Терраса в Риме

Для того чтобы придать медной доске шероховатость, используют инструмент, называемый качалкою.[27]

На такой гравюре изображение кажется выходящим из мрака, словно младенец – из чрева матери.

Глава XXIII

В комнате царил мрак. Моум Гравер был обнажен. Он подошел к Мари, чтобы любить ее. Он сказал: «Прошу вас, не опускайте глаза!»

Ее груди были крепки и упруги. Ее губы – пышны и нежны. Ее лоно – влажно. Она источала чудесный запах.

Мари источала чудесный запах лесной хвои, папоротников, грибов.

Округлое бледное плечо.

Нежны, как шелк, ее груди, тугие от молока, благоуханием своим неодолимо влекущие. Они смолкли.

Мари прикрыла тканью грудь и встала. Моум двинулся было за ней. Она обернулась и сказала: «Ежели бы я хотела, чтобы вы шли за мною, я бы, наверное, велела вам идти за мною».

Моум застыл на месте. Он молчал, только губы его вновь задрожали от обиды. Здесь, в Бергхеме, Мари Эдель опять закрыла для него дверь своей спальни. Он подумал: «Это из‑за моего лица». И прикрыл за нею дверь. Потом он прикрыл за собою дверь в каменной стене времен Ренессанса. И отправился в Антверпен, который не видел с тех времен, как его постигло уродство.

Глава XXIV

После их возвращения из Лондона Мари Эдель около года прожила с Моумом в его мастерской в Риме, на левом берегу Тибра; шел 1655 год. Это был счастливый год. Однажды, когда ей привиделся дурной сон и она проснулась вся в поту от испуга, он сказал, желая успокоить ее:

– Что бы ни случилось, знайте: я всегда рядом с вами. Доверьтесь мне. Не бойтесь, вам ничто не грозит с тех пор, как мы живем вместе, с тех пор, как вы вошли под сень моего дома.

Никогда Моум не говорил таких слов ни одной женщине со времен Нанни Веет Якобс. Но Мари сочла их обидными. Она едко возразила:

– Что это еще за сень? Я и думать не думала, что мы живем вместе ради какой‑то дурацкой сени!

Она откинула с ног простыню и встала с кровати. Вдруг она гневно крикнула:

– Если так, то мне стыдно за вас!

Тогда Моум совсем тихо спросил у Мари Эдель:

– Зачем же вы поехали в Пикардию? Зачем отправились вместе со мною в Канд?

– Мне полюбилось название этой деревни. Я все гадала, что может приключиться со мною в месте, которое зовется Канд. И не желание вело меня туда, а любопытство. Я люблю странствовать.

И она покинула его. Села на корабль. Шхуна причалила у берегов графства Ницца. Почтовая карета доставила ее в Лион.

Глава XXV

О гневе Мари говорила так: «Все несчастные рождаются от гнева их родителей, который не смогло утолить даже любовное наслаждение».

Гнев затыкает нам уши.

Аристотель[28] из Стагира: «Человек, впавший в гнев, так же бессилен обуздать свою ярость, как пловец, бросившийся в море с утеса, бессилен прервать свое падение и не достигнуть воды».

Аббат де Сен‑Сиран: «Гнев – это отказ от цвета. Моум Римлянин был художником, отринувшим цвет. Мрак и гнев суть одно понятие, так же как Бог и мщение составляют единый извечный акт. Недаром же изрек Всевышний: „Мне отмщение…"». Греческое khole означало не ira (гнев), но «чернота». В глазах древних гнев, который таится в меланхолии, – это мрак, который таится в ночи. Но никакой мрак не способен выразить жестокое противоречие между рождением и смертью, раздирающее наш мир. Однако бесполезно жить с завязанными глазами, избегая истины. Нельзя говорить: МЕЖДУ РОЖДЕНИЕМ И СМЕРТЬЮ. Нужно выражаться определенно, как сам Господь: МЕЖДУ СЕКСУАЛЬНОСТЬЮ И АДСКИМИ МУКАМИ.

Моум сказал: «Вот что такое человеческие чувства. Дождь, что низвергается из туч, смывает краски».

Гнев возбуждает и кружит голову не меньше, чем сладострастие.

Скопы[29] и чайки говорят, что океан, прорвавший наконец плотину, о которую долго бился и которая теперь растеклась жидкой грязью по улицам, счастлив.

Глава XXVI

В городах есть места, называемые архивами; там хранятся все нотариальные акты за многие прошедшие века. В 1656 году Мари Эдсль покинула мастерскую Моума в Риме, расположенную на Авентинском холме. В 1658 году, 25 ноября, Моум присутствует на свадьбе Маргариты Вейен в Париже; невеста – дочь Вейена Эстампщика, торговца эстампами на улице Сен‑Жак, под вывеской «Образ святого Бенедикта». Подпись «Жоффруа Моум» ясно прочитывается под затейливым вензелем из сплетенных «Г» и «В» – инициалов торговца эстампами. Итак, 25 ноября 1658 года дочь Вейена сочетается браком с Франсуа де Пуайли‑старшим, именуемым также Пуайли из Абвиля.

Глава XXVII

Существует гравюра «черной манерой», выполненная Моумом и изображающая старого Абрахама в конюшне за совокуплением с Остерером. Моум утверждал, что и впрямь накрыл эту пару в момент, когда младший из них стоял согнувшись перед старшим. На рисунке Моума у Абрахама дряблое тело с торчащими ребрами, обвислым животом и костлявыми ногами.

Другая непристойная картинка, сделанная в той же манере (иначе говоря, из серии, созданной после 1656 года), и вовсе необычна. На ней запечатлено искушение святого Антония. Святой отшельник сидит у входа в пещеру, сжав в руке свой напрягшийся член. Из глаз его текут слезы. Обломок скалы заслоняет святого от женщины, которая широко раздвинула ноги и нагнулась, словно хочет разглядеть то, что таится во мраке ее чрева, хотя это и невозможно. Рядом с нею мелкий дьяволенок испражняется над раскрытой книгой. Стоящий слева кастильянец играет на скрипке для толстой свиньи.

В овале. Правая рука в кружевной манжете тянется всеми пальцами, из коих подогнут лишь указательный, к мужскому вздыбленному члену, прямо перед зеркалом, где отражается горящая свеча. Зеркало и свеча стоят на маленьком столике с инкрустацией.

И наконец, еще одна гравюра, на сей раз сделанная отнюдь не «черной манерой», а сухою иглой – одно из самых светозарных творений Моума. В центре гравюры – Мари Эдель, она достает из колодца полное ведро, откуда плещет вода. Мужчина, сидящий спиною к зрителю на краю колодца, вытряхивает камешек из своего башмака. Это, без сомнения, сам Моум, раз он изображен со спины. Перед ним с веслом в руке, со спущенными штанами Остерер. Тощая старуха (Эстер) обтирает полотенцем его пенис. Справа осел.

Глава XXVIII

Моум Гравер умер в конце 1667 года в Утрехте. Художник Геррит Ван Хонтхорст[30] пользовался в то время скверной репутацией. Годы жизни Хонтхорста – с 1590‑го по 1656‑й. У произведений Хонтхорста и Моума нет ничего общего, кроме разве темноты. Но случилось так, что в 1667 году Моум скончался в Утрехте именно в доме Геррита Ван Хонтхорста, и гравюра, подписанная им внизу слева, с датой «декабрь 1666», может свидетельствовать об этом, ежели понадобится. Граверу пришлось покинуть Рим в конце 1664 года. Или осенью 1666‑го. Этот пункт остался неясным. В ту пору Голландия была богатой страной, весьма ценившей художников‑французов. Но отъезд Моума из Рима вряд ли вызван желанием приобщиться к богатству голландских городов. В Риме Геррита Ван Хонтхорста прозвали Gherardo délie Notti, что означает – Ночной Геррит. Прекрасная мастерская в Утрехте принадлежала супруге Виллема Ван Хонтхорста, по имени Катрин. Однако труп Моума, умершего по своей воле в мастерской Хонтхорста, покоится на коленях Мари Эдель. Неизвестно, каким образом Мари Эдель оказалась в Голландии, в доме свояченицы Ночного Геррита, рядом с гравером именно в те дни, когда к нему подступала смерть.

Глава XXIX

В конце февраля месяца 1664 года в Риме серия из тридцати двух непристойных картинок, целиком приобретенная в лавке на виа Джулия, была доставлена старшему сыну одного из самых богатых и знатных римлян, юноше по имени Эудженио, – чрезвычайно красивому, образованному, утонченному, чувствительному и в высшей степени целомудренному. Все они были изготовлены Моумом Гравером. Сделали это по распоряжению Марчелло Дзерры, врача упомянутого семейства, который тщательно обследовал молодого патриция. Двадцатилетний юноша, сильный и здоровый, коего природа одарила вполне нормальным детородным органом, утверждал, что не может жениться, ибо ни разу в жизни не испытал вожделения. Родители, не поверив ни единому слову старшего сына, Призвали для осмотра Дзерру. Марчелло Дзерра предписал доставить бесстыдные картинки, с тем чтобы Эудженио изучал их целую ночь в обществе двух флорентийских проституток; одна из них, уже в возрасте, отличалась ласковой податливостью, другая была моложе и резвее. Опыт сей мало что не удался: он внушил Эудженио сильнейшее, вплоть до тошноты, отвращение и поверг в глубокую тоску. Флорентийские распутницы никак не могли прийти к согласию по поводу результата своих ночных усилий. Молодая утверждала, что юноша все время оставался вялым телесно и крайне несчастным душою, заключая из этого, что он, по ее мнению, не создан для нормальной жизни, то есть не способен быть мужем и отцом. Старшая, опасаясь лишиться вознаграждения, обещанного им за приезд в Рим с обратной дорогою и за целую ночь, объявила, что младшая ошиблась, что у юноши началась было легкая эрекция и что вторая ночь, несомненно, победит его упрямство и прочие затруднения, которые она имела время изучить самым внимательным образом. Юный Эудженио упал в обморок, едва услышал о намерении девиц провести с ним еще одну ночь. Пришлось спешно вызывать двуколку. Кастелянши родового замка, тем же днем опрошенные Дзеррою, подтвердили, что никогда не замечали следов ночного семяизвержения на простынях молодого синьора. Дзерра советовал родителям хорошенько поразмыслить, прежде чем женить сына. Но глава семейства пренебрег его рекомендацией. Важные и давние интересы диктовали брак юноши и девушки, которых родители сговорили еще в самом нежном возрасте.