и на всем теле. Определить было невозможно.
IV
Полтора года Генри Маккомас лежал молча в тихой, затененной комнате и боролся за то, чтобы вернуться к жизни. Стелла выслушивала знаменитого специалиста, который объяснял, что существуют люди с особой нервной организацией; предел перегрузок для такого человека известен только ему самому. Теория эта — признавал специалист — сущая находка для ипохондриков; крепкие и флегматичные, как какой-нибудь дорожный полицейский, они пользуются ею, дабы ублажать себя и лелеять. Тем не менее факт остается фактом. Под защитой большого, ленивого тела Генри Маккомаса обреталась нервная система, похожая на тончайшие, туго натянутые струны. Три-четыре часа в день, при должном отдыхе, она работала превосходно, однако, стоило хоть немного превысить допустимую норму утомления, и механизм ломался.