Страница 11 из 50
Резко подняло его акции устранение с политической арены Берии. Я не хочу тут пересказывать всю эту историю. Напомню только, что он стал инициатором этой непростой акции и довел ее до конца. Помню, как 26 июня, в день решительного заседания Президиума ЦК, отец все утро просидел на лавочке в дачном саду один на один с Анастасом Ивановичем Микояном. Приближаться к себе он запретил, и я увивался вокруг начальников охраны отца и гостя, прогуливающихся поодаль по дорожкам сада.
Все в тот день выглядело необычно. Ежедневно отец уезжал на работу к девяти, а гости если приезжали, то вечером, и в разговорах с ними принимали участие (в качестве слушателей) все члены семьи: и взрослые, и не очень взрослые. Эта же утренняя беседа затянулась. Наконец они поднялись и пошли к дому. Лица у обоих сосредоточенные, — запомнились своей необычностью, — я привык к прощальной улыбке отца и приветливому взгляду Анастаса Ивановича. Миновав дом, оба направились к стоящей на площадке машине. Отец с усилием открыл тяжелую бронированную дверь ЗИСа, пропустил вперед гостя и залез сам. Бронированный автомобиль тоже вызывал недоумение. Последние месяцы отец им не пользовался. Я стоял рядом. Отец наконец заметил меня, улыбнулся и помахал на прощание рукой. Охранник с тихим клацаньем захлопнул дверь и быстро занял место впереди. Машина тронулась.
Мы ничего не подозревали. Только вечером, когда усталый отец возвратился на дачу, он сообщил:
— Сегодня арестовали Берию. Он оказался врагом народа и иностранным шпионом.
Стереотипы живучи.
Ошеломленные, мы не смогли выдавить ни слова. Даже я не задал ни одного вопроса. Об обстоятельствах дела мы узнали значительно позднее. Пока все хранилось в тайне. Лишь 3 июля на второй странице «Правды» появилась большая редакционная статья «Учение Маркса — Энгельса — Ленина — Сталина — могучее идейное оружие нашей партии». Для тренированного глаза она служила сигналом: в руководстве произошло что-то неординарное. И только 10 июля опубликовали сообщение о состоявшемся на днях (а когда именно — секрет) пленуме ЦК, который постановил за «преступные антипартийные и антигосударственные действия Л. П. Берия… вывести из состава ЦК и исключить его из партии как врага Коммунистической партии и Советского государства».
В июньские дни, за десять дней до ареста Берии, новому руководству пришлось столкнуться с первым серьезным кризисом. 17 июня в Германской Демократической Республике, в Берлине, начались волнения. Они быстро распространились и на другие районы страны. В Москве на эти события отреагировали мгновенно, на заседании Президиума ЦК было решено ввести в города советские войска, в первую очередь танки. В случае необходимости разрешалось применять оружие.
Ответственность за наведение порядка в Германии возложили на Берию, наделив его чрезвычайными полномочиями. В этом выборе просматривается мрачный юмор истории. Берия после смерти Сталина выступал против поддержки образованной в 1949 году ГДР, предлагал уступить ее Западу. Здесь он столкнулся с Молотовым, энергично поддержанным отцом. Они считали позицию Берии в корне неверной: социалистическая Восточная Германия будет служить привлекательной витриной, демонстрирующей преимущества «социалистического образа жизни», своим примером увлечет пролетариат Западной Европы, и не только Европы.
Сейчас Берии вменили железной рукой навести порядок в оккупационной зоне. И он навел. Обстановка быстро стабилизировалась, на всех мало-мальски заметных перекрестках мятежных городов стояли танки, расчехленные орудия не позволяли сомневаться в серьезности намерений их экипажей. В ряде мест раздались выстрелы, имелись убитые и раненые, оккупационная армия не шутила, требуя от поверженного врага безоговорочной капитуляции.
Восстание в ГДР и подготовка к аресту Берии столкнулись во времени. Командировка Берии в Берлин стала настоящим подарком судьбы для заговорщиков. В своих воспоминаниях отец не раз останавливается на опасениях, что предпринимаемые ими усилия могли выйти наружу. Ведь все они, члены Президиума ЦК, являлись заложниками Берии, без службы охраны МВД никто из них и шага ступить не мог.
В отсутствие Берии дела пошли живее. К его возвращению в Москву все было оговорено. [4]Сомневался один Микоян. Именно утром 26 июня отец предпринял последнюю попытку склонить его на свою сторону. Но безуспешно. Анастас Иванович на арест Берии согласия не дал, он продолжал колебаться.
Обстановка в Германии быстро стабилизировалась, но восстание послужило серьезным предупреждением. Отец воспринял происшедшее очень остро: почему рабочие идут против своей же рабочей власти? Основной причиной столкновения ему виделась неопределенность, непоследовательность нашей политики в отношении Германии, и в первую очередь в экономическом аспекте. К тому времени наши союзники отказались от своей доли выплат, предусмотренных документами, определившими статус потерпевшего поражение германского рейха. Хозяйство в западных зонах начало быстро восстанавливаться.
В ответ на мои расспросы отец охотно объяснил мне, что, по его мнению, произошло в ГДР. Как мне помнится, он выделял следующие аспекты: во-первых, неправильно продолжать взимать с немцев репарации после того, как образовалось рабочее государство — Германская Демократическая Республика. Мы теперь друзья, а не враги, и тем не менее заставляем их выплачивать большие суммы, тогда как Западная Германия не несет подобного экономического бремени. В результате восточные немцы живут хуже западных, и это, естественно, вызывает раздражение, недовольство. Да и политически мы себя ставим в невыгодное положение — тащим все, что можем утащить.
Ошибочным он считал демонтаж многих заводов. Вывезли мы устаревшее оборудование, которое нам не помогло в восстановлении разрушенного народного хозяйства, а изрядно навредило в установлении добрых отношений с Германией. По его словам, мы вывозили все подчистую, как фашисты из нашей страны.
Особенно беспокоила отца неопределенность нашей позиции в отношении будущего Германии. Тогда не возникало сомнений в необходимости скорейшего подписания мирного договора и объединения Германии, но на каких условиях? Уже существовали два германских государства с разными укладами — капиталистическим и социалистическим. Отец считал, что мы обязаны однозначно поддержать ГДР, заявить о недопустимости ее ассимиляции со стороны ФРГ. Неопределенность порождала неуверенность, недовольство, а тут еще перебои со снабжением, несвоевременный пересмотр норм выработки на предприятиях. Не последнюю роль, считал отец, сыграли и западные спецслужбы.
Меня его объяснения удовлетворили, все как бы стало на свои места. Я позволю себе не комментировать взгляды отца с позиций сегодняшнего дня, а постараюсь донести их до читателя, насколько это возможно, в неискаженном виде.
Нелишне еще раз напомнить, что мы говорим о 1953 годе. Война еще не ушла в историю. Решительное вмешательство оккупационных войск и быстрое наведение порядка вызвали удовлетворение в Москве. Как отнеслись к карательной акции немцы? Мне запомнились рассказы отца о том, что, как только обстановка стабилизировалась, местное население проявляло даже симпатию по отношению к солдатам. Завязывались разговоры. Так ему докладывали из Берлина. Вскоре высказывавшиеся отцом мысли нашли свое выражение в конкретных действиях. Уже в августе наша страна подписала с ГДР протокол о прекращении с 1 января 1954 года взимания репараций с Восточной Германии.
Бурные события лета 1953 года не изменили отцовских привычек.
Жизнь в московской квартире на пятом этаже с окнами, выходящими в каменный колодец двора, угнетала отца. При первой возможности он стремился удрать на дачу. Зимой это удавалось не всегда, а вернее, туннели заледенелых дорожек между высокими сугробами привлекали меньше. С весны же он все чаще уезжал ночевать за город и с наступлением тепла перебирался туда совсем. И в Киеве, и в Москве летом мы постоянно жили на даче, здесь, вдали от шума и смрада улиц, отцу удавалось восстановить силы.
4
В ставших доступными архивных материалах нет упоминания о поездке Берии в ГДР (в соответствии с ними туда ездил его заместитель Серго Гоглидзе), но я решил оставить все так, как мне запомнилось.