Сапфиры Айседоры Дункан

– То, что не нашли у Инархова, еще не значит, что он не брал. Или плохо искали, или хорошо спрятал, – вставил свое слово Юрасов, которому Инархов казался вполне подходящим кандидатом на роль убийцы. – Я считаю, что мать не обязательно должна знать о том, что ее дочь получила наследство. Перстень мог ей достаться от отца или от отчима. Например, от того самого человека, который оставил мать Максима Инархова ради Тамары Васильевны. Максим мог знать о перстне. Знать и прийти за ним к Оксане.

– Возможно, Антон прав, – произнес майор. – Отец Инархова умер семнадцать лет назад, то есть если он что-то передал Оксане, то ей тогда было не больше тринадцати лет. Возраст девичьих тайн, в которые непременно посвящаются подруги. Если бы какой девчонке тайком от матери подарили бы какую-нибудь дорогую вещь, вряд ли она смогла об этом молчать. Нужно найти подруг детства Прохоренко. Тамара Васильевна упоминала некую Настю Рябинину. Вот ею и стоит заняться.

1920 г. Париж

В последнее время Айседора танцевала все меньше, но по-прежнему оставалась любима публикой. Она располнела, ее красота неумолимо начала увядать, Дункан чувствовала приближение заката танцевальной карьеры. Она ощутила его внезапно, однажды взглянув в себя в зеркало, но не как обычно, а по-иному. Морщинки, которые раньше списывались на усталость, «случайная» седина, «временные» лишние килограммы – неотвратимые вестники стремительно уходящей молодости. Сцену нужно покидать вовремя, считала Айседора. Она знала, чем займется по окончании карьеры танцовщицы. Она всегда хотела преподавать в собственной школе танцев, чтобы «вести душу ребенка к источнику света». Она открывала школы в Германии, Франции, Америке, и существовали они, как правило, недолго. Всему виной нехватка средств. Она была талантливой танцовщицей и наставницей, но, увы, бездарным администратором. Деньги утекали сквозь изящные пальцы Айседоры, как песок, и она сама часто оказывалась на краю финансовой пропасти. «Где же бродит мой миллионер, который искупает меня в роскоши и станет меценатом для моих учеников?» – устало вздыхала она. Дункан любила жить шикарно, нищета вгоняла ее в уныние. Настроение все чаще было дурным. Приближалась депрессия, от которой ничего не спасало: ни цветы, ни поклонники, которые не переводились даже теперь.

В один из таких тоскливых вечеров, когда Айседора после спектакля сидела в гримерной, на пороге появился мужчина лет тридцати, высокий, с эффектной внешностью. Он протянул пышный букет кремовых роз и упал на колени. Звезда равнодушно взглянула на очередного воздыхателя. «Слишком молод», – оценила она.

Поклонник оказался весьма состоятельным. Мистер Граудорф был виконтом из древнего британского рода. Он дарил дорогие подарки, водил в лучшие рестораны и каждый день присылал букеты – один роскошнее другого. Очаровательные бутоны исключительной свежести и красоты. Густо-розовые лепестки, с легким оранжевым дыханием, переходящие в чистый розовый цвет. Сильный, классический аромат с нотами малины. Таких цветов Айседоре не дарил никто, разве что Лоэнгрин, но он это делал не так часто. К тому же Лоэнгрин не был столь романтичным, как пылкий виконт.

Айседора просыпалась на простынях из красного шелка. Ее коротко стриженные волосы золотило утреннее солнце, на журнальном столике ждал завтрак: вкуснейшие булочки с ароматным кофе. Около подушки лежали бархатные розы.

Виконт был нежен и обходителен. Он целовал Айседоре ладони и трогательно расчесывал ее волосы. Жизнь Дункан преобразилась, стала похожа на сказку. Она не была влюблена в своего поклонника, всего лишь позволяла себя любить, но и это очень приятно. Граудорф казался совершенством.

Роман с англичанином был летним, ярким и легким. Он ураганом ворвался в ее жизнь, закружил в танце страстей и упорхнул с первым дыханием осени, оставив массу приятных впечатлений и ворох подарков, среди которых был восхитительный своей красотой неимоверно дорогой перстень. По словам Граудорфа, он являлся фамильной реликвией, которая передавалась из поколения в поколение с середины семнадцатого века. Несмотря на свой солидный возраст, перстень прекрасно сохранился. Изящное белое золото завораживающе сверкало в солнечных лучах, камни играли небесным синим цветом. Их было восемь: семь небольших сапфиров и один огромный в форме сердца в пять карат кашмирский самородок с шелковистым блеском.

Айседора оценила широкий жест виконта. Пожалуй, это самый дорогой подарок, который она когда-либо получала. Драгоценности, родовое имение, дворянский титул – Граудорф мог дать ей многое, но он, как и все ее мужчины, был ревнивым и зеленел при виде ее поклонников. Айседора не собиралась расставаться со свободой, для этого она была слишком независимой. «Никто не может меня купить!» – повторяла она. Виконт готов был бросить к ее ногам весь мир, лишь бы она принадлежала ему одному. Но и эта плата оказалась недостаточной, чтобы Айседора покорилась.

По обыкновению, когда в любви наступала зима, душа Айседоры отогревалась танцем. Между любовниками пробежал холодок, и Дункан погрузилась в работу. Как раз в это время Советское правительство прислало ей приглашение с предложением организовать школу в России, обещая финансовую поддержку. Айседора приглашение приняла с энтузиазмом. Наконец-то началась сбываться ее мечта – собственная школа танцев. Луначарский предоставил в распоряжение Айседоры роскошный дворянский особняк.

– Вот ведь негодяй! Обещал, что я буду танцевать в храме Христа Спасителя, а пришлось в Большом театре! – говорила она позже про наркома просвещения. – Хотя он подарил мне целую школу танцев!

Большевистская Россия внушала ужас, все отговаривали ее ехать в эту голодную, разрушенную страну, но Дункан была настроена решительно. Ей чудилось, что в отдельно взятой стране будет построен идеальный мир, преисполненный братской любовью и дружбой. Она собиралась провести всю свою оставшуюся жизнь в этом прекрасном новом государстве, ходить босиком и носить просторную тунику с шарфом пролетарского красного цвета.

Дункан от своих намерений не отступилась. Вскоре она танцевала на российских сценах экспрессивный танец с шарфом. Алое полотнище вилось вокруг ее гибкого тела, облаченного в белую тунику, аллегорически символизируя бурю революции. Простые движения: шаги, легкий бег, невысокие прыжки, свободные батманы, выразительные позы и жесты. Она эмоционально проникала в музыку и точно передавала ее зрителю. Каждое движение было достойно восхищения и заставляло учащенно биться сердце. Красное и белое, страсть, темперамент, надрыв – зрелище пришлось по нраву большевистской публике. Другие революционные танцы из репертуара также пользовались популярностью. Она танцевала под «Марсельезу» и «Интернационал». Особый успех имели композиция «Славянский марш» и «Варшавянка», в которой «знамя революции подхватывалось из рук павших борцов новыми и новыми борцами».

Айседора ни разу не пожалела о том, что приняла приглашение работать в Советской России. Здесь ее творчество получило новый успешный виток, здесь же осуществилась ее главная мечта – «Студия пластики для пролетарских детей», как называли ее школу большевики. Уже в двадцать первом году ее ученики выступали на театральных подмостках. Босоногие танцоры в свободных белых туниках с красными флагами вызывали восторг. Айседора была почти счастлива.

На одном из концертов, когда Дункан вышла на поклон, на сцену поднялся одетый в гимнастерку паренек, по возрасту совсем мальчишка, худощавый блондин с голубыми озерами глаз. Его тонкое лицо с высокими скулами показалось ей знакомым. Юноша протянул букет полевых цветов. Он смотрел на приму и чего-то от нее ждал.

– Вы меня не узнаете? Я Данилка!

Айседора взяла цветы, одарив его нежной улыбкой. Юноша не уходил, она терпеливо ждала.

Он не знал английского, Дункан не говорила по-русски.

– Это я! Я, ангел! – втолковывал Данилка.

– Ангел, – произнесла Айседора знакомое ей слово.