Страница 40 из 71
— А вот где жил я, — смиренно вторил ему Медведь.
Я осмотрел две почти одинаковые груды мусора. Меня удивила упорядоченность обеих куч. В них не было заметно следов беспорядка, хаоса, сотворенного таранными ударами бульдозеров. Наоборот, все выглядело так, словно бы крыша и стены были аккуратно разобраны по частям.
— А где бульдозеры? — спросил я.
— О, — ответил Медведь. — Они приехали и уехали.
— Я что-то не слышал.
— Они приехали ночью, — сказал Осман. — Это было ужасно.
— Я не спал ночью, — ответил я, — но никаких бульдозеров не слышал.
Осман и Медведь озабоченно посмотрели друг на друга.
— Это были специальные бульдозеры, — пояснил Осман, хорошенько подумав. — У них двигатели были завернуты в одеяла, чтобы не шумели.
За так называемыми руинами домов в две аккуратные кучи были сложены пожитки сторожей: незамысловатая мебель, одеяла и подушки, кастрюли и сковородки, детские игрушки. За первой кучей навытяжку стояла семейство Османа, а за ними — свита Медведя. Жены выглядели глуповато-застенчивыми в своем ожидании, а ребятишки смотрели с надеждой, как будто пред ними вот-вот откроется новый мир.
Я спросил, где они собираются жить. Ответ на этот вопрос у них давно уже был готов. Семьи сторожей заранее поделили территорию между собой.
— Здание сбоку от сада пустует, — сказал Осман.
— Да, как и комнаты у теннисного корта, — добавил Медведь.
— Наши бедные жены, они обе беременны, — слабым голосом произнес Осман, понурив голову.
Я окинул строгим взглядом обоих мужчин, их семьи и их пожитки. Затем взглянул через плечо на Дар Калифа. Казалось, что дом превращался в оборонительный бастион, убежище для бездомных. Кляня себя за слабость, я сказал:
— Хорошо, переезжайте.
Четвертого января заявился Камаль. Глаза красные, руки дрожат. Он сказал, что кто-то продал ему бутылку «паленого» рома.
— Я на три дня вырубился, — возбужденно объяснил мой помощник. — Контрабанда из Испании… В Касабланке ее полно.
— Пока ты отсыпался, у нас появились новые жильцы, — сказал я.
Я позвал Камаля на террасу и показал ему сверху сад. Повсюду были дети: мальчишки дрались и бросались грязью, а девочки играли в классики на тенистых дорожках. Жены сторожей превратили место для барбекю в общественную прачечную. Рядом расположились члены их разросшихся семейств вместе с друзьями. Кто-то чистил овощи, кто-то болтал или просто грелся на солнце.
— Что мне делать? — спросил я озабоченно.
— Вы допустили грубую ошибку, — сказал Камаль. — Теперь, после того как эти люди попали сюда, они никуда уже сами не уйдут.
— Так как же мне выгнать их?
Камаль потер глаза и шлепнулся в кресло.
— Я подумаю.
К концу первой недели января я наконец нашел время прочитать дневники моего деда. Ариана жаловалась, что дети сторожей отобрали у нее кукол и оторвали у них конечности. Рашана злилась, что у нас прямо из-под носа увели дом. Она кричала на меня, высмеивая мое добродушие и отзывчивость. Я незаметно покинул Дом Калифа, прошел по трущобам, сел в ближайшем прокуренном кафе и открыл первую из двух тетрадей в матерчатом переплете.
Страница, исписанная безупречным почерком чернилами цвета индиго, смотрела на меня, как бы готовясь поведать некую поучительную историю.
Горничная Афифа опять своевольничает. — Так начинался дневник. —Она отнесла мои овощи к себе домой, подменив их своими, чахлыми. Почему-то она думает, что я ничего не замечаю. Это меня обижает больше всего. Возможно, я — старый и близорукий, но не слепой!
Я продолжал читать эти страницы, полные ипохондрических подробностей, бесконечных списков назначенных самому себе лекарств, и постоянно натыкался на стоны по поводу той же самой горничной.
Слышал, как Афифа хвасталась своей подруге, что она якобы командует мной. Эта нахалка сказала, что я похож на ребенка, с которым нужно обходиться строго. Подумать только! Я бы отказался от ее услуг, но ведь она нагнет мстить.
Потом шло еще несколько описаний его недомоганий, жалоб на сырость в Танжере зимой. А затем:
Наконец-то я нашел ахиллесову пяту Афифы. Только одно наполняет ее ужасом. Настоящим ужасом. Я обнаружил, что горничная пытается понять, что написано в этом дневнике. Но, слава богу, она ни слова не знает по-английски. Афифа не знает, что я догадался, чего она боится, — а боится она джиннов.
Во вторую неделю января к нам прибыли наши лондонские друзья. Я умолял всех и каждого пока не приезжать, ссылаясь на ужасные условия проживания. Я предупреждал потенциальных гостей о нехватке пригодных для жилья комнат, об отсутствии горячей воды и о непролазной грязи трущоб. А теперь ко всему прочему добавились еще семьи сторожей и их многочисленные приятели.
Я покинул Европу, чтобы сбежать от наших псевдодрузей. Такие есть в Лондоне у каждого — люди, которые, несмотря на то что вам не хочется их видеть, никогда не оставляют вас в покое. У меня таких — сотни. В их мире мои акции котировались только потому, что моя физиономия появлялась на телевидении. Каждый месяц мы попадали в ловушку десятков, а то и более абсолютно ненужных общественных мероприятий. Я составил список произвольных отговорок и приклеил его рядом с телефоном. Но у псевдодрузей есть шестое чувство. Они всегда угадывали, когда отговорка бралась из этого списка. Теперь, когда у нас появились большой дом и экзотический адрес на морском побережье, весть об этом распространилась со скоростью молнии.
Наши настоящие друзья были гораздо лучше воспитаны. Если бы они вдруг и надумали приехать, то наверняка остановились бы в местном отеле. Но «псевдо» не были такими щепетильными. Им нравилось путешествовать, запихнув в семейный минивен всех своих многочисленных отпрысков и кучу чемоданов. Их идеал — бесплатное проживание плюс большое количество местной еды, вина, солнца, песка и моря. Но хуже всего, что эти люди ожидают, что хозяева, забыв о себе, будут печься о каждой их малейшей потребности.
Первыми гостями в новом году стали Франк и Лулу. Они вышли на меня несколько лет назад, благодаря моему интересу к «сморщенным головам», изделиям перуанского племени шуар. Франк был нервным англичанином, а его жена — строгой баваркой, заметно хромавшей. Вместе они вырастили целый урожай из четырех дочерей-блондинок. Всем девочкам было меньше десяти. Семейство путешествовало повсюду в японском минивене.
Было раннее утро, и Рашана пошла за покупками с горничной. Ариана и я сидели в садовом дворике, прячась от озорных отпрысков наших сторожей, когда вдруг раздался зычный голос баварской фрау, хорошо различимый, несмотря на шум в трущобах.
Всего мгновением позже гладкие аэродинамические линии синего минивена появилась на нашей улице.
Первой вышла Лулу. Я открыл ворота еще до того, как она позвонила. Гостья прошла мимо меня не поздоровавшись, лишь сунула пару детских рожков мне на грудь.
— Молоко, — резко выпалила она. — Согрей его. До температуры тела!
Я промямлил слова приветствия, но Лулу уже исчезла в доме, ведя за собой колонну дочерей, выстроившихся по росту, как русские матрешки. Франк, муж-подкаблучник, даже не вышел из машины. Бедняга просидел за рулем всю Англию, Францию, Испанию и половину Марокко, постоянно понукаемый супругой, и теперь наслаждался кратким мигом одиночества. Я открыл дверь машины, и он пожал мне руку.
— Здорово, старик, — сказал Франк слабым голосом. — Ну, вот и мы.
Я позвал Османа, чтобы он помог нам с багажом, но тот был слишком занят, разбираясь со своей семьей, чтобы отреагировать. Поэтому нам самим пришлось затаскивать в дом астрономическое количество чемоданов, раскладушек, рыболовных принадлежностей, складных стульев, клюшек для гольфа и роликовых коньков. После того как половина багажа была перенесена в гостиную, Лулу соизволила поздороваться со мной.