Страница 12 из 14
Затем мы подсчитали первые потери. Мы имели четырнадцать человек ранеными, а убитых индейцев на поле осталось восемнадцать. И сие свидетельствовало, что Господь – на нашей стороне.
Ночь провели мы в совершенно пустом поселении, а на следующее утро Кортес приказал Франсиско де Луго отправиться на разведку в глубь страны, но не дальше двух легуа. И я был с ними. Мы не прошли и одного легуа, как натолкнулись на множество индейцев. Были они вооружены и стояли военным строем, имелись при них и барабанщики, и те, которые дули в рога. Командиры же были украшены плюмажами из перьев, а лица – разрисованы.
Увидев нас, индейцы стали стрелять и метать зажженные дротики, и делали это столь умело, что поначалу им удалось внести смятение в наши ряды и ранить многих. Однако же подоспел отряд Педро де Альварадо, который был отправлен в другую сторону, но, услышав выстрелы аркебуз, бой барабанов и вопли индейцев, свернул с дороги. Это столкновение обошлось нам в двоих солдат, а еще несколько было ранено.
Кортес, весьма разгневавшись, велел разгружать корабли, ибо полагал, что скоро нам придется участвовать в большом сражении. И видит Бог, он не ошибся.
Рано утром следующего дня мы двинулись вперед, к тому месту, где перед этим сражались Франсиско де Луго и Педро де Альварадо. А отряды индейцев двинулись нам навстречу. Кортес же с конницей шел в обход. У индейцев были большие плюмажи, барабаны и трубы, а лица красные, белые и черные, и были у них луки и стрелы, копья и щиты, мечи же – как двуручные, множество пращей и камней, дротиков, обожженных на огне, и каждый индеец был в стеганом хлопчатобумажном доспехе. Число неприятеля было так велико, что все окрестные поля кишели людьми. Отчаянные, они бросились на нас и с первого же натиска ранили семь десятков человек. Мы отбивались, а когда наш Меса взял индейцев на прицел, ударила артиллерия…
Никогда не забуду адского шума, свиста и крика при каждом нашем выстреле. Я буду помнить, как они с заклинаниями бросали вверх землю и как вопили, взывая к богу, как они делали вид, что не замечают потерь. В общем шуме коннице удалось подойти незаметно. И вот Кортес ударил с тыла, завершая победу, и маленький отряд его произвел чудеса. Никогда еще индейцы не видели лошадей, и показалось им, что конь и всадник – одно существо, могучее и беспощадное. Вот тут-то они и дрогнули, но и то не побежали, а отошли к далеким холмам.
С великой радостью бросились мы на землю, в тень, чтобы немного успокоиться и отдохнуть, затем все вместе возблагодарили Бога за победу. Был это день Девы Марии в марте, и вот назвали мы городок, близ которого случилось сражение, Санта-Мария-де-ла-Виктория. Лишь потом принялись мы за перевязку ран: людям пришлось соорудить бинты из платков. Лошадей мы пользовали жиром, вытопленным из тел павших индейцев. Их погибло больше восьми сотен, а пятерых мы захватили живыми. Голодные и измученные, вернулись мы в лагерь, похоронили наших двух убитых, выставили сторожевую охрану, поели, а затем, вознеся благодарственную молитву, легли спать. Таково было первое крупное сражение Кортеса в Новой Испании, и длилось оно более часа.
На десятый день нашего пути один из тескокцев умер. Он шел передо мной, и я видел лоснящуюся смуглую спину со вздутыми мышцами, видел и ладони, обнявшие шест, на котором крепились носилки, увидел и яркую молнию, что метнулась к ноге индейца.
Он закричал и запрыгал, выпустив носилки, и трое других не сумели их удержать. Покосившись, носилки затрещали, а содержимое их упало на влажную землю.
И снова блеск золота и драгоценных камней застил мне глаза. Я смотрел на голову идола и, ужасаясь его уродством, восторгался тем несметным богатством, которое открылось моему взгляду.
Голова была величиной с надутый бычий пузырь, и хоть и сделана не из цельного куска золота – иначе носильщики не сумели бы сделать ни шагу, – но металла на изготовление пошло преизрядно. Поразили меня также глаза, умело выложенные из драгоценных камней – синих сапфиров, алых рубинов и бесцветных алмазов.
– Матерь Божья! – прошептал Педро и положил мне руку на плечо.
А я простил ему имя Мадонны, помянутое всуе.
И завороженные, смотрели мы на чужого бога, и он смотрел на нас, ухмыляясь толстыми уродливыми губами. А после вдруг появился Тлауликоли и заботливо укрыл голову накидкой.
Он же закричал на носильщиков и воинов, что глядели на бьющегося в корчах тескокца. Нога его почернела и раздулась, а губы стали синими. Он хрипел и раздирал ногтями грудь, но никто не решался принести несчастному облегчение.
Но вот Тлауликоли склонился над лежащим и одним движеньем взрезал ему грудь. Тлауликоли запустил в разрез руку и вырвал сердце, которое поднял высоко над головой. И кровь текла по рукам, а мешики, обретшие прежнее спокойствие, завопили и запрыгали, точно демоны.
Тогда-то я, пожалуй, окончательно осознал, какая ужасная участь ждет меня. Я стоял и видел собственное сердце в руках Тлауликоли и кровь свою на губах его золотого демона. Я будто бы оцепенел, а Педро, упав на колени, принялся молиться истово, как, верно, не молился никогда в жизни.
Когда же мы двинулись дальше, Педро шел медленно и спотыкаясь на каждом шаге, а я не знал, где взять слова, которые бы могли ободрить спутника.
Тем же вечером я задал Тлауликоли вопрос:
– Почему ты просто не убил этого человека?
Он ничуть не оскорбился и не смутился, но присел на корточки, как делал всегда, когда намеревался отдыхать, и ответил:
– Затем, что его взял себе Уицилопочтли. Это он послал змею, подав нам знак.
– Твой бог жесток. Зачем он велит тебе убивать людей?
– А твой бог разве не велит? – мне показалось, что Тлауликоли улыбнулся.
– Нет. Господь милосерден. Он любит детей своих.
– Если твой бог не велит тебе убивать, то почему вы пришли сюда и убиваете?
И я, Алонсо, смиренный брат, не нашелся, что ответить. А Тлауликоли поведал мне о странной вере мешиков. А также дал бумаги, перо и краску, чтобы я записал его слова.
Бог ночного неба Тескатлипока, Дымящееся Зеркало, был первым, кто сделался Солнцем. Так началась первая эпоха – эпоха четырех ягуаров. Другие боги сотворили людей-гигантов, которые не работали и не возделывали землю, а только питались плодами.
Но Солнце не двигалось на небе так, как положено. В полдень уже наступала ночь, и ягуары пожирали людей. Холод и темнота окутывали землю. Тогда Кецалькоатль Пернатый Змей ударил Тескатлипоку своим посохом, и тот упал с неба в воду. В воде он превратился в ягуара, вышел на землю и пожрал всех гигантских людей. Так земля снова стала необитаемой.
Но Кецалькоатль сам сделался Солнцем, и началась вторая эпоха. Землю вновь населили люди. И было спокойно на Земле некоторое время. Однако Тескатлипока не желал мириться. Он превратился в ягуара и одним ударом сбросил Солнце на землю. И опять земля осталась без Солнца. Поднялся страшный ветер и повалил все деревья. Все, что было на земле, было унесено ветром. Большая часть людей погибла. Те люди, что остались в живых, превратились в обезьян. Так окончилась вторая эпоха – Солнца Ветра.
Тогда боги сделали Солнцем Тлалока, бога дождя и небесного огня. И началась эра Третьего Солнца. Но обиженный Кецалькоатль сделал так, чтобы с неба падал огненный дождь, и вулканы открыли свои кратеры, с неба падали песок и раскаленные камни. Большая часть людей погибла, а те, кто выжил, превратились в птиц. Так окончилась третья эпоха – эпоха Солнца Огненного Дождя.
Четвертым Солнцем стала сестра Тлалока, богиня воды Чальчиуитликуэ. И закончилась ее эпоха, когда Тескатлипока сделал так, что дождь не прекращался. В течение многих дней шел дождь, и землю затопило. Вода унесла растения, животных и людей. Те люди, которые остались в живых, превратились в рыб. Так окончилась эпоха Четвертого Солнца.