Герцог и служанка

— Ты всегда была такой живой, непокорной, так непосредственно радовалась жизни. Как и я в твои годы. Я бросила родителей, я на каждом шагу бросала вызов благопристойности. Но таким образом я сама себя погубила. Все мои желания, надежды и мечты о насыщенной счастливой жизни пошли прахом, и в этом я виновата сама. С самого твоего рождения я видела в тебе отражение себя. Я точно знала, что, если не воспитаю тебя в скромности и строгости, ты повторишь самые страшные мои ошибки, будешь слушать не разум, а сердце. — Мать подошла ближе и нежно разжала пальцы Кейт, взяла у нее смятое письмо и отложила на стойку. Потом положила руку дочери на плечо. — Ты вступила в плотскую связь с герцогом Колтоном, Кэтрин?

Последние остатки гордости Кейт сгорели, и ветер вмиг развеял пепел.

— Да, — прошептала она.

— Значит, все мои труды прошли даром.

— Да. В нашей семье все всегда знали, что тебе не удастся вылепить из меня настоящую леди. С самого начала я была паршивой овцой.

— Это не твоя вина, а моя.

Кейт безнадежно покачала головой.

— Мне следовало понять, что бесполезно пытаться изменить человеческую натуру. Я не могла лишить тебя бунтарского духа, как мой отец не мог лишить меня моего. Жестокие превратности любви справились с этой задачей куда лучше. Сначала твой отец, — мать прерывисто вздохнула. — Потом лорд Дебюсси. Он снова разжег во мне былой огонь, но я не сумела здраво рассудить и понять его истинные намерения. Я не подозревала о них, пока не стало слишком поздно. А он воспользовался этим, чтобы лишить меня того, что еще от меня осталось.

В детстве Кейт, Уилли и Уоррен боялись обсуждать отца в присутствии матери: любое упоминание о нем вызывало у матери вспышку холодной ярости. Но Кейт выросла и сама стала женщиной, и она имела право знать, что за человек дал ей жизнь.

— Расскажи, почему ты бросила семью, чтобы выйти за отца? Почему он нас бросил?

Губы матери скривились.

— Он никогда не любил меня, Кэтрин. А я думала, что любит: он был неотразим и смотрел на меня так, словно я единственная женщина на земле. Но правда заключалась в том, что он рассчитывал, что, если мы убежим и поженимся, он станет частью благородной семьи и сбудется его самое заветное желание: он войдет в круг богачей и люди станут относиться к нему как к джентльмену.

Так Бекки могла бы описать Уилли. С младых ногтей они с Уорреном мечтали об одном: чтобы их принимали за благородных господ.

Мать склонила голову.

— Но после свадьбы случилось немыслимое. Отец отрекся от меня. Он никогда больше не разговаривал со мной и не пускал на порог. Нам пришлось покинуть Бирмингем. А когда мы обосновались в Кенилуорте… — Мамин голос оборвался, но она преодолела себя и продолжила: — Твой отец завел любовницу, а может, и не одну. Когда я во второй раз забеременела — тобой, Кэтрин, — он и вовсе потерял ко мне всякий интерес. Однажды я проснулась, а он исчез. Ни прощания, ни письма. Я понимала, что он устал от меня, и не удивилась.

— А где он теперь? — прошептала Кейт.

— Не знаю, и меня это уже не волнует. Гораздо лучше жить одной, чем с мужчиной, который тебя презирает. Не его уход лишил меня сил и воли, а его антипатия. — Мать покачала головой. — Но я так ничему и не научилась. Через пятнадцать лет я повторила ту же самую ошибку.

Сначала — их отец, потом — лорд Дебюсси. Мать ни разу в жизни не чувствовала себя по-настоящему любимой.

Хотя, возможно, она намеренно обманывала себя, как некогда мать — когда убедила себя, что ее любят. Может, Гаррет тоже притворялся, что восхищается ею. Взять хотя бы то, как быстро он переключился на Жоэль Мартин, как только она снова вошла в его жизнь.

— Кэтрин, ты ждешь ребенка?

— Нет, — уныло ответила Кейт. — Я не беременна.

— Хорошо. Ты же не хочешь дать жизнь еще одному бастарду.

— Не хочу.

— Кэтрин, посмотри на меня.

Кейт медленно подняла глаза и взглянула в хмурое лицо матери.

— Все кончено.

Кейт кивнула.

— Тебе надо его забыть.

— Я знаю, — прошептала она. — Но как?

— Тут я тебе помогу. У меня в таких делах большой опыт. По сравнению с моим последним провалом у тебя есть огромное преимущество: твой возлюбленный не живет с тобой в одном доме.

Кейт сдавленно всхлипнула. В конечном счете, она стала-таки как мать. Прошла тем же путем — и это после того, как столько лет твердила себе, что нет, ни в коем случае не будет поступать, как она, не сделает того же выбора. Что никому не даст такой власти над собой, что никогда не будет страдать, никогда не опозорится. Однако это именно то, что она сделала.

Мать коснулась ее щеки:

— Кэтрин, у тебя еще есть будущее. Если ты не беременна…

— Не беременна.

— Значит, ты сможешь найти себе другое место, получше, чем эта дыра. Леди Ребекка обожает тебя, она даст тебе хорошие рекомендации.

— Нет, я останусь здесь. Тут мое место — рядом с тобой и Реджи.

Мать поджала губы.

— Ну, раз ты этого хочешь…

— Хочу.

Пальцы матери сжались на ее щеке.

— Кэтрин, ты должна понять. Всякое грубое слово, которое ты от меня слышала, я говорила потому, что ты моя дочь и я люблю тебя. Я любила тебя всегда и не хотела, чтобы ты мучилась, как я.

Кейт шел двадцать третий год. Несколько поздновато в первый раз говорить ей о своей материнской любви… Но, глядя в глаза женщине, стоявшей перед ней, она видела, что мать стареет. Глубокие морщины избороздили ее лоб, набрякшие веки нависали над темными глазами, рот очерчивали резкие линии. А выражение лица ее, под отпечатком многолетнего одиночества и заброшенности, было совершенно искренним.

Мать откашлялась и опустила руку на плечо Кейт, погладила ее.

— Ты вроде собиралась убраться в домике Берти?

Кейт кивнула.

— Тогда тебе лучше отправляться. Вечер на носу, а сейчас темнеет рано. — Она помолчала и добавила: — А тяжелая работа помогает забыть о душевной боли.

— Да. — Кейт собралась идти, но потом передумала и обернулась к матери: — Мама?

— Да?

— Никогда больше не читай мои письма.

С этими словами она взяла со стойки письмо Бекки, сунула его в карман и вышла из кладовой.

После стольких дней, проведенных рядом с Реджи в крохотной каморке, свежий, морозный воздух поздней осени доставил ей неимоверное наслаждение. Кейт под ставила лицо прохладному ветру. Сверху серело небо. Под ногами хрустела тоненькая корочка льда.

Как же она с Гарретом сглупила! Вначале она говорила ему, что предлагает себя, ничего не ожидая взамен. И не сдержала слова. Да и он честно предупреждал, что ничего серьезного между ними быть не может. Ничегошеньки не обещал.

А она, как обычно, бросилась в омут с головой. Ей казалось, она видит в его глазах, в его лице, в его поступках любовь. И поэтому позволила себе надеяться. Мечтать, что он тоже любит ее.

Но это не имеет значения. Она какое-то время пожила в царстве грез, а теперь вернулась в ту жизнь, которая предназначена ей судьбой.

Это ее жизнь, а каждый сам делает со своей жизнью что хочет. И она ни за что не обречет себя на годы, полные боли и страданий, как сделала ее мать.

Реджи идет на поправку, и уже поэтому стоит взбодриться.

У них с Гарретом все кончено. Он останется бронзовокожим богом с ее пруда у Кенилуортского замка. Он не из реального мира. Он просто плод воображения. Недостижимая мечта.

Кейт отперла дверь домика. Как и в прошлый раз, у нее возникло ощущение, что она входит внутрь ледяной глыбы, только сегодня было еще холоднее.

Зола, которую она ранее выгребла из камина, перепачкала коврик и плиты пола. На полу и кровати валялись груды одежды: Берти, Жоэль и, должно быть, ее служанки. Повсюду лежала пыль, пахло сгнившей едой.

Кейт нашла немного угля и разожгла огонь в камине. Стянув варежки, она протянула к огню красные обветренные руки и вздохнула от удовольствия, чувствуя, как просачивается под кожу приятное тепло.

Она встала и поставила греться воду в котле: пригодиться, чтобы все тут отмыть. Кейт взяла метлу в кладовке и подмела с пола золу. Согревшись, сняла пальто и положила на кровать. Нисколько не заботясь о том, что волосы выбились из-под чепца, она скатала половичок и положила у двери, чтобы взять домой и там хорошенько выбить. Она сняла с огня котелок, намочила тряпку в теплой воде и принялась отмывать стол.