Страница 28 из 50
Я уже упоминал, что Антони Иден пригласил советских руководителей посетить Великобританию, а французский премьер намеревался приехать в Москву. На празднике Воздушного флота впервые за много лет в Москве ожидались представители военно-воздушных сил многих стран: от Соединенных Штатов Америки до Китая. Еще год назад подобная вольность просто не пришла бы в голову. Сейчас же в ответ на озабоченность военных отец только посмеивался:
— Чем больше они увидят, тем сильнее задумаются: стоит ли начинать войну. Пусть знают, что и мы не лыком шиты.
Все поведение отца свидетельствовало о происходящем повороте к миру. Война сходила с повестки дня, кто кого — предстояло решить не на поле сражений, а в цехах заводов и на крестьянских нивах. Подобный образ мыслей в те годы отдавал крамолой, ведь официальный марксизм продолжал утверждать, что победа нового строя невозможна без революций, без кровавого столкновения представителей двух непримиримых идеологий. Но если так, то следовало не уменьшать, а увеличивать армию, вкладывать в нее еще больше средств в ожидании решительного момента. Люди могут и потерпеть во имя светлого будущего. Именно такую концепцию и исповедовали «правоверные» марксисты.
Прагматичный ум отца не желал мириться с подобными доводами. Он задавал себе конкретные вопросы. Когда произойдет это столкновение? Кто его начнет? Мы? Восстанет ли пролетариат западных стран против своих угнетателей? И вообще, что и кто останется после ядерной войны? Пока практика не подтверждала теорию. Живут там все лучше и лучше. Пальмиро Тольятти вообще настаивает, что смена общественного строя в развитых странах произойдет мирным путем, голосованием в парламенте, а не на баррикадах. Его утверждения казались отцу сомнительными — не отдаст буржуазия власть без борьбы, — но сама мысль о возможности бескровного перехода от капитализма к социализму пришлась ему по душе.
Обращения отца к теоретикам не вносили ясности. И Суслов, и Поспелов отвечали невразумительно, отделывались многословными цитатами из классиков. На время отец успокаивался, но не надолго. Перспектива неизбежной войны казалась ему кощунственной. В голове у него не укладывалось, что невозможно отыскать иного выхода. До этого он никогда не замахивался на теорию. Теперь пришлось. Постепенно у отца созревало убеждение — теоретики ошибаются, их догмы устарели, требуют пересмотра, увязки с реальной жизнью. Осторожные высказывания о «избежности» войны вызвали бурю протестов. Не только профессионалам-марксистам, но и мне, только приобщающемуся к «лучшим традициям» общественных наук, сама идея примирения со злейшим врагом — империализмом казалась кощунственной, предательской. Отец не сдавался, настаивал, разъяснял.
В конце концов отец победил. Помощники нашли в трудах основоположников необходимые цитаты и включили еще вчера неприемлемые тезисы в отчетный доклад XX съезда КПСС, намечавшегося на февраль.
О том, как отец задумал свой знаменитый доклад, он сам лучше кого бы то ни было рассказывает в своих воспоминаниях. Все что мне известно об этом событии, я подробно изложил в «Реформаторе» — первой книге «Трилогии об отце», и не считаю нужным повторяться. Не могу удержаться лишь от замечания, что эти проблемы родились не спонтанно, отец задумался над ними сразу же после смерти Сталина. Еще летом 1953 года, едва новый Генеральный прокурор СССР Руденко занял свой пост, отец озадачил его непростым по тем дням вопросом: можно ли верить результатам открытых процессов 1930-х годов? Главное, что не укладывалось у него в голове: действительно ли виновен Бухарин, к которому отец испытывал особенно теплые чувства. Руденко ответил отрицательно. Тогда отец замахнулся шире. В конце 1955 года он поручил специальной комиссии во главе с секретарем ЦК П. Н. Поспеловым порыться в архивах, выяснить, откуда в 1930-е годы вдруг выискалось такое количество «врагов народа». К началу 1956 года отец получил записку с описанием сталинских преступлений. Это сейчас для прочитавших «Архипелаг Гулаг» первые разоблачения звучат лепетом. Тогда же казалось, обрушились стены, заколебались основы. Отец разослал документ членам Президиума ЦК. У одних он вызвал страх разоблачения, у других ужас перед масштабом беззаконий. И те и другие были едины: хранить эту информацию под семью замками. Отец колебался. Рассказать обо всем? Замахнуться на Сталина? Такой поступок требовал недюжинной смелости. Промолчать? Но мы строим рай на земле, а какой же это рай за колючей проволокой? Попытаться выбраться из трясины беззакония и лжи, опираясь на новую ложь? Отец понимал — подобный шаг обречен на неудачу, сокрытие правды о чудовищности сталинского режима смерти подобно. Политической — безусловно. Чтобы удержаться у власти, придется или творить такие же беззакония, запутываясь во все новых преступлениях, или ждать, когда во всем разберутся другие. Возможность первого варианта отец не мог себе даже представить. Второй не отвечал его деятельной натуре, он привык, не ожидая ударов судьбы, упреждать их. И тем не менее отец никак не мог решиться. Дни шли за днями.
Конечно, далеко не все, доставшееся из прошлого, отец подвергал сомнению. Он верил, не мог не верить, в скорую победу социализма во всех странах — народы не смогут не оценить его преимуществ. Он свято чтил классовую солидарность, считал долгом интернациональную помощь народам, освобождающимся от колониализма. Здесь, по мнению отца, наша страна не имела права оставаться в стороне. Так он думал в 1953 году, не изменились его взгляды ни в 1956-м, ни в 1962-м. Не поколебленный, убежденный в своей правоте, он ушел от власти в 1964-м. Таким же умер в 1971-м.
14 февраля 1956 года открылся XX съезд КПСС. Отчетный доклад, следуя традиции, касался в основном хозяйственных дел. Я перечитал его недавно, мне он показался бледным, а тогда утверждали, что там поставлено много острых вопросов. Наверное, по тем временам так оно и было.
Исключение составлял раздел, касавшийся так называемых теоретических вопросов. Я рассказал о желании отца разрубить гордиев узел наших отношений с Западом, с капиталистическими странами. Куда мы идем — к войне, вооруженному столкновению или намереваемся отыскать пути к установлению мира? Отец выбрал мир. Съезд подтверждал, что мы более не считаем войну неизбежным способом разрешения противоречий между двумя системами — социализмом и капитализмом. Более того, заговор, революция, вооруженное восстание как способ смены загнивающего капиталистического строя процветающим социалистическим тоже переставали считаться единственно правомерными. Выборы в буржуазные парламенты, голосование, которые начисто отвергали в недавнем прошлом и приравнивали к предательству, более не предавали анафеме. Теперь люди имели право сами выбирать свою судьбу.
Высший форум партии своим авторитетом санкционировал новый подход к отношениям между двумя мирами, превратив крамолу в «новое слово в развитии теории марксизма». После этого и мирное сосуществование, и сокращение вооруженных сил, и переговоры на Западе и Востоке из области тактических уловок в борьбе с империализмом переходили в основополагающую стратегическую линию нашей политики.
Теперь поворот от войны к миру становился не только желательным, но и осязаемым. Человеческие чувства отца более не вступали в противоречие с коммунистической идеологией. Правда, пришлось подправить идеологию. Сейчас все это звучит несколько наивно. Но в 1956 году слова отца отозвались многоголосым эхом, одни вздохнули с облегчением, другие шептались по углам о поднимающем голову ревизионизме. Возведение в закон на XX съезде тезисов о мирном сосуществовании двух систем, о возможности предотвращения войн в современную эпоху и о формах перехода различных стран к социализму, на мой взгляд, имело не меньшее значение, чем разоблачение преступлений Сталина.
Так отец будет поступать и впредь, в столкновении человека с догмой он всегда выбирал человека. Если ему удавалось… Некоторые табу и отцу оказались не по зубам.