Винтерфилд

15. Вечер чудес

Она проснулась, когда солнце нижним краем своим уже касалось леса, нежаркие вечерние лучи затопили библиотеку. Дверь была отперта, саму ее от плеч допят укутывал пушистый легкий плед, все говорило об уважении того, кто сюда вошел, к ее покою. Печаль ее, растворившись, памятна была лишь по чувству тепла, схожему с тем, что шло от пледа. От досады не осталось и следа.

Она поднялась, поправила примятые волосы и отправилась в свою комнату, минуя галерею, перильца которой обвеховывали сегодня сотни крошечных зажженных фонариков. Никто не встретился ей по дороге, однако ей упорно казалось, что за каждым ее движением из каждого темного угла следят внимательные улыбчивые глаза.

Мимоходом бросив взгляд вниз, в холл, она увидела там накрытый стол, блистающий хрусталем и серебром, как, говорят, блещут айсберги под солнцем. Она усмехнулась. Подождут, пока она приведет себя в порядок, Она же ждала целый день.

Ступив на порог, она в единый миг позабыла о планах мести. Комната тонула в цветах. Они были повсюду: на подоконной доске, столике, каминной полке, у изголовья кровати, вокруг рамы зеркала, в больших вазах на полу, так что пробираться меж ними приходилось с большой опаской. Несколько полураспустившихся розовых бутонов беспечная рука заткнула даже за распятие, скрадывая угрюмую сущность изображения.

Подобного буйства она не встречала никогда. Каждый букет отличался от другого, и были они составлены с потрясающим вкусом, искусной рукой и глазом, щедрым в любовании красотой. В прозрачных, как слезы, стеклянных вазах на подоконнике, просвеченных закатным солнцем насквозь и наполненных водою до краев, красовались пышные пучки летних полевых цветов: гвоздики-травянки, ромашки-космеи, колокольчики и васильки вперемешку с целыми снопами метельчатых злаков, все то, по чему она привыкла ходить. В тазу на туалетном столике плавала кувшинка на зеленом листе, в обливной низкой глиняной вазе мокла желтая калужница со своими блестящими восковыми листьями. Целая охапка хвоща была подернута розовой дымкой спиреи. Белые звездочки гипсофил обвивали темную раму зеркала.

Но не за горами чудилась осень, и были здесь и другие композиции, осенние: они выглядели лаконичнее и выразительнее легкомысленного летнего изобилия. Укрепленные в низких широких вазах с помощью немыслимых конструкций из щепок, стояли, не касаясь краев и отражаясь в поверхности воды, изгибистые, отягощенные плодами ветви. Тот, кто провел здесь целый день, обладал редким художественным вкусом и несомненной дерзостью, сочетая меж собою соцветия укропа и георгин, нежный клематис с луком, головку флокса — с огромным листом пальмы-монстеры, своею царственной особой украшавшей темный угол в холле. Ох и достанется мальчишке от Брего, когда тот обнаружит потраву!

Пики гладиолусов — ей вспомнилось, что название это означает на латыни «маленький меч», в отличие от «гладиатора» — «большого меча», — торчали из напольных ваз, нарочно задымленные «елочкой» спаржи, на мелком серебряном блюде полосатые листья хосты были смешаны с пестрыми соцветиями турецкой гвоздики, ветви рябины, уже тронутые осенью, в высокой узкой вазе — с причудливо извитой восточной лилией, изысканные аквилегии, именуемые еще в народе «перчаткой богородицы», — с розовой, пышной как оборки фрейлинских платьев годецией. Все оттенки лиловых астр, букеты из облепихи и боярышника, узловатые ветви сосны, подернутые мохом, и на их суровом фоне — нежные анемоны. Знатный цветок соседствовал здесь с бросовым материалом, обретшим неожиданную выразительность, у Леи захватило дух, и некоторое время она стояла на пороге, не решаясь шагнуть внутрь. Комната преобразилась в заколдованное царство для сказочной принцессы, ей вспомнились сразу все истории о маленьких добрых духах цветов, она улыбалась и глотала слезы счастья от того, что ей подарили волшебство.

Потом она сделала этот шаг внутрь, цветы обступили ее, и она стала как бы частью сказки. Аи да Романе! Вот чему учат детей на приволье томного Юга.

Однако впереди ее еще поджидала радость обретения клада. Поперек ее кровати, аккуратно разложенное, лежало нечто белое, льдисто блестящее, струящееся, слепящее глаз даже в закатном свете… Платье!

Она стояла не дыша, боясь прикоснуться к нему — вдруг растает? Потом все же коснулась кончиком пальца, ожидая ощутить прохладу и услышать хрустальный звон. Она не знала, какой моды это писк, но оно было прекрасно настолько… В нем можно было идти под венец. Она робела примерить его, однако все же решилась, и его шелковистое объятие вызвало мурашки по коже.

Оно едва доходило до щиколотки и было заужено там, расширяясь к бедрам и выше, цельнокроеный рукав «летучая мышь» едва достигал локтя, вдоль горловины густая, унизанная хрусталиками стекляруса бахрома неодинаковой длины достигала середины бедра. К платью обнаружились туфли на, как она слыхала, вошедшем в моду высоком каблуке. Все было ей в самую пору и по росту и по объему. Она даже покраснела, глядясь в зеркало: такая несомненная удача свидетельствовала о полной осведомленности в отношении ее тела, о том, что осведомленность эта вполне сознавалась, и еще о смелости, с какой в этом знании признались и использовали его по подходящему случаю. Лорд Грэй, из этого подарка торчат ваши уши!

Желая соответствовать царственной красоте платья, преобразившего ее из Снегурочки в Снежную Королеву, Лея убрала волосы в мягкий объемный пучок на темени, с нарочитой небрежностью выпустив несколько прядей на виски и плечи. Воздушная челка делала ее еще более юной. Наконец, когда солнце за окном совсем погасло, она сделала из комнаты опасливый шаг. В ней звучала тихая волшебная музыка радости, и когда она спустилась в холл, Романе разинул рот, а лорд Грэй с поклоном и полуулыбкой подал ей руку и проводил к столу.

Здесь и впрямь полно было всего самого вкусного, что только могла поставить на кухню северная провинция, но аппетит у нее пропал. Она смотрела сияющими глазами то направо, то налево, то на одного из кавалеров, подаривших ей праздник, то на другого. Красное густое вино потекло в льдистые бокалы, однако наполнило лишь два из них. Лея с недоумением глянула на свой пустой. Неужели ее считают настолько девочкой?

— Это не дамское вино, — пояснил лорд Грэй, наливая ей настоящее французское шампанское, и впервые за многие месяцы она почувствовала, что ей его хочется.

Выпили за нее, мужчины — стоя.

— Не дамское! — фыркнул Романо. — Детское, вы хотели сказать? Вот у нас на Юге — вино! Глоток — и полный рот огня и перца и искры из глаз. Террасы и окна плывут, будто в вальсе. Хлипки вы тут, на Севере!

— Еще? — только и спросил лорд Грэй, странно улыбаясь.

Романо протянул ему бокал. Лорд Грэй наполнил оба, и они снова выпили. По его знаку из-под лестницы гуськом вышли четыре музыканта со скрипками и флейтами, сели у стены, и музыка полилась, омывая застолье.

— Расскажи мне о Юге, Романо, — попросила Лея.

Тот изящно поклонился ей и сладко вздохнул.

— Юг! — сказал он. — У нас там купцы из дальних стран, иноземная речь, запах пряностей, белопарусные корабли со всей земли. Просторные мраморные дворцы, широкие белые лестницы, чьи нижние ступени облизывает теплое море. Зелень и цветение круглый год, запах жасмина по ночам, танцы, маскарады и веселье всю ночь. Деревья там совсем другие: чинары высотой с ваши соборы, и головки цветов — величиной с голову, и аромат у них сильный, терпкий. Магнолии, орхидеи, гортензии — все, что у вас с грехом пополам выживает только в оранжереях, там буквально валяется под ногами. Ты можешь прямо с дерева рвать апельсины и грецкие орехи, лежать на горячих мраморных плитах, целыми днями слушать кансоны трубадуров, которые как мотыльки на свет слетаются в край, где их ценят. Огромные окна стоят распахнутыми в теплую звездную ночь, — продолжал он, едва не с отвращением оглядывая уютную тесноту сомкнувшегося вокруг них Винтерфилда, — а дамы щедры и спят нагими под пологами из прозрачной кисеи. Только упорствующий женоненавистник мог придумать такую чудовищную убийцу страсти, как ночная сорочка!