Страница 22 из 56
«Ай да адмирал! Эх, как он все повернул! — в восторге подумал я, хлопнув себя под столом по ноге. Впрочем, это было незаметно. — Теперь получается, что мы как бы вознаграждаем крестьян за верность и отказ поддержать Манифест со стороны министров будет выглядеть как поддержка польского национализма. Ай да Краббе!».
Я жестом дал знак продолжать. Николай Карлович поднял со стола лежащий перед ним проект Манифеста и, выставив его на протянутой руке, начал комментировать, демонстрируя замечательное знание предмета. Из первоначальных мер адмирал одобрял все, предлагая распространить со временем их не только на удельных, но и на государственных крестьян. Кроме того, Николай Карлович рекомендовал возвратить поместным крестьянам все земли, отнятые у них помещиками с 1857 года (то есть с момента опубликования рескрипта генералу Назимову) и снизить размер крестьянских платежей таким образом, чтобы крестьяне не платили более того, что с них взыскивалось до составления уставных грамот. В этом вопросе мировые учреждения, по его мнению, должны руководствоваться точным исполнением закона и данными им инструкциями. Разверстание угодий Краббе предлагал производить лишь на основе добровольного соглашения, особенно советуя разрешить в ближайшем будущем вопрос о наделении «вольных людей» землей, имея в виду их бедственное положение. В качестве крайней меры министр предлагал предоставить генерал-губернатору право устанавливать рассрочку в уплате оброков без пени в случаях, когда размеры этих оброков не пересмотрены еще поверочными комиссиями.
Я сидел открыв рот. Выступление адмирала наглядно демонстрировало глубину его познаний в крестьянском вопросе, далеко превосходящие мои собственные. Другие министры, несмотря на неприятие отдельных из предлагаемых мер, с ходом повествования в большинстве своем все больше и больше кивали, подтверждая согласие. Вопрос был принципиально решен. Оставались детали и… мне надо было серьезно поговорить с Николаем Карловичем.
Как только морской министр закончил чтение доклада, на мгновенье повисшая тишина была разорвана гулом голосов. От волненья забыв о субординации, вскочил с места Валуев. Надрывая голосовые связки так, что шея покраснела, а вены вздулись, он пытался докричаться до сидевшего в другом конце стола Краббе, который в свою очередь не обращал на него внимания, яростно отбиваясь от нападок потерявшего свое, казалось, непоколебимое спокойствие Блудова.
— Тихо! Сядьте! — никто даже ухом не повел. Я встал и, обойдя стол, хлопнул морского министра по плечу. — Николай Карлович, прошу вас присесть.
Наконец меня заметили, лишь Рейтерн, не смотревший на Краббе, еще несколько секунд говорил в тишине, но, потеряв своего оппонента, замолк и, попросив у меня прощенья, сел на свое место.
— Николай Карлович, жду вас с этим докладом сегодня, нет, лучше завтра в десять утра. Все, обсуждение Манифеста на сегодня закончено. Граф, прошу вас, зачитайте повестку дня.
Совет был сорван. Блудов, несомненно, распланировавший все заседание заранее, постоянно сбивался и запинался. Польский вопрос был пропущен, по крайней мере та его часть, которая касалась наших действий по усмирению края. Но только он собрался с мыслями, как я снова перебил его.
— Александр Михайлович, а как обстоят дела на дипломатическом фронте польского вопроса? — обратился я, чтобы сменить тему, к Горчакову, министру внутренних дел.
— В целом после появления нашей эскадры у берегов Америки и создания угрозы морской торговле и коммуникациям Британии в Тихом и Атлантическом океанах, — начал Горчаков, — желание выступать в защиту интересов польской независимости сохранила лишь Франция. Но не найдя поддержки со стороны Британской империи, ни тем более Австрии, предложившей нам даже свою помощь в усмирении бунта, Франция вынуждена была отказаться от всякой мысли о вмешательстве в наши внутренние дела. Этой блистательной победой без единого выстрела мы обязаны нашему флоту и нашим храбрым морякам, готовым драться с англичанами на всех широтах.
Договорив, Горчаков театрально отступил на шаг и, склонив голову, указал ладонью на Краббе. Искушенный дипломат, сокурсник и друг Пушкина, он действительно, как и предсказывал последний, имел блестящее будущее. Его звезда с подавлением польского восстания вспыхнула с ослепительной силой, доставив ему славу первостепенного дипломата и сделав его имя известным в Европе и России. Конечно же, он понимал, что заслуги его не будут обойдены вниманием, а вот такой сторонник, как Краббе с его высокопоставленным покровителем, мог сослужить ему неплохую службу в будущем. К тому же, думаю, он успел заметить, что доклад морского министра мне понравился, а коль так, то наверняка скоро Краббе будет на коне…
— Ну что вы, Александр Михайлович, — встал со своего места смущенный Краббе, не успевший отойти от недавних нападок. — Без вашего дипломатического таланта ни о какой блистательной победе и речи быть не могло.
— Кстати, Николай Карлович, а каков состав эскадры, находящейся у берегов Америки? — поинтересовался я. Стыдно признаться, но я понятия не имел о том, где находится наш флот в данный момент.
— В состав снаряжавшейся в Кронштадте эскадры Атлантического океана, начальником которой был назначен контр-адмирал Лесовский, вошли фрегаты «Александр Невский», «Пересвет» и «Ослябя», корветы «Варяг» и «Витязь» и клипер «Алмаз». В состав эскадры Тихого океана входили корветы «Богатырь», «Калевала», «Рында» и «Новик» и клипера «Абрек» и «Гайдамак». Начальником эскадры был назначен контр-адмирал Попов.
— Как обстоят дела у эскадры? Не испытывают ли моряки нужды в чем-либо?
— Наши северноамериканские союзники настроены к нашим морякам очень приветливо. Наш флот ни в чем не нуждается. Однако, надо признать, по ошибке лоцмана в районе Сан-Франциско корвет «Новик» сел на мель. Но сразу после этого досадного инцидента нам поступило предложение от американского правительства продать им севший на мель корабль. Сейчас мы ведем переговоры по этому вопросу. У меня все.
Я поблагодарил Горчакова с Краббе за службу и попросил представить мне список капитанов и моряков, заслуживших награды. После чего заседание снова продолжилось. Рассматриваемые вопросы больше не представляли для меня особого интереса. Обсуждение издания дополнительного постановления об адресах, выдвижение генерала Лауница на должность скоропостижно скончавшегося киевского генерал-губернатора Васильчикова…
В общем, больше к животрепещущим вопросам на заседании не возвращались. Я заскучал и оживился, лишь когда министр путей сообщения Мельников изложил в своем докладе свое видение реформирования министерства. По сути, все сводилось к замене военного устройства инженеров путей сообщения аналогичной по функциям гражданской.
Признаюсь, я с трудом досидел до окончания совещания. Блудов как специально затронул вопросы, представлявшие интерес, лишь мельком, обращаясь лишь к тем из них, пропустить которые было совершенно невозможно. Не хочет, чтобы я присутствовал на последующих заседаниях? Может и доиграться.
— …на сем заседание объявляю закрытым, — Блудов поднялся и с деловым видом принялся собирать разбросанные по столу бумаги.
— Господа, прошу вас ненадолго задержаться, — обратился я к начавшим вставать со своих мест министрам. — Будьте любезны составить мне докладные записки, отражающие состоянии дел во вверенном вам министерстве. Да, еще я хотел бы побеседовать с каждым из вас на следующей неделе, так что будьте готовы к докладу.
За время совещания, длившегося почти шесть часов, я порядком проголодался. Вышел за дверь овального зала с мыслями об ужине, но не судьба. Как оказалось, моего выхода уже ожидала целая толпа — придворные, родственники, министры, генералы. Чтобы вся эта гремучая смесь часто прямо противоположных интересов и взглядов детонировала, не хватало лишь одного — меня. Лишь только я показался в дверях, все, как один, сначала посмотрели в мою сторону. А затем со всех сторон на меня посыпались поздравления с выздоровлением. Но не успели отзвучать последние приветственные слова, как на меня обрушился град просьб и вопросов, совершенно выбив у меня землю из-под ног. Я даже про свои дела совершенно забыл.