Первые ступени

В день отлета в аэропорту собрались представители промышленности, испытатели, медики. Хотя мы и старались держаться в сторонке, но все-таки привлекли к себе общее внимание: весьма представительные и очень серьезные мужчины держали на тонких ременных поводках трех маленьких дворняжек, одетых в яркие попонки. Одной из них надлежало стать первым живым существом, поднятым в космическое пространство.

На место прибыли без приключений, проскочили дни предварительных проверок, затем — комплексные испытания. На них собрались члены Государственной комиссии, ученые, инженеры, и вдруг кто-то сообщил, что сейчас над космодромом должен пролететь первый спутник. Испытания были приостановлены. Все вышли во двор. Солнце заходило, чистое, безоблачное небо отливало синевой. Напряженно всматриваемся в горизонт. Идут минуты. Кто-то скептически произносит: «Нет, не пролетит!» Но на эту фразу никто не обращает внимания: увидим мы его или не увидим — не так уж важно, существенно, что он летает, летает там, в космической выси, и это факт! Через несколько минут кто-то из глазастых замечает движущуюся светлую точку. Он! Он! Тот самый, что лишь месяц назад лежал здесь вот, за стеной монтажного корпуса, а сейчас, взбудоражив мир, бороздит космические просторы.

Светлячок летел и, казалось, двигался гордо, уверенно, даже неторопливо. Многие смахивали слезы.

Не раз потом я видел на небе этот мерцающий светлячок, но то первое впечатление запомнилось навсегда.

…Подготовка второго спутника заканчивалась. Готовились наши пассажиры. Двое явно «претендовали» на путешествие: еще не летавшая Лайка и снискавшая широкую известность Альбина, перед этим дважды поднимавшаяся в исследовательских ракетах на сотни километров.

Кого пускать — мнения разделились. Были сторонники как у той, так и у другой пассажирки, но все-таки большинство склонялось к тому, чтобы послать в космос Лайку. Ведь все знали, что животное погибнет, что никакими средствами нельзя вернуть его на Землю, так как этого мы еще не умели делать, и посылать на верную смерть всеобщую любимицу Альбину было особенно жалко. «Первой летной», таким образом, стала Лайка. Альбина оставалась запасной, или «зиповской», а «технологической» — для проверок здесь, на Земле, — стала третья, Муха.

Все три собачки прошли изрядный курс подготовки в лабораториях института, но у нас, на космодроме, они появились впервые. Впервые в кабине для животного устанавливаются и новые, специальные приборы, а для их проверки Муху решают посадить на три дня в полностью изолированную от внешнего мира герметичную кабину, обеспечив всем необходимым для нормальной жизни. Но когда на третий день Константин Дмитриевич с инженерами из проектного отдела зашел в лабораторию и заглянул внутрь кабины, то увидел через иллюминатор такие печальные и полные слез собачьи глаза, что ему стало не по себе. К счастью, время испытаний заканчивалось, и лаборанты вскоре освободили Муху. Как и чем жила эти дни собачонка, осталось неясным: пищу не трогала, почти ничего не делала, разве только дышала. Такое поведение всем показалось странным, поскольку Муха прошла в институте полный цикл подготовки и на «отлично» выдержала все экзамены. Вот уж никто не предполагал, что «тявкающие приборы» тоже могут капризничать. Шутники заявили, будто коротконогая Муха расстроилась, узнав, что не ее, а долговязую Лайку утвердили для полета в космос.

Но шутка шуткой, а между Константином Дмитриевичем и Владимиром Ивановичем состоялся по этому поводу весьма принципиальный разговор. Трудно было понять, почему после такой тщательной подготовки Муха здесь, на космодроме, «выкинула фокус». Значит, что-то в собачьей психологии было еще не понято. Хорошо, если это проявилась Мухина индивидуальность и если Лайка таким характером не обладает. Но вдруг причина кроется глубже? Проверили питание. Пища, которую на строго научной основе приготовил собаке весьма почтенный биолог, содержала необходимые белки, жиры и углеводы, но кто-то из наших товарищей заинтересовался, есть ли у этой пищи вкус. Ну хотя бы такой, какой требуется для невзыскательной собачьей натуры? На этот вопрос «биология» ответа не дала.

— А быть может, добавить в эту пищу обыкновенной пахучей и вкусной колбасы?

— ???

— Что ж, попробовать можно.

Спустя несколько лет в одном из журналов появилась статья о специальной космической пище для животных, из которой следовало, что колбаса завоевала все права космической пищи.

Подготовка продолжалась.

Согласно плану 31 октября с 10 часов утра Лайку стали готовить к посадке в кабину. Она спокойно лежала на белом сверкающем столике, лаборанты протирали ее кожу слабым раствором спирта, тщательно расчесывали шерсть, а места выхода электродов, вживленных под кожу для регистрации кардиограммы, смазывали йодом и припудривали стрептоцидом. На эти процедуры ушло два часа.

Наконец «туалет» закончен. В лабораторию в белых халатах входят Сергей Павлович, Константин Дмитриевич, Михаил Степанович и еще несколько человек. Королев тщательно осматривает животное и наблюдает за последними приготовлениями. В 14 часов Лайку помещают в кабину.

Еще раз, но уже вместе с Лайкой, проверяется герметичность, работа регенерационного устройства, вентилятора и автомата кормления, регистрируется множество данных о состоянии Лайкиного организма. Это длится еще несколько часов. В зале монтажного корпуса заканчиваются последние проверки ракеты, радиопередатчиков, программного устройства, радиотелеметрической системы, научных приборов.

Около часа ночи 1 ноября кабину с Лайкой подают для установки на ракету. На большом крюке подъемного крана маленький «собачий домик» медленно поднимается вверх. Бережные руки монтажников подхватывают его, закрепляют на месте. Потом надевается носовой защитный обтекатель, и ракета готова к отправке на старт.

Переезд на старт Лайка переносит прекрасно (равно как и предыдущие два дня подготовки), но медиков мучил, как оказалось, один вопрос: при работе регенерационного вещества давление в кабине должно было несколько возрасти, а им очень хотелось, чтобы к старту оно было совсем нормальным, как на земле, в лаборатории. Избыток давления можно снять только одним способом: хотя бы ненадолго разгерметизировать кабину. Это, вообще говоря, не следовало делать, но медики знали, что в кабине есть так называемое «дыхательное» отверстие, закрытое винтовой пробкой. Владимир Иванович, вероятно, добился у Сергея Павловича разрешения открыть пробку, и мы получаем соответствующие указания.

Пробку открыли, и только тут стало понятно «коварство» медиков. Они буквально атаковали меня, особенно старался Александр Дмитриевич.

— Ну я очень прошу, — наседает он, — давай дадим Лайке попить!

— Александр Дмитрич! Ты же знаешь, сколько вам пришлось хлопотать, чтобы получить разрешение открыть пробку, а теперь еще — попить.

Откровенно же говоря, нам и самим хотелось хоть немного скрасить космический быт нашей Лайки, ведь третьи сутки она была без настоящей воды! Александр Дмитриевич быстро разыскал большой шприц, надел на него тоненькую резиновую трубочку, и мы поднялись к Лайкиной кабине.

Увидав сквозь иллюминатор знакомое лицо, Лайка проявила все признаки собачьей радости. В пустую чашечку автомата кормления Александр Дмитриевич через трубочку налил немного воды. Лайка попила и благодарно кивнула мокрым носом. Затем пробка окончательно закрывает отверстие. Здесь, наверху, теперь все. Надо спускаться вниз.

Стрелка часов подходит к назначенному часу старта. Объявляется тридцатиминутная готовность. Машины увозят нас на наблюдательный пункт, где уже собралась немалая группа медиков, техников, инженеров. Все вооружены биноклями и сосредоточенно смотрят на ярко-белую свечу-ракету, выделяющуюся на фоне безоблачного голубого ноябрьского неба.

Из репродукторов громкой связи слышится: «Готовность 10 минут». Наконец остается минута. И вот подъем!

Я первый раз видел дневной старт. Прямо скажу, он мне показался менее эффектным, чем ночной, но зато днем гораздо лучше видно всю ракету, видно, как она вначале плавно поднимается, как бы раздумывая, лететь ей или не лететь, затем набирает скорость, ложится на траекторию и уходит, уходит, уходит…