Страница 7 из 60
Пытаясь успокоить ее, он окинул ее приторно-нежным взглядом.
— Почему бы вам на самом деле не стать моей любовницей? Вы уже достаточно долго наедине вместе со мной в карете, И ваша репутация, какой бы хорошей она ни была прежде, увы, погублена. Она разбилась вдребезги.
Выражение тревоги исказило черты ее лица. Все шло отлично. Она была неглупа и явно понимала всю тяжесть своего положения. Однако Элиза продолжала возражать:
— Я не могу представить себя ею. Ведь я почти старая дева. Кроме того, у меня веснушки.
Он слегка откашлялся.
— Веснушки или нет, какая разница. Мне нужна любовница. Вы оттолкнули Вайолет, поэтому должны занять ее место.
Хартвуд постепенно входил во вкус.
— Не бойтесь, мисс Фаррел. Я хорошо заплачу за вашу погибшую репутацию. Пусть у меня нет сердца, зато мой кошелек к вашим услугам.
Его предложение звучало оскорбительно. Элиза побледнела, отчего ее веснушки стали еще заметнее. Ее явный испуг, как ни странно, лишь придавал ей очарования. Однако она больше не смеялась над ним. Пора было от слов переходить к делу. Хартвуд медленно положил руку ей на плечо и ласково погладил, затем, его ладонь спустилась ниже, до уровня груди, и остановилась, прикинув место, где должен был прятаться под толстой шерстяной тканью сосок, Хартвуд сделал вокруг него круговое движение пальцем. Ее глаза раскрылись от ужаса.
— Итак, я жду, мисс Фаррел, — замурлыкал он самым чарующим голосом над ее розовым ушком. — Вы согласны быть моей любовницей и отдать ваше тело мне на поругание?
Он думал, что она вскрикнет или потеряет сознание. Внутренне он даже был готов и к тому, что она может наброситься на него с кулаками. Он ожидал какой угодно реакции, но только не этого. Элиза подняла на него печальные глаза, окруженные желтыми веснушками, и еле слышно прошептала:
— Да, ваша милость. Я согласна быть вашей любовницей.
— Да? — как-то растерянно переспросил Хартвуд хриплым голосом. Элиза увидела, как его глаза, опушенные белесыми ресницами, раскрылись от удивления. Однако и она сама немало удивилась данному ею согласию. Как она могла принять его предложение, столь оскорбительно наглое и бесстыдное? Неужели она сошла с ума?
Впрочем, еще было время все обернуть в шутку: рассмеяться, сбросить его руку. Но неподдельное удивление, застывшее на его лице — хотя с таким же успехом это можно было принять за презрительную гримасу, — убедило Элизу что он сбит столку не меньше, чем она, у нее просто не было сил отказать.
Что она наделала? Вероятно, судебные приставы уже в доме, где она жила. Ее скромные пожитки, наверное, уже выбросили на улицу, наиболее ценные из них пойдут на уплату долгов отца. А ее отец опять займет место в долговой тюрьме, увы, ему не привыкать. Только сегодня утром он сказал ей: «Немного терпения, дорогая дочка, удача вскоре повернется ко мне. Я верну твое наследство, даже вдвойне верну. Вот увидишь, как однажды я куплю тебе экипаж с четверкой лошадей. И ты с шиком прокатишься по лондонским улицам как леди, хотя ты и есть настоящая леди».
Увы, фортуна всегда обходила отца стороной и всегда будет обходить. Каким бы чудовищным ни было предложение, у нее не было иного выхода, как согласиться. Роскошный экипаж лорда Хартвуда с четверкой лошадей не был плодом воображения.
Впрочем, надо было проверить: не издевается ли над ней лорд Хартвуд? Освободившись от его рук, Элиза сказала:
— Я согласна, ваша милость, но только при одном условии. Вы должны немедленно отослать двадцать фунтов начальнику тюрьмы Маршалси в счет уплаты долгов моего отца.
— Итак, двадцать фунтов, именно во столько вы оцениваете вашу невинность? — заметил Хартвуд холодным тоном.
— Неужели это слишком много?
— Ничуть, — спокойно ответил он. — Одна из сережек Вайолет обошлась мне ровно в такую же сумму. Вы получите ваши двадцать фунтов.
— У меня еще к вам одна просьба, — нерешительно сказала Элиза. — Мне надо сохранить мои книги. Без них я как без рук и не смогу заниматься предсказаниями. Они мне дороги, так как перешли ко мне от тети, а к ней они попали от нашего предка — известного астролога Лилли. Если мой отец опять наделает долгов, а он обязательно их наделает потому что он азартный игрок, судебные приставы могут конфисковать их. Если мои книги будут спасены, то полагаю, это послужит достаточным вознаграждением за мою жертву.
Ну и ну, Хартвуд едва верил своим ушам! Сколько душещипательных историй ему пришлось выслушать от дам, которых он соблазнял: ему рассказывали о больных детях или престарелых родителях, — но никто из продажных женщин не умолял его о спасении каких-то книг. Для того чтобы скрыть удивление, Хартвуд отвернулся на миг в сторону, а когда повернулся опять, то увидел перед собой ее умоляющие глаза. Без слов было понятно, что она боится услышать отказ.
Как можно ласковее Хартвуд сказал:
— Не вижу никаких затруднений. Ваши книги будут сохранены. Я отправлю вашему отцу требование, чтобы он при получении двадцати фунтов отказался от притязаний на все ваши книги и дал соответствующую расписку. Таким образом, я как доверенное лицо получу ваши книги, и ваш отец впредь не будет иметь на них никаких имущественных прав, даже если он опять наделает догов.
— Итак, мне не надо бояться за судьбу моих книг?
— Конечно, не надо, — сухо ответил он. — В отличие от вашей добродетели.
— Кому, кроме меня, нужна моя добродетель, — не без горечи сказала Элиза, на миг опять становясь очень похожей на синий чулок или школьную учительницу. — Конечно, по своей ценности мои книги намного уступают «Кодексу» Матернуса или «Четверокнижию» Птолемея 1635 года издания. Кроме того, в двадцать девять лет трудно рассчитывать выйти замуж. Думаю, потеря девственности — это достаточная плата за мои книги.
Элиза чуть помедлила в нерешительности, ей явно хотелось попросить еще о чем-то. Наконец она решилась.
— У меня есть еще одна просьба. Не могли бы вы найти кого-нибудь, кто кормил бы моего бедного щенка, Паппа? Оставить его отцу — все равно что оставить на голодную смерть. Только не давайте деньги на его пропитание отцу: он спустит все за игорным столом.
Не говоря ни слова, Хартвуд кивнул. Она перевела дыхание и склонила голову набок, словно воробышек, который приготовился к взлету. Всмотревшись в спокойное лицо Хартвуда, Элиза приободрилась.
— Не хочу выглядеть назойливой, но боюсь, я забыла об одной вещи. Обещаю, это последняя просьба.
— Слишком о многом просите, — поморщился Хартвуд, скрещивая руки на груди. Интересно, о чем она попросит на этот раз? Мешочек с кормом для птиц? Нет, скорее поводок для собачки?! Никогда раньше он не слышал набора столь странных просьб от женщины, которую пытался сделать своей любовницей.
Стиснув руки, Элиза глубоко вздохнула, а затем робко начала:
— Я прошу вас дать мне двадцать пять фунтов после того, как мы расстанемся. Я бы не стала просить об этом, но я не вижу иного выхода. Когда я вам надоем, мне ведь потребуется некоторая сумма, чтобы вернуться назад в провинцию и обустроиться там. Я забыла об этом.
— Всего сорок пять фунтов и корм для собаки, — с утомленным видом подвел итог Хартвуд.
— Да, и еще вы обещали написать письмо, чтобы спасти мои книги. Это все мои условия.
Возможность, когда следовало опустить занавес над этой нелепо-смешной сценой и высадить ее на обочине дороги, давно уже миновала. Видя ее покрасневшее и просиявшее лицо, Хартвуд понимал, как трудно теперь было выйти из создавшегося положения. Урок, который он надеялся преподать ей, неожиданно привел к противоположным результатам. Маленькая прорицательница вовсе не выглядела напуганной, напротив, его угроза погубить ее, по-видимому, наполнила ее сердце какой-то непонятной надеждой. Это была загадка, которую он не мог решить. Хартвуд знал, что его грехи должны были привести его после смерти прямиком в ад, но все равно он не смог найти в себе столько жестокости, чтобы убить надежду, которую он сам пробудил в сердце мисс Фаррел.